- Не будьте наивны, - упрекнула меня Янковская. - Был бы соблюден декорум! Одних обманывают, другие делают вид, что обманываются… У заокеанской державы везде свои люди. Не воображаете же вы, что шпионов рекрутируют только среди официантов и балерин? Министры и ученые считают за честь служить этой державе.
- Но ведь не все же продаются! - возразил я.
- Конечно, не все, - согласилась Янковская. - Но тех, кто не продается, обезвреживают те, кто продался.
- А зачем он пожаловал в Ригу? - поинтересовался я.
- Я уже сказала вам, сеньор Баррес интересуется молочной промышленностью.
- А на самом деле?
- На самом деле? Чтобы повидаться с вами! - насмешливо ответила Янковская. - А кроме… Неужели вы думаете, что я знаю что-либо о его делах и замыслах?…
Она вздохнула и пожелала мне спокойной ночи.
Об этом разговоре следовало незамедлительно поставить в известность Железнова, но, как назло, он отсутствовал, и я понятия не имел, где его искать…
В пять часов Янковская подняла меня на ноги.
Она сама довезла меня до улицы Кришьяна Барона и указала на большой серый дом.
- Минут пять нам придется подождать, - предупредила она. - Мистер Тейлор требует от своих сотрудников точности.
Ровно в шесть мы вошли в подъезд серого дома, поднялись на третий этаж и позвонили в одну из квартир… Впрочем, я запомнил ее номер - в квартиру № 5.
Дверь нам открыл человек в полувоенной форме, и я сразу подумал, что это офицер, хотя на нем не было никаких знаков различия.
Он небрежно кивнул Янковской и вопросительно посмотрел на меня.
- Август Берзинь, - назвала меня Янковская.
- Входите, - сказал человек во френче, ввел нас в респектабельную гостиную, на минуту скрылся, вернулся обратно и, приоткрывая следующую дверь, жестом предложил нам пройти дальше.
Мы очутились во мраке, но я тут же убедился, что это не так: на столе под темным абажуром горела маленькая лампочка вроде ночника, свет от нее падал только на стол, на котором она стояла.
- Садитесь, - услышал я хрипловатый голос. - Садитесь у стола.
Я подошел к столу, увидел низкое кресло, сел и точно утонул в нем: такое оно было мягкое.
Я стал напряженно вглядываться в том направлении, откуда раздавался голос…
Где-то я читал или слыхал, что имя руководителя Интеллидженс сервис известно в Англии только трем лицам - королю, премьер-министру и министру внутренних дел, - что принимает он своих сотрудников в темной комнате и для большинства людей является как бы невидимкой; вы можете находиться с ним где-нибудь бок о бок и не знать, что рядом с вами глава секретной службы Великобритании.
Мне вспомнилась сейчас эта легенда; возможно, подумал я, что деятели заокеанской разведки действительно заимствовали эту манеру у своих британских коллег.
Освоившись с темнотой или, вернее, с сумраком, царившим в комнате, я, насколько мог, рассмотрел своего собеседника. Напротив сидел человек среднего или, вернее, ниже среднего роста, очень плотный, даже полный; он был в темном костюме, лицо его смутно белело, в полусвете оно казалось даже прозрачным. К концу разговора, когда я привык к темноте и рассмотрел лицо этого человека лучше, оно оказалось столь невыразительным, что я не смог бы его описать.
- Я хочу с вами познакомиться, - произнес таинственный незнакомец. - Вас зовут…
- Август Берзинь, - поспешил я назваться.
- Оставьте это, - остановил меня незнакомец. Я усмехнулся:
- В таком случае, к вашим услугам Дэвис Блейк.
Незнакомец посмотрел в сторону Янковской.
- Вы знаете этого человека? - спросил он ее.
Я тоже обернулся в ее сторону; она села где-то в стороне у самой двери, но, едва этот человек к ней обратился, тотчас встала и почтительно вытянулась перед ним.
- Так точно, - по-солдатски отрапортовала она. - Господин Август Берзинь, он же капитан Блейк, он же майор Макаров…
Незнакомец отвел от нее свой взгляд и вновь повернулся ко мне.
- Так вот… - В его голосе звучало легкое раздражение. - Меня зовут Клеменс Тейлор, для вас это должно быть достаточно. Для меня не существует тайн, и я не могу терять времени.
- Госпожа Янковская советовала мне забыть, что я Макаров, - объяснил я. - Она настойчиво внушала мне, что я теперь только Дэвис Блейк, и никто больше.
- Госпожа Янковская - только госпожа Янковская, - холодно произнес Тейлор…
На одно мгновение он опять посмотрел в ее сторону. Должно быть, она понимала этого человека с одного взгляда.
- Я могу быть свободна, генерал? - почему-то шепотом спросила она.
Он ничего не ответил, и лишь по легкому шелесту открывшейся и тут же закрывшейся двери я понял, что Янковская выскользнула из комнаты.
- Госпожа Янковская - способный агент, но, как у многих женщин, эмоциональная сторона преобладает у нее над рациональным мышлением, - снисходительно заметил Тейлор. - Она хотела поставить вас в ложное положение, а это никогда не приводит к добру. Вы Макаров и должны оставаться Макаровым.
- Вы что же, советуете мне вернуться к своим и снова стать майором Макаровым? - спросил я.
- Да, - вполне определенно сказал Тейлор. - Только идиот Эдингер способен принять вас за англичанина, вы с таким же успехом можете сойти за египетского фараона. Ваша ценность в том и заключается, что вы Макаров.
- Я рад это слышать, мистер Тейлор, - отозвался я.
Но он тут же меня огорошил:
- Но вернетесь вы в Россию уже в качестве нашего агента. С этого дня вы будете работать на нас.
Он говорил об этом так, точно сообщал о решении, которое я и не подумаю оспаривать.
- Я понимаю вас, - ответил я, делая вид, будто не понял его. - Мы все союзники и делаем одно дело, и у нас одна цель - разгромить фашизм.
- Замолчите, - нетерпеливо перебил меня Тейлор. - "На нас" - это значит на нас, и фашизм тут ни при чем. Вы станете агентом нашей разведывательной службы и свяжете отныне свою судьбу с нами, а не с Россией.
- Позвольте, но как может генерал союзной страны… - в моем голосе звучало негодование, хотя мне уже вполне стала ясна истинная сущность моего собеседника, - делать такое предложение мне, русскому офицеру?
- Бросьте, мы с вами не на банкете, майор! - оборвал меня Тейлор. - Вероятно, вы изучали историю? Это на банкетах говорят красивые слова, а мы с вами находимся на кухне, где именно и готовятся блюда, которые подаются на стол народам. В конце концов, каждому в мире дело только до себя. - Он зевнул. - Попробуем быть трезвыми, майор, - продолжал он. - Мы знаем цену людям. Штабной офицер, майор, коммунист - это неплохое сочетание. Вы многое можете сделать. Мы заключим с вами как бы контракт: переведем на ваш текущий счет пятьдесят тысяч долларов и, кроме того, будем еженедельно выплачивать двести долларов, не считая вознаграждения за каждое выполненное поручение. Я не говорю о таких вещах, как какая-нибудь часть мобилизационного плана. За такие вещи мы не пожалеем ничего. В случае каких-либо политических перемен мы обеспечим вас своей поддержкой, и вы сможете занять у себя в стране видный пост. Впрочем, при желании вы сможете достигнуть этого поста и не дожидаясь политических перемен. Если за десять лет ничего не изменится, во что я мало верю, и вы почувствуете, что устали, мы поможем вам уехать из России…
Тейлор качнулся в мою сторону:
- Вас устраивает это?
- Нет, - сказал я. - У меня все-таки есть совесть.
Я, конечно, понимал, что тут бесполезно говорить о таких предметах, как совесть. Но мне казалось, что следует поторговаться и порисоваться, и именно в плоскости моральных категорий. Это всегда производит впечатление. Кроме того, надо было оттянуть время; этот генерал свалился на меня, как снег на голову, и мне показалось очень важным как можно скорее поставить в известность о его появлении Пронина…
- Вы перестали бы меня уважать, если бы я согласился на ваше предложение, - продекламировал я. - Конечно, я играю роль Блейка, к этому меня принудили обстоятельства. Но я не утратил веру в красоту, благородство и порядочность человека. Купить меня вам не удастся, я предпочту умереть, но предателем я не стану…
И вдруг Тейлор засмеялся тоненьким добродушным смехом, как смеются над тем, что, безусловно, подлежит осмеянию.
- Все это мне известно, - сказал он. - Патриотизм, благородство, честь! Все эти ценности котируются у интеллигентных людей, но есть нечто, перед чем блекнут и честь, и благородство, и любовь просто, и любовь к отечеству. Есть сила, выше которой нет ничего на свете…
Я отрицательно покачал головой.
- Не качайте головой, не изображайте из себя ребенка, - назидательно сказал Тейлор. - Я не открываю истин, об этом хорошо писал еще Бальзак. Деньги - вот единственная сила, которой ничто не противостоит в нашем мире.
- Вы полагаете, времена Бальзака еще не прошли? - спросил я не без иронии.
- И никогда не пройдут, - уверенно произнес Тейлор и еще раз с явным удовольствием повторил: - Деньги, деньги, и деньги! Ничто не может сравниться с могуществом золота. Я трезвый человек и не люблю бездоказательных суждений. Мы хотим и будем главенствовать в мире, потому что мы богаче всех. Слабость русских в том и заключается, что они воображают, будто миром движут какие-то идеи. Абсолютная чепуха! Миром движут деньги, а тот, у кого денег больше, тот и является хозяином жизни…
Все это говорилось столь просто, с такой будничной непререкаемостью, что у меня не возникало никаких сомнений в том, что Тейлор высказывает свои истинные убеждения.
- Коммунисты с презрением говорят о власти денег потому, - продолжал он, - что деньги не могут принадлежать всем, а тем, у кого их нет, не остается ничего другого, как их презирать. Но те, кому удается разбогатеть, быстро меняют свои убеждения.
Я не хотел бы пользоваться трафаретными сравнениями, но он смотрел на меня, как удав на кролика.
- Вы тоже измените своим убеждениям, как только разбогатеете, - убежденно сказал Тейлор. - А сделаться богатым помогу вам я, и не потому, что вы мне нравитесь, а потому, что мне это выгодно. Не думайте, что я щедр, это только дураки бросаются деньгами. Люди вообще дешевы, а низкие людишки дешевле всех остальных: стоимость рядового шпиона не превышает стоимости хорошей свиной туши. Но среди этого кордебалета есть примадонны, и им приходиться платить дороже, иначе они будут танцевать у другого антрепренера. Офицер советского Генерального штаба и коммунист, не имеющий в прошлом грешков перед своей партией… Такой товар стоит денег, и мы не постоим за ценой. - Мой собеседник добродушно рассмеялся. - У вас хорошие перспективы, майор! Домик на берегу Калифорнии, красивая жена, апельсиновая роща, вечная песня моря…
Он отодвинулся в тень, я почти перестал его видеть.
- Ну как, майор Макаров? - спросил он. - Договорились?
- А если я откажусь? - задал я вопрос в свою очередь.
- Тогда мы вас ликвидируем, - деловито ответил он. - Вы знаете слишком много, для того чтобы вас можно было отпустить, да и вообще незачем отпускать кого бы то ни было, кто может стать нашим противником. Вас убьют и похоронят еще раз. Конечно, для нас не составило бы труда изобразить вас изменником и предателем. Ваше имя покрылось бы позором, а ваши близкие подверглись бы в России остракизму. Но мы не будем этого делать. Я противник излишней театральности. Вас уберут тихо и незаметно. Но если вы станете работать с нами, я гарантирую вам блестящее возвращение на родину. Вы будете заключены в какой-нибудь немецкий лагерь смерти, откуда вам будет предоставлена возможность совершить героический побег. Вы вернетесь в Советский Союз, и вам будет обеспечено успешное продолжение вашей карьеры. Мы не будем торопиться и лишь спустя некоторое время установим с вами связь…
В общем, мой дальнейший жизненный путь был уже определен мистером Тейлором или кем-то из его помощников.
- А что требуется от меня? - спросил я.
- Ничего, - выразительно ответил Тейлор. - Мы сегодня же выдадим вам аккредитив на любой нейтральный банк, и все. Причем я рекомендовал бы вам выбрать Швейцарию, или даже лучше Швецию. Ну, а если вы вздумаете нас обмануть, вы в две минуты будете скомпрометированы.
- Я должен подумать, - сказал я. - Это слишком ответственно. Дайте мне несколько дней…
- Я вас понимаю, - с неожиданным для меня сочувствием отозвался Тейлор. - Бывают моменты, когда серьезному человеку нелегко сделать выбор между жизнью и смертью. Но я не могу дать вам даже одного дня. Сегодня после четырех я улетаю из Риги. В воздухе будет устроен специальный коридор… Поэтому… - Он прикинул в уме время. - Сейчас семь. В полдень вы явитесь обратно и скажете, какую команду мне отдать…
Несмотря на всю категоричность топа, мне показалось, что этот прожженный циник далеко не уверен в моем ответе.
- Идите, - сказал он.
Все тот же человек в полувоенной форме проводил меня из передней на лестницу.
Домой я, можно сказать, не шел, а бежал…
Но Железнов еще не вернулся!
Мне необходимо было встретиться с Гашке.
Я искал предлога…
И, как всегда, оказалось, что нет положения, из которого нельзя было бы найти выхода.
"Под каким предлогом я могу встретиться с Гашке?… Ну под каким?" - думал я.
Из немцев никто не знал о нашем знакомстве…
И тут я вспомнил нашу встречу в букинистической лавке.
Пронин отлично понимал характер этих "европейцев" в эсэсовских мундирах…
Это был такой удобный предлог!
Действительно, разведчику могут пригодиться самые странные вещи. Янковская была права. Даже скабрезные картинки могли, оказывается, сослужить полезную службу!
Я кинулся к своему сейфу…
Конверт с картинками лежал все на том же месте, куда его положила Янковская в начале нашего знакомства.
На этот раз я внимательно пересмотрел снимки. Да, они могли понравиться любителям этого жанра…
Я сунул конверт в карман, спустился во двор, вывел на улицу машину и помчался в гестапо.
В комендатуре гестапо я был известен - время от времени господин Эдингер приглашал меня для назидательных бесед, - и, хотя в гестапо меня называли господином Берзинем, все, по-моему, знали, что на самом деле я Дэвис Блейк.
- К господину обергруппенфюреру? - любезно обратился ко мне дежурный офицер.
- На этот раз нет, - сказал я. - Мне нужен господин Гашке.
- А что у вас за дела к Гашке? - спросил офицер уже гораздо строже.
- Мне нужно совершить с ним некоторые обменные операции, - сказал я и рассыпал на барьере, за которым сидели сотрудники комендатуры, принесенные карточки.
Они вызвали целое ликование! От официального тона не осталось и следа.
- Обер Гашке любит такие штучки! - воскликнул офицер. - Сейчас его вызовут, господин Берзинь!
Он позвонил по телефону и попросил как можно скорее прислать Гашке.
Пронин не замедлил появиться. Он шел с недовольным лицом, сдержанный, строгий. Он точно не заметил меня.
- В чем дело? - спросил он дежурного офицера.
- Этот господин спрашивает вас, Гашке, - сказал офицер, ухмыляясь и указывая на меня. - У него к вам коммерческое дельце.
Пронин с невозмутимым видом приблизился ко мне.
- Что за дело?
- Видите ли… - пролепетал я, - я слышал, что у вас есть несколько книжек, приобретенных у здешних букинистов, определенного содержания. Если бы вы могли со мной поменяться…
И я с трогательной непосредственностью рассыпал перед ним свои картинки.
- О! - сказал Пронин с оживлением. - Где вы это достали?
С видом знатока он стал их рассматривать.
- Что же вы хотите за свою коллекцию? - деловито спросил он.
- Я слыхал, что у вас есть несколько французских книжек, - сказал я. - Если бы мы могли обменяться…
- Пожалуй, я бы на это пошел, - задумчиво сказал Пронин. - Сегодня вечером, после службы…
- Нет, мне нужны эти книжки именно сейчас, - настаивал я. - Я обещал достать их к одиннадцати.
- Какой это барышне вы хотите дать урок, господин Берзинь? - заметил кто-то из присутствующих. - Хотел бы я на нее взглянуть!
- А вы отлучитесь, Гашке, - посоветовал дежурный офицер. - Господин Берзинь на машине, вы слетаете с ним за полчаса, жалко упустить такой случай…
Пронин колебался.
- Если книжки мне подойдут, - добавил я, соблазняя Гашке, - я добавлю к карточкам несколько бутылок французского коньяка.
- Валяйте, Гашке! - сказал офицер. - Вечером вы нас угостите, я давно не пил французского коньяка.
Тогда Пронин как будто решился.
- Ладно, - сказал он. - Поедем. Я живу в общежитии гестапо.
Под общее одобрение мы покинули комендатуру и вышли на улицу.