Стоп, гауптштурмфюрер! Что значит - не может?! Ты только что видел его перед собой, и он пытался выйти. И не знал при этом, что есть приказ, запрещающий покидать сеансы для военнослужащих. Вот где у него вышла осечка… Он вернулся в зал и теперь снова сидит… с чем сидит? Ах, он же был без сумки, хоть и с автоматом… Значит, все-таки диверсия.
Ну что ж, взрывай это баранье стадо. Оно того заслуживает. Лично он, гауптштурмфюрер Геллерт, не даст и полка румын за одного немецкого солдата.
А впрочем, надо попробовать взять разведчика. Поразбираться в характере, логике мышления. Если удастся, конечно. А не удастся, так не удастся. Спишется на обстоятельства.
Господи, да не бесполезно ли это все? Предчувствие близкой смерти легким ядом проникло в кровь, затруднило на мгновение работу сердца и мозга и - ушло, исчезло, изгнанное волевым усилием.
Бесполезно или нет, надо действовать, что-то предпринимать. Как ни презирай румын - служебный долг есть служебный долг, его надо выполнять до последнего часа. Как того требуют партия, фюрер, дисциплина.
Геллерт оттолкнулся от стены, на которую опирался, и окликнул начальника патруля.
34
Вернувшийся на свое место Мурашов услыхал, как прошел возле стены, пригибаясь перед экраном, устремился к выходу и застыл там парный патруль. Оглянулся - еще двое встали у двери в фойе.
В чем дело? Неужели его засекли? Тогда почему не взяли там, в фойе, в самых удобных условиях? Но ясно одно: отсюда уже не выйти. После кино начнется проверка документов, фильтровка… на что рассчитывать? А если охота действительно за ним, могут подстрелить, и все. Тогда задуманное вообще превратится в бессмыслицу.
Если, сев обратно на место, Мурашов просто передвинул стрелки будильника вперед, чтобы перевести дух и обдумать положение, то теперь он снял нитку с рычажка, обмотнул ее вокруг пальца.
Тяжело, оказывается, помирать в темноте, не в бою, без ребят, без батальона…
Там, конечно, хорошо теперь управляются и без него. В боях, маршах состав начинает меняться, и, может статься, настанет время, когда некому будет вспомнить, что существовал еще и такой комбат, как капитан Мурашов.
А ведь непросто оно ему далось, комбатство… В прошлом году, в ноябре, батальону, где он командовал ротой, поставлена была задача любой ценой взять высотку, перед которой они топтались добрый месяц. Мурашов вызвал перед атакой двух самых метких стрелков роты, ефрейтора и младшего сержанта, и сказал: "Анисимов, видишь пулеметное гнездо вон там, у немцев? Не туда смотришь! Вот, правильно… Это будет твое. А вон то - твое, Дурдыев. В атаку вы не идете. Но имейте в виду: чтобы нам этих точек было не видно, не слышно! Подавить наглухо, чтобы там никто головы поднять не мог! Пока сами не ворвемся в первую траншею". "А… потом нам что делать?"- спросил бесхитростный Анисимов. "Потом… - хмыкнул Мурашов. - Потом ноги в руки, и - поспешай-поспешай! Товарищи ждут, скучают!"
С задачей стрелки справились: оба станковых пулемета на время атаки были подавлены. И все равно до первых траншей рота добежала сильно выбитая - около трети ее осталось на поле. Но добежала! А две другие залегли под сильным огнем, понесли большие потери и вынуждены были отойти на старые позиции. Мурашов держался двое суток: немцы организовали мощный фланговый перекрестный огонь, не давая пойти новым штурмовым группам. Его долбили минами, забрасывали гранатами, атаковали, пытаясь выбить, заставить откатиться… Рота - к концу в ней осталось пятеро - держалась, да, впрочем, куда было деваться? Идти вперед - нет сил, обратно - расстреляют на открытом месте. Тут хоть траншея, худенько, да можно спрятаться. Гарь, смрад, тумканье взрывов, стеклянная резь в глазах… Когда обобрали патроны и гранаты у всех - своих и чужих - трупов, остались одни ножи, и хотели уж прощаться перед последней рукопашной, услыхали рев орудий на своей стороне, и земля вокруг их траншейки дрогнула от взрывов. Это была артподготовка, во время которой началась атака высотки силами уже двух батальонов. К вечеру те батальоны ушли далеко вперед, обогнув часть траншейки, где оборонялся Мурашов со своими бойцами. Они поели, поспали и сели пить холодную водку на том же, но очищенном похоронной командой месте. Вдруг Мурашов заметил идущую к ним с той стороны, куда развивалось наступление батальонов, группу офицеров. Приказал четверым своим подчиненным: "Встать! Смирно!" - и двинулся навстречу. Это были командир дивизии с заместителем, командир полка. Комдив крепко пожал Мурашову руку, обнял его: "Молодец, старший лейтенант! Как ты за них зацепился. По самому центру, по огню шел, а ведь - довел, смотри! Дам, дам орден. Ребят, - он показал на вытянувшихся бойцов, - тоже представь. Молодцы, ох, молодцы… Ты вот что, постой-ка - не слишком ли долго на роте-то ходишь? Из кадровых небось?" "Из них, - ответил Мурашов. - А в ротных служу, если не соврать, - с сентября сорокового года". Полковник плюнул, свирепо выругался. "Д-дожили! - яростно крикнул он. - Ну, у меня руки до всего не доходят, а ты-то куда глядишь?! - это уже к командиру полка. - Ладно, старший лейтенант, жди. Такая служба за мной не пропадет. Сегодня отдыхайте, а с утра ступайте в часть".
На следующий день Мурашов принял батальон в другом полку. За тот бой он получил орден Отечественной войны, один боец - Красного Знамени, двое - Славы, и один - Красной Звезды. Вот так обернулась для него та атака, те двое суток. Батальон он принял без всяких страхов, ибо в батальонной кухне разбирался к тому времени уже вполне прилично, и уверен был, что уж он-то и дорос до него, и заслужил право им командовать. Хотя, конечно, масштабы были совсем другие, одних офицеров в подчинении - не шутка! - больше полутора десятков. И служба, соответственно, более сложная и более деликатная, чем на роте. Надо себя поставить, выработать стиль поведения, отношения и с теми, кто наверху, и с подчиненными. Мурашов поначалу занялся было их отлаживанием, но потом бросил, поняв однажды, что на войне - не отношения главное, не то, как ты себя с кем поведешь. Главные выводы делают все-таки по боевым действиям, по тому, как ты умеешь их организовать. И подхалим, шаркун, в обычное время обольстивший бы многих, запросто попадает под суд, а предмет шуточек, грубиян и хрипун - растет и растет и выходит в большие командиры. На войне не замажешь и не перекрасишь цвета, там белое - всегда белое, а черное - всегда черное. Обмануться можно только на самых первых порах.
Получив капитана, Мурашов впервые задумался о своем будущем. Если повезет остаться живым до конца войны, стоит ли уходить из армии? У него шесть лет только довоенной выслуги, а на войне один год идет за три, много ли останется до пенсии? И можно выйти в приличных чинах, старшим офицером, ведь должность комбата - и то подполковничья. Взять у матери Нонночку, поселиться в дальнем гарнизоне… А может, повезет еще и с женитьбой.
Мечты эти Мурашов вспомнил, сидя с самодельной миной в кинотеатре небольшого бессарабского городка, и горько вздохнул. Так и не увидел он дочки! Только на фотографии, что лежит сейчас где-то вместе с документами и личными вещами. По ней судя, девчушка походит на Райку. Не повторила бы только материну судьбу…
* * *
Ну, так. Кажется, пора. Сейчас вспыхнет свет.
Что еще? Да, жизнь… Если по большому счету - жалеть не о чем. И нет страдания о себе. Исчезла тоска. Только усталость безмерная.
Разогнуть проволочку-чеку…
Начнется следствие вокруг взрыва, заварится каша. Побегут мундиры по мазанкам, затрещат в Ямах выстрелы. Но что делать! Что же делать…
Простите, если виноват.
Он положил ладонь на гладкое тело гранаты и почувствовал холод железа. Пальцы его всегда были необыкновенно чутки к металлу.
1986
Примечания
1
Господин (рум.).
2
Мош - дед (молд.).
3
Контрразведка в королевской Румынии.
4
Телега (молд.).
5
Русский солдат?. Какой дьявол занес тебя на мое поле? Гляди, сколько ты испортил посадки! Кто будет отвечать? Кто возместит убыток, ну?.. (молд.)
6
Тихо… Тихо… Теперь хорошо… (молд.)
7
Солдат (молд.).
8
Тетка, старшая по возрасту, здесь: пожилая женщина.
9
Молодец-бродяга, искатель удачи (молд.).
10
Разведка, осмотр местности в районе предстоящих боевых действий.