Похороны
В этот же день в сумерки в общую камеру, где помещалась Евдокия Фёдоровна, вошёл коридорный и сказал, что Назарова свободна и может отправляться домой.
- А Клаша, дочка моя? С ней как?
- Ничего не знаю, - хмуро ответил коридорный. - Приказано отпустить старуху Назарову, и весь разговор. Давай, давай пошевеливайся.
Евдокия Фёдоровна с трудом поднялась с койки, собрала вещички. В руки попала вязаная жакетка дочери, которую утром передала ей Пахоркина. Она задержалась в камере всего лишь на минутку, ничего толком не объяснила, и вид у неё был виноватый и растерянный.
Попрощавшись с обитателями камеры, Евдокия Фёдоровна вышла в коридор и поискала глазами Пахоркину. Но той на дежурстве не было.
- Мне бы с дочкой проститься, - попросила она коридорного, показывая на дверь соседней камеры. - Хотя бы через глазок увидеть.
- Давай, старуха, топай, не задерживайся, - недовольно отмахнулся коридорный и, проводив её до часового у входа, почти вытолкал на улицу.
Было уже темно. Мела позёмка. Где-то на крыше тоскливо бренчал оторванный лист железа.
Евдокия Фёдоровна медленно побрела к дому. Ноги еле держали её, сердце учащённо колотилось, голова кружилась от свежего воздуха.
Она шла и корила себя: какая же она плохая мать - ушла из тюрьмы, не повидав дочери и не спросив начальства, когда же Клаву теперь отпустят? Или ещё долго будут держать в одиночке?
"Да нет, не должны… Клаша-то правильно говорила: обязательно нас выпустят. Вот с меня и начали…"
На обледеневшем спуске к Базарной площади Евдокия Фёдоровна поскользнулась и грузно осела в снег.
Ей помогла подняться коренастая незнакомая женщина, одетая в засаленный дублёный полушубок и мужскую шапку-треух.
- Куда тебя несёт, старая? - ворчливо заметила она. - Теперь дороги через базар нет. Добрые люди это место стороной обходят.
- А с чего бы обходить? - возразила Евдокия Фёдоровна. - Я этой дорогой с малых лет хожу.
- И все ходили… А с сего дня заклятое там место, страшное.
- Да чего ж страшного-то?
- Ты что, мать моя, знать ничего не знаешь? - удивилась женщина в треухе. - Болела, что ли, или в отлучке была? - Она посмотрела в сторону Базарной площади и, вздрогнув, перекрестилась. - Да здесь утром такое видеть привелось… Век не забудешь! Трёх людей повесили… Они и посейчас висят. И приказано их ещё трое суток в петле держать. К ним и часовой приставлен, чтобы никто из родных их снять не посмел.
- Людей повесили? - чуя недоброе, сдавленным голосом переспросила Евдокия Фёдоровна. - А люди-то какие… люди-то? Чьи они?
- Да наши люди, свои, островские… Одна, говорят, Клава Назарова, другая…
Женщина в треухе не договорила.
Евдокия Фёдоровна, вскрикнув, вдруг грузно осела на неё и стала сползать вниз.
Женщина растерянно оглянулась: кого бы позвать на помощь? Кругом было пустынно. Но вот со стороны площади мелькнуло несколько фигур.
- Люди добрые, помогите! - негромко окликнула их женщина в треухе.
Фигуры приблизились: это были Федя, Дима и Ваня Архипов.
- Замёрз кто-нибудь? - спросил Дима.
- Да нет. Старуху вот встретила. Боюсь, не кондрашка ли её хватила? - Женщина в полушубке рассказала, что произошло.
Ребята наклонились и узнали Евдокию Фёдоровну.
- Тётя Дуня, - принялся тормошить её Дима. - Что с тобой? Очнись! Это мы, ребята, свои…
- Эх, гады! - скрипнул зубами Федя. - Зараз обеих доконали… и мать и дочь.
- Ты погоди, не лютуй зря, - остановил его Дима. - Она ещё живая, тётя Дуня. Плохо только с ней. Давайте так: вы санки достаньте и везите её домой, а я за матерью сбегаю…
Отпустив женщину в треухе, Федя с Ваней раздобыли санки и минут через двадцать привезли Евдокию Фёдоровну домой.
Вскоре пришёл Дима, а вместе с ним его мать и Варя Филатова. Елена Александровна оказала Евдокии Фёдоровне первую помощь, привела её в чувство.
- Сердце у неё ещё крепкое, но с головой что-то случилось, - сказала она. - Заговариваться стала. Надо около неё подежурить.
- Я останусь, - согласилась Варя и, сняв пальто, принялась наводить в запущенной комнате порядок.
Елена Александровна ушла, а ребята всё ещё продолжали сидеть около печки.
Ваня, втиснувшись в угол, обхватил голову руками, Дима задумчиво рассматривал подвернувшийся ему пионерский горн, Федя, не моргая, смотрел на огонь и, словно не чуя боли, голой рукой хватал выскакивающие из печки пунцовые угли и бросал их обратно в топку.
Варя с грустью посмотрела на ребят. Сегодняшнее утро на площади, казалось, пригнуло их к земле, состарило на много лет.
- Шли бы вы по домам, уже поздно, - посоветовала Варя. После ареста Клавы она как-то само собой стала у ребят за старшую. С ней советовались, делились мыслями, планами, высказывали свои сомнения и тревоги.
- Скоро уйдём, - отозвался Ваня. - Только сначала поговорить надо. - И он кинул сердитый взгляд на Федю. - О нём вот.
- Верно, надо поговорить! - подхватил Дима. - Ты, Варя, только подумай. Этот герой совсем голову потерял. Подговорил мальчишек и решил с ними пробраться ночью на площадь и снять Клаву с виселицы. Сегодня он даже в разведку отправился. Мы с Ваней еле утащили его с площади.
- А что ж, по-вашему, Клава трое суток на площади будет висеть, а мы терпи? - Федя судорожно вскинул голову, лицо его перекосилось от боли. - Какого человека потеряли! Какого человека! Нет, нам не простят этого! Никогда не простят!
Дима и Ваня опустили головы. О чём теперь говорить? Разве же они все эти недели не бредили планами, как бы только вырвать Клаву из тюрьмы? Тут было и вооружённое нападение, и подкуп часовых, и подкоп под тюремные стены. Но Клава же сама запретила им даже думать об этом. Варя опустилась рядом с Сушковым, тронула его за руку.
- Не надо, Федя, возьми себя в руки. Нам всем тяжко. Второй Клавы мы больше не найдём. Но война есть война. Когда гибнет один, десять других не лезут очертя голову под пули. Помни, что требовала от нас Клава: "Не будьте мальчишками, не лезьте на рожон. Затаитесь пока, притихните, сохраните себя. Вы ещё будете нужны". И мы, Федя, будем нужны! Вот увидишь!
Варя выглянула в сени, прислушалась и кивнула ребятам.
- Теперь идите!
Юноши поднялись. Федя сунул руку за пазуху и достал три бязевых лоскута. На каждом из них чёрной тушью было написано:
"Так будет с каждым, кто помогает бандитам!"
Варя покачала головой: она сама видела, как немцы после казни прикрепляли эти лоскуты к груди каждого повешенного.
- Уже успели снять? Когда? С кем?
- С Петькой работали… Сегодня вечером, - признался Федя. - Можете сжечь. Вместо них мы другие лоскутки повесили.
- А что написали? - спросил Дима.
- Да так, коротенько… Клашины слова: "Красная Армия придёт! Победа будет за нами!"
Дима и Ваня Архипов, не скрывая восхищения, посмотрели на приятеля и, подержав в руках бязевые лоскуты, бросили их в печку.
- Но к виселице больше не ходи, запрещаю! - строго сказала Варя Сушкову.
На следующий день она повидалась с Самариной и попросила её сходить в канцелярию тюрьмы, чтобы получить разрешение похоронить Клаву.
Мария Степановна согласилась.
"Сумели повесить, сумеем и похоронить", - цинично ответили ей в канцелярии, и она вернулась ни с чем.
Но когда тюремное начальство узнало, что ночью неизвестно кем на трупах казнённых были повешены новые лоскуты с новыми надписями, оно разрешило родственникам снять трупы и похоронить по собственному усмотрению.
На третьи сутки Шошина доставили в покойницкую, а Аню Костину родственники увезли в деревню.
Снять Клаву с виселицы и привезти на санках домой вызвались Федя, Дима и другие ребята.
- Ни в коем случае, - решительно запротестовала Варя. - Вы видели, что на площади всё время дежурят полицаи? А сегодня утром у дома Назаровых тоже поставили полицейского. Возможно, что за домом уже следят переодетые шпики. Думаете, это случайно? Немцы, как видно, и похороны решили использовать для того, чтобы выследить подпольщиков.
- Так что же нам теперь? - возмутился Федя. - И в похоронах не участвовать?
- Нет, Клаву хоронить мы будем. Но надо делать это незаметно, не бросаться немцам в глаза. Главное, чтобы собрать на похороны побольше народу - молодёжи, женщин, ребятишек. Пусть будет массовое шествие по городу.
В этот же день Варя сходила к своему дальнему родственнику, старику возчику, и тот привёз Клаву на дровнях домой.
Комсомольцы, подчиняясь приказу Вари, в квартире Назаровых не показывались. Но дел у них хватало. Они обошли почти весь город и оповестили жителей о похоронах Клавы. Сколотили гроб, из брусничника и еловых веток сплели десятки венков и всё это переправили в дом Назаровых. На кладбище вырыли могилу.
Наступил день похорон. Сотни людей вышли проводить Клаву Назарову в последний путь.
Соседки вели под руки Евдокию Фёдоровну. Ребятишки, с недетской печалью на лицах, несли перед гробом зелёные венки. Петька Свищёв почему-то держал в руке помятый пионерский горн.
А люди всё прибывали. Они шли из-за моста, с верхних улиц и, суровые, сосредоточенные, вливались в общий поток.
Замешавшись в толпе, шагали вместе со всеми и комсомольцы.
На углах стояли какие-то люди в штатском и фотографировали идущих за гробом.
Похоронная процессия прошла по Набережной улице, пересекла Базарную площадь, потом миновала тихую Школьную улицу и приблизилась к городскому кладбищу.
Скупо светило зимнее солнце. Деревья стояли седые и пушистые от инея. Под ногами сотен людей жёстко скрипел сухой снег.
Могила была вырыта под старым развесистым клёном.
Евдокия Фёдоровна в последний раз припала к груди дочери.
- Спи спокойно, хорошая ты душа… живой огонёк наш, - громким шёпотом произнесла пожилая незнакомая женщина, склонясь перед гробом в низком поясном поклоне.
И в ту же минуту откуда-то из середины толпы вырвался яростный, громкий девичий голос:
- Прощай, Клаша! Наши за тебя отомстят!..
Комсомольцы, отыскав друг друга глазами, переглянулись.
Федя осторожно пробрался к Варе Филатовой, по самые глаза завязанной старушечьим платком.
- Ну, разреши! Хотя бы несколько слов! - умоляюще шепнул он. - Какого человека-то хороним…
- Нельзя, Федя! - Варя с силой сжала ему руку. - Надо думать о завтра. А здесь полно переодетых полицаев. Да, кстати. Кто это крикнул сейчас?
- Кажется, Шурка Бобылёва. Знаешь, что в комендатуре работает…
- Надо её запомнить.
Гроб медленно опустили в могилу. О деревянную крышку застучали рыжие, промёрзлые комья земли.
Заголосили старухи, молча заплакали женщины, девчата. Мальчишки вслед за взрослыми с угрюмой сосредоточенностью, словно боевые пращи, брали комья мёрзлой земли и кидали их в могилу.
И вдруг острый, пронзительный звук повис над кладбищем - это Петька Свищёв поднёс к губам старый пионерский горн и выдул зовущую, хватающую за душу ноту, будто хотел всем напомнить, как честно и храбро прожила свою жизнь старшая вожатая Клава Назарова.
Мы живём
В конце декабря в пуржливый вьюжный вечер юные подпольщики собрались на квартире Вари Филатовой. Говорили об очередных делах, о том, где достать взрывчатку, где заложить мины, с кем переправить собранные сведения Седому: Саша Бондарин до сих пор не вернулся из партизанского отряда, и это не на шутку тревожило подпольщиков.
Потом ребята стали докладывать о новых членах организации.
Варя сообщила, что она установила связь с Шурой Бобылёвой из комендатуры. Девушка ненавидит немцев и готова беспощадно мстить за Клаву. Сейчас Шура выполняет одно задание, а потом её можно будет принять в организацию.
- У меня на лесозаводе тоже двое наклёвываются, - сказал Дима Петровский. - Хорошие ребята, злые. Вчера циркулярную пилу запороли, да так ловко, что комар носа не подточит. Думаю, что их можно под присягу подводить.
- А мы вчера вроде боевого рейда провели, - поделился новостью Сенька Нехватов из Рядобжи. - Немцы там на луговине стогов наметали. Ну, мы их и попалили. Сработали с перевыполнением: по три стога на брата пришлось. Это мы в память наших - Клавы, Ани и Володи.
В комнате стало тихо.
Неожиданный стук в боковое окно заставил всех вздрогнуть.
Варя посмотрела через занавеску на улицу, потом вышла в сени.
- Кто там?
- Это я… Кооператор.
Варя открыла дверь и столкнулась с заснеженным Сашей Бондариным.
- Наконец-то! А мы уж думали…
- Всё ладно. Только я не один. Со мной товарищ. Войти можно?
Варя ввела в комнату Сашу и его товарища. "Товарищ", закутанный в полушубок и шерстяной платок, оказался девушкой лет двадцати, широколицей, приземистой, темноглазой и чем-то неуловимо напоминавшей Клаву Назарову.
- Знакомьтесь, Маша Дятлова, - представил Саша. - Радистка.
- Радистка? - удивилась и обрадовалась Варя. - К нам?
- Да, Седой прислал. Вот из-за неё и задержался. Все ждали, когда её с Большой земли в партизанский лагерь забросят.
Саша рассказал, как прошло его первое путешествие к партизанам.
- А про Клаву и Аню в отряде знают? - глухо спросила Варя. - Всё, до конца?
- Знают, дошли слухи. Седой на себя стал не похож… Спрашивает, что с остальными подпольщиками.
- Живём вот. - Варя кивнула на ребят. - Собрались, о делах говорим.
- Седой так и наказывал, - передал Саша, - борьбу продолжать, как при Клаве. Тебе поручено возглавить организацию. Для помощи и лучшей связи он посылает нам радистку.
- А где у вас это самое… аппаратура? - спросила Варя.
- А мы её, не доходя до города, в соломе спрятали, - пояснил Саша. - На всякий случай. Надо будет для рации место найти, Машу на работу устроить, обжиться ей помочь. Паспорт-то немецкий у неё есть, партизаны снабдили.
- Понятно, одним словом, - кивнула Варя. - Займёмся. Комсомольцы, усадив радистку за стол, стали нетерпеливо расспрашивать её о Большой земле, о Красной Армии, о Москве…