Гек: Не дрейфь, Том! Пускай считают кем хотят, только бы отсюда не выперли!
Том: А я и не дрейфлю, Гек! Ты-то меня знаешь!
Портос: Мы с тобой, мальчуган!
А.А.: Швейк! Неужели вы не можете следить за порядком?
Швейк: Осмелюсь доложить, это не так-то просто! Страсти накаляются. Точь-в-точь так же было, когда судили каменщика Ковачека, того самого, что пану Мличке в пиво плюнул… Помните, вы просили меня рассказать вам эту историю в другой раз?
А.А.: Нет, Швейк, этот другой раз еще не наступил… Сейчас я предоставлю слово общественному защитнику. Им вызвался быть Дон Кихот Ламанчский!
Голоса:
– Вот это дело!
– Это другой разговор!
– Уж он-то им покажет!
– Держись, Том!
Молчалин:
Как? Дон Кихота вызвали сюда?
Влиять на мнение суда?
Нет, этого нельзя! Я протестую!
Я вам напомню истину простую:
Здесь требуется разум, господа!
А он… Взгляните, что за вид дурацкий!
На голове не шлем, а медный таз…
Он не в себе, я уверяю вас!
Таков же был и мой знакомец Чацкий.
А.А.: Простите, господин Молчалин, но и Дон Кихот и Александр Андреевич Чацкий – гордость нашей Страны Литературных Героев! Сеньор Дон Кихот, прошу вас!..
Дон Кихот: Благородный рыцарь Шерлок Холмс правильно объяснил поступки этого мальчика. Мальчик руководствовался примером героев прочитанных им книг. Но что же в том дурного, спрашиваю я вас? Вы слышали, как благодарил его этот бедный негр за то, что он вызволил его из заточения? Он был исполнен любви и благодарности к мальчику. Значит, злой Фрестон не успел отуманить его чистую душу так, как отуманил он душу этого незнакомца, под благородным обличьем стихов скрывающего свои неблагородные помыслы.
Гек: Верно! Молодец, рыцарь! Так ему и надо, этому чистюле!
Дон Кихот: Ты прав, мой мальчик! И впредь оставайся верным оруженосцем своего рыцаря Тома. Я ведь тоже совершал так называемые безумные поступки. И совершал их по той же причине, что и он: я читал книги о подвигах благородных рыцарей. Я хотел походить на них! Знайте! Если плох Том, плох и я. Если вы подвергнете Тома Сойера остракизму, вместе с ним удалюсь в изгнание и я!
В зале аплодисменты, крики, всхлипывания.
Портос: Мой мальчик, и мы уйдем с тобой!
Гек: Том, тогда айда вместе!
Голоса:
– И мы!
– И я!
– Том, мы с тобой!
А.А.: Ответчик Том Сойер, хотите ли вы что-нибудь сказать?
Том: А чего тут говорить? Все ясно. Вот Сид, тот у меня еще попляшет!
Сид (жалобно): Ну вот! Он опять! Я же говорил!..
А.А.: Спокойствие, господа. Суд удаляется на совещание. Гена, пошли…
Гена: Это куда еще?
А.А.: в совещательную комнату, куда же еще? По всем правилам.
Архип Архипович и Гена удаляются. Шум в зале вспыхивает с новой силой. В этой разноголосице можно различить лишь отдельные фразы.
Гек: Ну, доложу я вам, и делишки! Неужто, Том, припаяют тебе, что ты отрицательный? Ну и потеха будет!
Джим: Бедный, бедный масса Том! И все это из-за меня да из-за его доброты!..
Миссис Хочкис (злорадно): Погодите, погодите, голубчики! Я всегда говорила, что этот Том скверно кончит, – помните, сестрица Данлеп?
Портос: Неужели они осмелятся обидеть этого мальчика?
Д'Артаньян: Ну что вы, Портос! После речи Дон Кихота это невозможно!
Молчалин:
Мой бог! Неужто в мнении судей
Безумца слово может перевесить
Суждения порядочных людей?
Ведь я же не один!
Гек: Да будь вас целых десять!..
Портос: Или сто! Или тысяча! Или тысяча тысяч! Что вы перед нами?
Швейк: Встать! Суд идет!
Все затихают-конечно, ровно настолько, насколько вообще может затихать эта буйная аудитория. Входят Архип Архипович и Гена.
А.А.: Суд признал себя не полномочным решить этот вопрос…
Гек: Вот так так! (Разумеется, свистит.)
Портос: Черт возьми, что за позорная нерешительность?
Д'Артаньян: На этот раз, Портос, вы правы! Робость суда поистине удивительна!
А.А.: …Суд признал себя не полномочным решить этот вопрос, не узнав мнения читателей. Итак, заседание суда откладывается. Ознакомившись с письмами читателей, мы решим, каким героем следует считать Тома Сойера положительным, отрицательным или, как утверждал наш эксперт Шерлок Холмс, ни тем, ни другим?..
Швейк: Осмелюсь доложить, ваш вопрос напомнил мне один случай. Дело было так…
Но Швейку и на этот раз не удается досказать свою историю. Все с грохотом встают со своих мест и направляются к дверям, по дороге шумно обсуждая события этого необычайного суда.
Путешествие двенадцатое. Суд над Томом Сойером
Снова тот же зал, где проходило первое заседание суда. Он, как и в прошлый раз, переполнен. И точно так же все шумят и препираются. Профессор уже устал звонить в свой председательский колокольчик. Но постепенно шум все же затихает.
А.А.: Внимание! Как вы помните, решение вопроса о судьбе Тома Сонера мы передоверили читателям. Приступаем к оглашению писем. Гена начинай.
Гена: А чего их оглашать? Сотни писем – и все за Тома!
Гек: Ура-а! (Выражает радость самым доступным ему способомсвистит и крутит вокруг головы дохлой кошкой.)
А.А.: Гекльберри Финн? Вы опять? Смотрите, я снова буду вынужден прибегнуть к помощи Швейка.
Гек: Теперь плевать! Теперь-то наше дело в шляпе!
А.А.: Ошибаетесь! Решение суда еще не вынесено.
Гена: Архип Архипыч! Да ведь и правда все ясно!
А.А.: Как же ясно. когда есть письма и против Тома.
Гена: Подумаешь! Пять или шесть! А за него – вон сколько!
А.А.: (неумолимо). Дело не в количестве. Мы обязаны выслушать и другую сторону.
Гена: (ворчит). Ну, обязаны, обязаны.. Давайте читайте.
А.А.: (разворачивает одно из писем. Читает). – Отвечаю на поставленный вами вопрос. Том Сойер – вор, хулиган и лгун. Он издевается изд учителями и вообще ведет себя недостойно. Вредная книжонка эта должна быть изъята из наших библиотек…".
Гена: Ничего себе!
А.А.: Да, это уж… (Спохватывается и берет себя в руки.) Письмо второе! "Я очень люблю Марка Твена, и мне нравится хулиганистый, умный, склонный к благородству Том. Но все же я считаю, что для нашего мальчишки куда больше пользы принесут "Тимур и его команда" Гайдара или "Два капитана" Каверина, чем твеновский Том с его поисками клада…"
Профессора прерывает голос из зала. С места встает невысокий молодой человек в летной куртке.
Молодой человек: Товарищ председательствующий! Разрешите возразить!
А.А.: Простите, как ваше имя?
Молодой человек: Летчик Григорьев.
Гена (радостно): Архип Архипыч! Да неужели вы его не узнали? Это же Саня!
А.А.: Опомнись, Гена! Какой он тебе Саня! Что за фамильярность?
Гена: Да ведь я же его с самого детства знаю! Когда он еще в школе учился! Это же Саня Григорьев из "Двух капитанов".
А.А.: Ах, Саня! А я вас и не узнал! Но ведь вы же, простите, литературный герой, а мы сейчас рассматриваем мнения читателей.
Саня (улыбаясь): Неужели вы думаете, что я не читал "Тома Сойера"?
А.А. (слегка растерянно): Да, верно… Эта мысль мне как-то не пришла в голову… (Торжественно.) От имени читателей и литературных героев слово имеет Саня Григорьев!
Саня: Вот тут меня противопоставили Тому Сойеру. Я с этим решительно не согласен. Все грехи, в которых обвиняли Тома, были свойственны и мне. В одиннадцать лет я убежал из дому. Я был беспризорником, дрался, курил. С тетей Дашей, которая меня воспитывала, я обошелся даже хуже, чем Том со своей тетей Полли… (Честно старается припомнить все свои грехи.) Да, вот еще… Когда я учился в школе, я нагрубил преподавателю. Был у нас такой, по фамилии Лихо. Я ему сказал, что у него голова похожа на кокосовый орех: снаружи твердо, а внутри жидко.
В зале раздается хохот Портоса. Да и сам Архип Архипович с трудом прячет улыбку.
А.А.: Да, это несколько… грубовато.
Саня: Вот видите! И это еще не все. Я ударил ногой в лицо своего соученика Ромашова, и педсовет чуть не исключил меня из школы…
Гена: Но ведь Ромашка – подлец!
Саня: Да, подлец. Я и не раскаиваюсь в том, что сделал. Но и хвалиться нечем. Если бы я умел держать себя в руках, было бы только лучше.
А.А.: С этим трудно спорить!
Саня (решительно): Нет уж, товарищи, вы меня от Тома Сойера не отделяйте! Когда я уже потом, в школе, прочел про него, я сразу вспомнил наш с Петькой Сковородниковым девиз: "Бороться и искать, найти и не сдаваться!" Ведь Том так и поступал!
Д'Артаньян: Браво, мой друг! Это звучит не хуже нашего, мушкетерского девиза!..
Портос (гордо): Все за одного, один за всех!
Он встает во весь свой рост и продирается сквозь ряды, явно намереваясь обнять Саню Григорьева. Суду грозит солидная задержка. Но, к счастью, в этот момент раздается чей-то голос. Он добродушен, но в нем слышны такая уверенность и сила, что даже Портос застывает на месте.
Голос: Извиняюсь за неуместность, что не в черед. Но по революционному долгу обязан вмешаться. (Гене.) Запиши, малец! Чубарьков мое фамилие… Точка и ша!
И в самом деле: это комиссар Чубарьков из повести Льва Кассиля "Кондуит и Швамбрания".
А.А. (с некоторым сомнением): Вы тоже читали "Тома Сойера", товарищ Чубарьков?
Чубарьков: Руки еще не дошли, дорогой товарищ! Вот покончим с гидрой мировой контрреволюции, тогда и за самообразование примемся. Но то, что вы тут в трех соснах заблукались, это мне и без всяких книжек видать. Разрешите высказаться?
А.А.: Прошу вас.
Чубарьков: То, что малец озорной, это не беда. У нас был один такой – Степка Гавря, хлопцы его Степкой Атлантидой прозвали. Раньше первый был хулиган на всю гимназию, а как гражданская война началась, взял он винтовку в руки и пошел воевать против беляков. Геройский парнишка!
Гена: Значит, вы тоже за Тома?
Чубарьков: Ты погоди, малец!.. Я говорю – то, что малый озорной, это даже хорошо! А вот то, что он книжек всяких ерундовых начитался и не делом занялся, – это, прямо скажу, никуда не годится. Были у нас двое парнишек, докторовы сынки Леля и Оська. Тоже неплохие ребята. Грамотные! Да вот беда! Начитались разных этих книжек, придумали себе какую-то страну – Швабрандию, что ли… И не выговорить! А кругом – настоящих дел невпроворот. Гидра поднимает голову. Опять же тифозная вша угрожает мировой революции… Ну, пришлось нам объяснить им, что к чему. Ребята хорошие, поняли… Отказались от своей Швамбардии. Даже стишки сочинили, складно так, в рифму:
Сказка – прах, сказка – пыль!
Лучше сказки будет быль!
Жизнь взаправду хороша!
Точка и ша!
А.А.: Итак, вы против того, чтобы считать Тома Сойера положительным героем?
Чубарьков: Вы меня не путайте! Я этого не говорил. Я говорю: объяснить надо мальчонке, чтобы делом занялся, а не лодыря гонял. Дел – то сколько! Гидра, она ведь не дремлет!
Гена: Да какая гидра! Том же задолго до революции жил! Вот если бы он жил во время войны Северных и Южных штатов, он бы обязательно против рабовладельцев воевал…
Гена готов развивать свою мысль, но его прерывает самодовольный голос человека, явно привыкшего, чтобы его слушали и слушались.
Самодовольный: Нет, юноша! Вы все-таки старайтесь придерживаться фактов. Товарищ комиссар правильно поставил вопрос. У этого мальчика не наши идеалы!..
А.А.: Сообщите, пожалуйста, суду ваше имя.
Самодовольный: Татаринов Николай Антонович. Брат знаменитого полярного исследователя. Я как педагог…
Саня (вспыхнув, прерывает его): Какой вы, к черту, педагог, Николай Антоныч!
Николай Антонович: Мой юный друг Саня Григорьев, как всегда, горячится…
Саня (запальчиво): Мы никогда не были и не будем друзьями!
Николай Антонович: Нервы, мой друг, нервы… Итак, я решительно протестую против идеализации Тома Сойера. Как человек и как педагог я искренне желаю ему добра,- и именно поэтому я поддерживаю предложение товарища комиссара навсегда изгнать Тома Сойера из Страны Литературных Героев.
Чубарьков (он даже растерялся от такой наглости): Вы, гражданин хороший, меня к себе не приписывайте! Я говорил, мальчонка непутевый, но хороший! Наш мальчонка! И надо не выгонять его, а перевоспитывать!
Николай Антонович (подхватывает с жаром): Вот! Вот именно перевоспитывать! Золотые слова, товарищ комиссар! Именно это я и хотел сказать. Изгнать – но для чего? Исключительно с целью перевоспитания? Юный член общества, мечтающий стать разбойником – это, знаете ли, нонсенс!
Страсти накаляются, как верно заметил в прошлый раз бравый солдат Швейк. Вот и эта реплика Николая Антоновича вызвала гнев одного из присутствующих – молодого красивого офицера русской гвардии.
Офицер: Вот как! Вы упрекаете этого мальчика за то лишь, что в своем воображении он уподоблял себя благородному разбойнику – мстителю за оскорбленных и униженных? Но где найдете вы людей, столь прямых и отважных духом, каковы мои собратья, – вольный стрелок Робин Гуд, Шиллеров Карл Моор, знаменитый Ринальдо Ринальдини? Наше оружие всегда служило не презренной наживе, но справедливости!
Д'Артаньян: Клянусь, Портос, мне нравится этот молодой человек! Кто вы, сударь? Судя по вашему темпераменту, вы француз? А может быть, даже гасконец?
Офицер (гордо). Вы ошиблись, – впрочем, как многие, Я не француз Дефорж, я – Дубровский.
Гена: Вот это да! Ну и денек у нас сегодня! А вы и вправду Дубровский?
Дубровский: Да! Я тот несчастный, которого лишили куска хлеба и погнали грабить на большую дорогу. И я хочу знать, что имеет против меня этот господин?
Николай Антонович (испуганно): Я против вас решительно ничего не имею! Вы жили при крепостном праве, и у вас не было другого выхода. Но наших детей мы не можем воспитывать на таком примере. Не скрою, я добивался, чтобы вас изъяли из школьных программ.
Дубровский: Ах вот что! Негодяй Троекуров выгнал меня из отеческого дома, а вы – из программы!.. К барьеру!
В зале с новой силой вспыхивает шум. Вот-вот начнется свалка. Но профессору удается погасить ее неистовым звоном своего колокольчика, и Николай Антонович, трусливо оглядываясь на Дубровского, все-таки продолжает.
Николай Антонович: Я не мог поступить иначе! Это был мой педагогический долг… (Видя, что Дубровский снова в гневе поднялся.) Но сейчас речь не о вас, а о мальчике по имени Том Сойер. Этот бедный ребенок не успел стать разбойником. Он лишь на пути к этому. Но мы должны вовремя пресечь… Пока не поздно…
Гена: А что плохого в том, что Том и Гек в разбойников играли? В кого еще им в то время играть было? В космонавтов, что ли?
Николай Антонович: Можно было придумать более педагогичную игру. Помогать старикам, инвалидам. Вместо того чтобы создавать шайку разбойников, организовал бы лучше тимуровскую команду…
Внезапно раздается барабанная дробь. Слышится мальчишеский голос. Это голос Тимура!
Тимур: Гейка! Труби тревогу по форме сигнал номер один общий! Наших обижают!
Тревожно и звонко поет горн. Со всех сторон слышен топот ребячьих ног.
Тимур: Здорово, Том! Гек, здорово! Не бойтесь, мы не дадим вас в обиду!
Том (независимо): А мы и не боимся!
Гек: Чихали мы на это! Ты лучше скажи: кто ты такой?
Тимур: Я – Тимур. А это – моя команда. Знакомьтесь: Женя, Гейка, Коля Колокольчиков… Мы все вас давно знаем!
Гек: Что-то я не помню, когда мы с тобой встречались. Слушай, может, на Миссисипи?
Тимур: Да нет! Вы – то нас не знаете, ведь мы родились позже вас. Но мы вас знаем отлично.
Гек (одобрительно): А ты, видно, свой парень!
Том: Если что, можешь на нас рассчитывать.
Тимур: И вы на нас тоже! Возьми этот горн, Том, и, если кто-нибудь вздумает тебя обидеть, подай сигнал. Гейка! Научи его трубить тревогу!
Вновь звучит горн. Зал молча и даже как-то уважительно слушает это звонкое предостережение всем, кто посмеет обидеть Тома.
Тимур: На, Том, держи!
Том: Давай! Что бы такое мне тебе подарить? Хочешь мраморный шарик? Я его выменял у Бена Роджерса!
Тимур: Спасибо. Ну, пока! Пошли, ребята!
Уходит Тимур со своей командой.
Гена: Ну, все, Архип Архипыч! Теперь-то никто не скажет, что Том отрицательный!
А.А.: Погоди, Геночка. Еще не все. Придется Тому выдержать экзамен…