- А-а, солдаты! - взвизгнул Голянский и опрокинулся на ковёр.
- Что-о-о? - уставился на Игната князь. - Кто это?
Заслышав визг пухлого боярина, коротышка Спирька повернул от котлов назад.
Подбежали слуги, встали кругом, но подойти к Игнату боялись.
Спирька растолкал всех, глазами-зёрнышками солдата оглядел с головы до ног, сказал князю с поклоном:
- Это, батюшка Данила Михайлович, отставной солдат. - И строго, с презрением к Игнату: - Ты кто, солдатик?
- Прохожий, обшитый кожей! - беря посох, как ружьё "на караул", гаркнул Игнат.
- Как зовут? - продолжал Спирька.
- Зовут зовуткой!
- Идёшь откуда? - спросил князь.
- Где был, там нет. А где шёл, там след! - отрапортовал Игнат.
Кто-то из слуг засмеялся.
- Я тебе покажу, как нужно с князем разговаривать! - зашипел на Игната Спирька, и змеиные глазки его блеснули злобой. - Эй, Дурында!
Легко, одной рукой отодвинув с дороги слуг, появился великан Дурында.
- Это… это… ещё кто таков? - вновь задрожал от страха губошлёпый боярин.
- Мой телохранитель и оруженосец, рында, - гордо молвил князь. - А вот Спирька его по-своему кличет - Дурындой! Пошто, Спирька, так его пронываешь?
- За глупость, князь-отец, за глупость, - поклонился Спирька. Силёнкой его бог не обидел, а умишком обделил. Одно слово - Дурында.
- Звали? Ну так тут я, - пробасил Дурында.
- Вот солдатик заявился неизвестно с каких краёв, - ткнул пальцем в Игната Спирька, - разговаривать не желает, шутки шутит. Развяжи-ка ему, солдатику, язык! Чтоб знал, как с князем-батюшкой говорить положено!
- Эх, доля солдатская, - с притворным вздохом сказал Игнат, недошагнёшь - бьют, перешагнёшь - бьют…
- Говори всё толком, пока не проучили! - зашипел Спирька. - Кто таков, как сюда попал, что в мыслях таишь?
- Стой, конь лихой! - усмехнулся Игнат. - Ты языком-то мели, да не забывай: на Руси не одни караси, есть и ёршики. А Дурынде, раз он твою команду слушает, так в дураках и жить.
- Свернуть его в бараний рог, смутьяна! - закричал Спирька.
- Что глядишь, как змея из-за пазухи? - рассмеялся Игнат. - Зубы показываешь, а кусать боишься? Я - солдат русский. Сам не дерусь, а семерых, ежели придётся, не боюсь…
Уловив ободряющий кивок князя. Дурында, растопырив руки, двинулся на Игната.
- Так тебя ж, детину, свалить легче, чем камышину, - рассмеялся Игнат. - Ладно, убивать не убью, а на землю уложу.
Он спокойно, как на штыковом учении, сделал мгновенный выпад железным своим посохом. Железный тупой удар пришёлся великану в грудь. Дурында охнул, руки его повисли безжизненно, он упал на колени, застонал, затем свалился на бок.
- Да, силушка у него отменная! - сказал Игнат. - Очнётся, авось и поумнеет!
Слуги бросились к Дурынде.
- Ну, погоди… - зашипел Спирька Игнату в ухо. - Посчитаемся!
- Вижу, вижу, солдат ты бравый, - растерянно молвил князь. - Штыковой бой разумеешь. Лихо ты его положил, лихо!
- Рад стараться! - приставил к ноге свой посох Игнат. - Я Захаровны-травницы сын Игнат. Двадцать пять лет отслужил под знаменами царя-батюшки Петра Алексеевича. Иду домой.
- Ночью, по этому лесу? - удивился Голянский.
- Так я ж у себя дома, - улыбнулся Игнат. - Чего бояться? Взять с меня нечего, а съесть меня некому.
- Какие вести принёс? - спросил князь, - Что видел в дороге, что слыхивал?
- Ах, люди добрые, - проникновенно сказал Игнат и погладил усы, - не дали вы мне с дальнего похода отдохнуть да начали спрашивать. Вы бы прежде накормили меня, напоили, отдохнуть положили, да тогда бы и вестей спрашивали.
- Хам, ирод! - запричитал Спирька, буравя Игната своими змеиными немигающими глазками. - С кем говоришь? Как осмелился князю-батюшке указывать?
- Ты, змей, вот что разумей, - грозно произнёс Игнат, - у меня под ногами не вейся! При всём честном народе тебя упреждаю. Ещё раз под руку подвернёшься - головы не сносишь. Ты не Дурында - удара солдатского не выдюжишь!
- Не трогай Спирьку, солдат, - сказал князь. - Он слуга наш верный… Иди пока к поварам, тебя накормят. Потом явишься, вести скажешь.
- Рад стараться! - гаркнул Игнат. - Спасибо на добром слове! А то за весь день полкуска хлеба, всего и съел.
- Чудно! - улыбнулся князь. - А я вот, почитай, уже года три хлеба не ем.
- Вот лихо! - удивился Игнат. - Да как же это прожить без хлеба можно?
- Живу, - продолжал князь с усмешкой. - То блины, то пироги, то калачи… Так без хлеба и обхожусь.
Пухлый боярин закатился смехом, повалился на ковёр, чуть было не опрокинул шандал со свечами.
"Наш князь Стоеросов хоть куда, - думал Игнат, шагая через поляну к зазывному свету поварских костров, - голова - грош, борода - сто рублей".
Когда Игнат уселся возле котла и принялся уписывать всё подряд, что ему с уважением подносили повара, Спирька направился к шатру.
Князь и его гость ели жареную рыбу и запивали её бражкой.
- Как у тебя, князь, всегда потешно, - восторгался Голянский, - то драка, то ещё что-нибудь…
- Гей, Спирька! - Князь покосился на слугу. - Проучил тебя солдат?
- Поживём - увидим, - мрачно молвил Спирька. - Ох, князь-батюшка, и натерпимся мы горя с этим солдатом, чует моё сердце.
- Не каркай, не каркай… - замахал жирной ручкой Голянский, - ты всегда плохое говоришь…
- Вот помяните моё слово, боярин, - не унимался Спирька. - Беду он нам принёс, солдат этот.
- Вот, помню, в прежние времена… - начал было князь, но на дальнем конце поляны послышался тревожный шум.
Стоеросов, Голянский, Спирька, слуги замолкли, насторожились.
Слышно стало, как кто-то бежит по поляне, тяжело дышит.
- Князь-батюшка! - закричала тёмная фигура, приближаясь к костру. - Не вели казнить…
Из темноты выбежал старший конюх - бородатый, в рваной рубахе, рухнул на землю, к ногам князя.
- Беда, князь, беда… - бормотал, едва переводя дух, конюх.
- Что, ирод, что ещё? - пихнул конюха ногой в бок Спирька.
- Господи спаси и помилуй! Господи спаси и помилуй! - мелко закрестился Голянский. - Гос…
- Коня боярского воры свели! - одним духом выпалил конюх и снова уткнулся головой в траву.
- Не усмотрел! Не уберёг! - продолжал пинать сапогами в бок конюха Спирька. - Изведу, ирод!
Голянский от испуга губы совсем распустил, уши развесил, глаза растопырил. Язык во рту вспух, еле-еле ворочался:
- Ко…ко…ко…ня мо…мо…мо…его…
- Живьём сожгу! - зашипел Спирька.
- Не погуби, князь-батюшка! - снова закричал конюх.
Голянский наконец смог заговорить, тяжело ворочая языком:
- Знаешь, сколько этот конь стоит? А? Что ж это… господи… князь… как же это… Я графу буду челом бить… обижают меня тут…
- Конь мною ещё куплен не был, - спокойно сказал князь. - Твой конь, боярин, украден… твои деньги сгинули…
- Мой? - завизжал Голянский. - Ах, он ещё мой! Не твои ли тогда, князь, слуги его и украли? Я графу всё поведаю!
- Что? - грозно вскинул голову князь. - Я - конокрад? Да за такие слова…
- Что мне слова! - всё громче визжал Голянский. - Мне деньги подавай, князь! Твои сторожа его проспали, с тебя и спрос!
- Спирька! - сказал князь с затаённой угрозой в голосе. - Ежели не найдёшь коня, не сносить тебе головы! Ты за сторожей и конюхов в ответе!
- Ведаю, князь-батюшка, кто коня свёл, - склонился в поклоне Спирька. - Солдатик этот, Игнат, не иначе. Ночью он по лесу бродяжил? Бродяжил. Явился тут, аки дух бесплотный? Явился. Такой хоть какого сторожа обведёт-обманет! С него спрос, с вора!
- Истинно, князь, истинно, - зашлёпал губами Голянский. - Солдат сейчас по дороге шёл, должен был воров видеть. А нам того не сказал. За шуточку-прибауточку спрятался! Значит сие: либо сам солдат вор, либо с ворами заодно…
Князь ухватился за слова боярина, как голодный волк за ягнёнка:
- Или вор… или с ворами заодно?! Взять его! Связать! Порешу конокрада!..
- Теперь посмотрим, кто кого! - зашипел Спирька и, подобрав полы кафтана, бросился к поварам.
…Игнат сидел в тепле костра, выскребал ложкой десятую миску ухи и успевал ещё байки сказывать:
- Кончилось Полтавское сражение. Сижу я на барабане, пироги ем… Съел сто пирогов. Ем дальше, вдруг слышу - что-то лопнуло. Ну, смекаю - живот лопнул. Ан нет…
- Что ж лопнуло? - спросил самый молодой из поваров.
- Ремень с пряжкой, вот что! - подмигнул Игнат и отправил в рот последнюю ложку ухи.
Ложка осталась торчать во рту Игната: так быстро набросили на него скатерть и связали по ногам, по рукам.
- К батюшке-князю несите вора, - услышал Игнат торжествующий хриплый голос Спирьки. - Данила Михалыч сказать изволил: "Пусть за это перед богом отвечу, но конокрада головы лишу".
3. Ночной князь
Лучше споткнуться ногой, чем языком
Народная пословица
нязь Данила Михайлович Стоеросов рос баловнем. С младенчества славился леностью и строптивостью. А в юные годы к этому прибавилась ещё слепая вера во всякие приметы да предсказания. Вот эти свойства характера и сыграли коварную роль в жизни князя.
Из-за веры в различные приметы и предсказания князь в своей жизни превратил ночь в день, а день в ночь.
Дело было так: некая старуха-ворожея чуть не из самой туретчины забрела в Болотный край и сразу же начала гадать на воске, на пепле, предсказывать судьбу, лечить скотину от дурного глаза. Заодно она изгоняла мышей из изб, заговаривала зубную боль и бессонницу.
- В добрый час молвить, в худой промолчать, - начинала она. - Ни днём, ни ночью, ни по утренней заре, ни по вечерней, а стала я ворожить, как нечего стало в рот положить. Не жалейте, люди добрые, добра за слово вещее… Скажу всю правду - что было, что будет, чем закончится.
Ворожея была хитрой и смышлёной: предсказания её сразу раскусить не каждый мог - к чему бабка клонит?
Князю Даниле Михайловичу она при первой встрече предсказала, что ждёт его плохая новость, которая в своё время обернётся и не такой уж плохой, но всё же князь будет сильно гневаться, хотя потом остынет, потому что от судьбы не уйдёшь, а лето мокрое, видно, небо на землю обиделось, кабы реки из берегов не вышли, кабы потоп не начался.
И ещё наговорила старуха сорок коробов всяких небылиц. А лето и впрямь стояло очень дождливое: хлеб на полях чуть не на корню загнивал, крестьяне, кто мог, из Болотного края бежали в Заболотье - ходили слухи, что там урожай ожидается богатый, ноги с голодухи не протянешь.
Каждый день приносил князю неприятности: то беглого мужика поймать не успели, то из болота вода потекла на поле, то ручей какой-нибудь до того разбух, что начал избы подмывать и крушить. Для того чтобы предсказать худую весть, никакого колдовства не нужно было!
На следующий день после "предсказания" князь узнал, что его лучшая, любимая борзая собака улизнула ночью из псарни, пыталась зачем-то перебраться на другой берег мелкой речушки - видно, там какой-то приблудный пёс полуночничал, - да не справилась с усилившимся из-за ливней течением. Поток понёс борзую, а в Бесовом омуте её закрутило и она утопла.
Стоеросов кричал на псарей так, что крестьяне ближайшего села приняли раскаты княжеского голоса за гром и ворчание надвигающейся грозы.
- Вот и плохие вести, - вздохнул князь, когда немного отлегло от сердца. - Всё верно бабка-ворожея сказала…
К вечеру, однако, борзая нашлась: оказывается, хотя её и унесло течением далеко, но всё-таки она выбралась на берег. А в Весовом омуте закрутило и утянуло на дно какую-то дворняжку без роду и племени, которую в предрассветных сумерках перепуганные псари приняли за княжескую любимицу.
- И про это ворожея угадала! - радовался князь. - Говорила же бабка: всё добром кончится, гнев мой остынет… Вещая старуха!
Во время второй встречи с ворожеей князь велел ей сказать доподлинно: когда он, Стоеросов, умрёт?
Старуха крутила и так и этак, но князь требовал точного ответа.
- Пока не скажешь - сидеть тебе в яме! - вспылил было Стоеросов.
Но тут ворожея упала ему в ноги и запричитала:
- Ой, княженька, не губи мою душеньку! Одно могу сказать: большая беда к тебе придёт во сне, ночью. А вот когда помрёшь, не вижу, всё во мраке… Видно, долго жить будешь! Но бойся сна ночного, княженька!
Ворожею из хором княжеских отпустили, и она, уразумев, что шутки со взбалмошным Стоеросовым плохи, поторопилась исчезнуть из Болотного края.
Однако бабка хитрющая была: за испуг свой князю отомстила - ночного сна его лишила.
Князь сперва загрустил: как быть? А потом нашёл выход: спать он стал днём, а всё, что люди испокон веку делают днём, стал делать ночью.
По ночам он, выслушав доклады слуг, решал все вопросы, совершал прогулки, принимал гостей.
Завтракал он вечером, обедал среди ночи, а ужинал рано утром.
Сразу же после восхода солнца он ложился спать. Летом просыпался среди дня, съедал что-нибудь, немного гулял и снова заваливался на боковую.
Зимой, когда ночи длинны, а дни коротки, Стоеросов не высыпался, поэтому по ночам был вял, сонлив и злобен не в меру. В это время слуги старались на глаза ему не попадаться. Но одиночества князь тоже боялся и, не видя никого рядом, злился ещё больше. Тогда в хоромах начиналась гроза кричали избитые слуги, летела щепа от столов и лавок.
…Сидел же Стоеросов в Болотном краю безвыездно из-за собственного упрямства.
В молодые годы князь часто выезжал в Заболотье. Живал подолгу в Москве белокаменной, где у него был свой дом, в новой столице - Санкт-Петербурге бывал.
Как раз в это время царь Пётр повелел боярам и прочим знатным лицам бороды брить.
А большие бороды издавна считались боярским украшением. Чем борода гуще да обширнее, тем славы и знатности боярскому роду больше.
- Не борода уважение приносит, а дело! - сказал царь Пётр. - Чтоб духу от боярских бород не осталось! А кто упрямиться будет, тот мне враг!
Неизвестно, точно ли эти слова молвил Пётр Великий: одни говорили так, другие - этак. Однако бороды начали стричь и брить.
Стоеросов же недаром отличался с ранних дней своих завидным упрямством и строптивостью. Рос он в Болотном краю под крылышком отца, старого князя Михаилы, ни в чём не ведал отказа, никто ему никогда не перечил.
А тут вдруг как снег на голову царский указ: бороды долой!
У молодого же князя Стоеросова, как нарочно, всей гордости-то было одна борода, в Болотном краю отращённая и взлелеянная. Приехал он в Москву, думал поразить всех своим бородатым великолепием - и, словно назло, такая конфузия!
Взыграли в князе упрямство да строптивость:
- Не стану брить: как жил с бородой, так и буду. Моя борода, что с ней хочу, то и ворочу! Борода должна быть в чести, а усы и у собаки есть!
Сказывают, что про слова эти узнал царь-государь Пётр Алексеевич и приказал:
- Князя этого болотного привести немедля ко мне на ассамблею, сам буду брить его при всём честном народе! Не будет в другой раз болтать лишку!
Послали за князем. Однако кто-то из друзей предупредил молодого Стоеросова, и тот успел удрать в свои дремучие края.
На городской заставе князя Данилу остановили солдаты-будочники и потребовали уплатить пошлину за бороду.
- В Петербурге дрова рубят, по всей Руси щепки летят, - пробурчал Стоеросов.
- Любишь кататься - люби саночки возить! - захохотали стражники. Хочешь бороду носить - плати, боярин!
Стоеросов побоялся будочников укорить каким-нибудь жарким словом помнил, как только что из - за языка своего чуть в большую беду не попал.Заплатил пошлину, получил бороденный знак - квадратный, медный, - на котором, как на монете, буквы выбиты: "С бороды пошлина взята".
- Не потеряй, боярин, - сказали стражники, - а то снова платить пошлину будешь! Не суй бороду близко к городу!