11.
– Ка-ак твоего пса зовут? – спросил Борисыч. Мы сидели на скамейке, а Спальник бегал вокруг, за ним волочился остаток поводка, к этому обрывку была привязана пустая жестянка из-под пива. Жестянка гремела так, что в ближайших домах все уже должны были проснуться и закидать грохочущую собаку камнями, но никто не просыпался и не закидывал. Иногда пёс подбегал ко мне, облизывал лицо и убегал снова, взять его на руки не получалось. Было три часа ночи. Я сказала:
– Спальник. Его зовут Спальник.
– Что ты! Во-от откуда все беды! – закричал тренер, и я подумала, что уж сейчас-то точно все проснутся, но никто по-прежнему не проснулся. – Нельзя-а было его так называть! Спа-альник! Ну и дела! В крайнем случае назвала бы Сливянка! Сливянка! Слышишь?
– Но он же мальчик! Какая ещё Сливянка?
– Сливянка! То-очно тебе говорю: Сливянка! Сливянка!
– Женя, Женя! Что за "сливянка"?
Я открыла глаза. Мама меняла мне на лбу полотенце, старое всё высохло. Она говорила:
– Бедная моя дочка. Сливянка ещё какая-то… Вот он, Спальник, прибежал.
Спальник лизнул мне руку и куда-то сразу же пропал. Это правда был он.
Ещё вечером у меня поднялась температура, и я подумала, что скоро умру, всегда мне такие мысли в голову лезут, такой признак болезни. Я легла и стала ждать судьбы, и вдруг в три ночи оказалась на скамейке с Борисычем. Оказалось, что тренер – это сон, а пёс – не сон.
– Это правда Спальник?
Пёс снова лизнул руку. Я повернула голову, и он коснулся своим языком моего носа. Это правда был он. И я заснула.
Спала дня полтора. Всё это время ко мне приходили Вахрушевы всей семьёй, Наташка: мама постоянно пыталась поймать Спальника, взять его на руки, отец говорил что-то про уши вразлёт и лапы вразбег, Борисыч потрясал перед глазами новыми карабинами зелёного цвета. Но больше всего было Терентьева, он всё не кончался и не кончался. Мама ругала его за то, что мы одни ушли к собаколовам, папа жал руку и норовил увести на кухню поговорить по-мужски, Наташка просила Кольку свистнуть сквозь пальцы, Вахрушевы презрительно пфыкали, глядя на него. И только Спальнику удавалось ненадолго вывести его погулять.
Когда я проснулась, никого не было рядом, слышалось только очень знакомое посапывание. Я позвала тихонько, громко бы всё равно не получилось:
– Спальник!
Тут же он проснулся, встал на задние лапы, завилял хвостом, облизал мне руки и лицо.
– Смотри, Спальник, заболела вот из-за тебя. А вроде бы крепкий человек, спортсменка. Где ты был-то?
Пёс, видимо, понял, что его укоряют, вздохнул и сел спокойно. Не узнать, конечно, где он бегал, как нашёл обратную дорогу. Хорошо, что никакие китайцы его не съели, машины не задавили, собаколовы не поймали. Хорошо, что он вернулся. Так я ему и сказала, а он покружился на своём коврике и уснул.
Мы с Терентьевым искали Спальника у собаколова и не нашли, я хотела поехать ещё куда-нибудь, бегать и звать пса, но тут Наташка позвонила и сказала, что никто уже не пишет про похожих собак (она сидела дома и читала в Интернете все сообщения об этом). Было темно, Колька считал, что всё равно сегодня искать бесполезно. Мы с Терентьевым пришли ко мне, руки и ноги в тепле просто ломило, голова отяжелела, в горле что-то царапало. Зря я ходила по улицам без варежек, день оказался на редкость морозным. Мы ели горячий суп, до того горячущий, что заболело горло, никогда ещё от супа не болело горло, а тут вдруг, надо же. Когда я провожала Кольку и закрывала калитку, неожиданно стало жарко и страшно темноты.
– Мама, – сказала я, – я умру? Вдруг я умру?
– Да, – ответила мама, – конечно. Все умирают. А что такое?
– Тогда я пойду приготовлюсь.
И я легла на кровать. Просто сверху, на покрывало. Не раздеваясь. Если я всё равно умру, так зачем эти условности? Пришла мама, спрашивала, что болит, раздела меня, укрыла одеялом. Потом сняла одеяло с Ладкиной кровати, укрыла ещё им. Потом приносила воды, но пить мне было больно. И ещё появился Борисыч с этой своей Сливянкой. Скучно это всё рассказывать, просто я заболела, а мама за мной ухаживала. Я хотела спать, но что-то как будто стучало в окно, отвлекало, мешало. Потом уже мама рассказала, что это пришёл Спальник, запрыгнул в форточку, как его Чешка учила, ткнулся маме в руки и заснул посреди комнаты без задних лап.
– Лежат они, это, оба, спят. Одна бредит, другой скрипит, – слышу, мама кому-то рассказывает. А ещё дедушка Витя по телефону какие-то глупости несёт, коз каких-то пасти собрался.
– Зачем он вам такой? Недоразумение какое-то, а не собака. – Это Петька! Петька же!
– Женька очень к нему привязана, знаешь. Принесли когда, тоже говорит: позорище, позорище. А потерялся – бегала, искала. Ты тоже искал бы. Заболела вот. Бедная. Тренировки каждый день. А его жалко, принесли, прижился.
– Искал бы, искал, конечно. Пожалели, – Петька говорит. – Так и бывает. А потом – семья.
– Что? Постой-ка…
– Петька! – закричала я и поняла, что меня не слышно, но повторила всё равно: – Петька!
Он не услышал, зато услышал Спальник, вскочил, радостно залаял. Прибежали мама с Петькой, стали кричать на пса, чтобы успокоился, он забрался рычать под кровать, а Петька обнял меня, сел рядом. Я не могла говорить, но зато могла слушать про Москву, про его друзей, работу, книжки. Мама ушла, а Петька достал из кармана маленькую бархатную коробочку и сказал:
– Подарим завтра маме, зацени-ка!
В шкатулке были серёжки. У мамы же завтра день рождения, а я совсем забыла с этим Спальником и своей болезнью.
12.
Ладка тоже приехала, прямо в мамин день рождения, и Спальник тоже на неё долго рычал. Мало приятного в том, что твой родной пёс только и знает, что рычит на родных брата и сестру. И ладно бы просто рычал, он ещё и кидается на них. Петьке и Ладке просто чудом удавалось избежать укусов, я успевала схватить его за ошейник. Может, у Чешки получится отучить его от вредной привычки? Я ей сказала, чтобы постаралась, вдруг получится.
Когда все уже сидели за праздничным столом, неожиданно пришёл Колька Терентьев. Спальник был привязан в нашей с Ладкой комнате, а то бы точно его укусил, у моего пса не особенно хороший характер.
– А, ожила, – сказал вместо "здрасьте" Терёшка, – когда в школу-то? Дело есть, знаешь. Ой, у вас праздник…
И ушёл. Мы звали его к нам за стол, но он застеснялся. Зачем приходил?
После болезни я с трудом узнавала свой класс. Как с ума посходили некоторые, это точно. Только и говорят, что о собаках, кошках, старушках каких-то, глаза горят. Вроде бы их, таких, немного, всего-то полкласса или немного поменьше. Всё стало как-то не так. Раньше во время перемен хоть можно было поговорить друг с другом, а теперь все разбегаются в разные стороны. А те сумасшедшие собираются вокруг Наташки, что-то обсуждают, я даже ни разу не смогла подойти к своей подруге, только утром успели поздороваться, и всё. После уроков она вдруг стала говорить, кому куда идти: к мосту, к цирку, к ТЭЦ-5… Не поймёшь, что там у них происходит.
– Жень, а ты куда? – спросила Наташка. О, заметила меня, надо же! День не зря прожит. Я уже стояла у дверей.
– Как это – куда? К дедушке. Потом на треньку.
– А собаки?
– Какие собаки?
– Тебе Терентьев не говорил, что ли?
Не припоминала я, если честно.
– Терентьев, ты Женьке не сказал, что ли?
Колька молча искал что-то в своей сумке. Сквозь белобрысые волосы просвечивал красный затылок.
– Ладно, Терёшечка, так и запомним, – сказала Наташка, и голос её мне не понравился. – Жень, мы теперь помогаем искать собак, пристраиваем ничейных разным бабушкам. Ты тоже с нами, да?
– Нет. Какие собаки? Что за бабушки ещё? Мне некогда.
– Как знаешь. Вспомни, сколько людей тебе помогали, когда твой Спальничек пропал! А теперь у других собаки потерялись, им тоже нужна помощь. Вот и думай.
Я ушла. Вот оно что: Наташка, видимо, вступила в организацию, которая занимается тем, что пристраивает бездомных кошек и собак, ищет потерявшихся животных. Очень известная организация, только заберёшься в Интернет, на тебя вываливаются фотографии животных, слёзные просьбы помочь найти, помочь пристроить, помочь оплатить операции собаке или кошке. Однажды даже искали волнистого попугайчика. Так и вижу: бегают ненормальные по всему городу с задранными головами, смотрят на все деревья, проверяют чердаки.
Наташка начиталась этих объявлений, поняла, сколько в мире горя, а теперь, похоже, привлекает в "Наши добрые сердца" и всех остальных. Она сошла с ума, без сомнения. Никто никогда не стал бы говорить с Терёхой в таком тоне. Это правило, с третьего класса: Кольку не трогаем. Неприятности и беды сыплются на него, как из щедрого рога изобилия. Когда мы учились в третьем классе, у них сгорел дом, и вся большая семья до сих пор живёт в двух комнатах переселенческого фонда – известная жёлтая двухэтажка, там ещё полным-полно алкоголиков почему-то. В этом фонде жить плохо: то газ отключат, то воды горячей нет. Потом тяжело болел его самый младший брат, даже в газетах давали объявление, собирали деньги на лечение. Сейчас Серому гораздо лучше, он даже приходит к нам на классные вечера, все ему радуются. Квартиру Терентьевым каждый год обещают дать в ближайшее время, но он всё равно часто бывает грустным, от него до сих пор как будто бы дымом пахнет. Так что мы его не трогаем, да и он добрейший человек, последнее отдаст, мне, например, отдавал. Да вот, когда мы Спальника искали, отдал мне варежки, шарф, правда, меня это уже не спасло.
На тренировке Борисыч не разрешил мне лазить, заставил присесть двадцать раз, пощупал пульс и поставил на страховку, сказал, что успею ещё позаниматься. Страховать нетрудно: стоишь себе держишь верёвку, которая на скалолазе зацеплена. На спортсмене прицеплен один конец, и на тебе верёвка закреплена, через карабин-восьмёрку, и ты должен её вовремя протягивать, выбирать, как мы говорим. Поднялся спортсмен повыше, а ты часть верёвки протягиваешь, чтобы лишняя не болталась в воздухе. Некоторые торопятся, выбирают верёвку раньше, чем альпинист встаёт на очередную опору, тянут его как будто. А другие, наоборот, отвлекаются, и ты можешь подниматься, подниматься вверх, а большой кусок верёвки болтается. И тогда, если сорвёшься, пролетишь все эти метры, сколько там страховщик не выбрал. Страшно. Поэтому надо смотреть внимательно на того, кого страхуешь, чтобы не пропустить, когда тянуть верёвку. И раньше не начать. Если человек срывается, то удержать его не то чтобы очень легко, но можно, всё дело в карабине. Верёвке в ней тесно, она застревает и держит человека в воздухе. Мы уже все свои учебные стенки знаем наизусть, помним, кто с какой скоростью добирается до верха, так что можно почти не глядеть на того, кто тренируется, работать машинально. Я так и делала – стояла, страховала, а сама думала над словами Наташки. Может быть, она и права, действительно, мне столько людей помогали найти Спальника, сообщали, где видели похожую собаку, а долг, говорят, платежом красен. Вдруг я услышала, как Вовка крикнул:
– Ну хватит уже тянуть, отпускай, я вниз хочу! Совсем обалдела!
Оказывается, он уже дополз до верха, а я всё продолжала тянуть его вверх, к потолку буквально. Он слез и покрутил у виска. Повезло мне, в этом году Алексеев спокойный, в прошлом мог бы и подзатыльников надавать – это девчонке, а парням не задумываясь двигал по шее. Борисыч его прогнал в конце концов, но потом алексеевская мама пришла, уговорила принять обратно. С тех пор Вовка сдерживается.
– Отвы-ыкла? – за спиной у меня сказал тренер. – Пло-охо сегодня страховала, дво-ойка тебе!
– А завтра можно мне будет лазить?
– Посмотрим на твоё поведе-ение. Может, и поле-зешь.
– А то бы я тогда не пришла, если нельзя. У меня дело образовалось внезапно.
– Как – дело? Ты проболела сколько? Какое может быть дело? Завтра тебе на скалодром!
– Священный долг, да уж. Извините, – говорю. – Это только на один день.
А сама думаю: ну, побегаю денёк, найду пару собачек – и хватит с меня. Борисыч прямо не знал, что сказать, смотрел на меня полминуты, будто видит впервые. Потом всё же выговорил:
– Ладно. Если долг. Один день, Мальцева. Один день. Ты обещала.
13.
Никогда не думала, что искать собак – такое дурацкое дело, даже представить себе не могла. Лазить по нашим учебным стенам куда лучше, я уж молчу про скалодром. Польза и для тела, и для души, если не обращать внимания на веселковских девчонок, а мне, например, очень просто не обращать на них никакого внимания.
А тут что за польза? Ходишь по каким-то закоулкам, заглядываешь в какие-то углы, ищешь каких-то собак, мёрзнешь. Впрочем, я решила, что мёрзнуть не буду, при малейшем намёке на холод сматываюсь в ближайший магазин или подъезд, отогреваюсь и только тогда продолжаю бегать по городу. От этого поиск не становится менее дурацким, может быть, даже наоборот. Но раз уж я пообещала найти пару собачек, придётся искать.
Поразительно, сколько в нашем городе ежедневно теряется собак! Наташка говорит, хорошо, если только пять, можно считать это большой удачей. Но непреклонная статистика сообщает, что десять животных в день – обычное дело. Все они шатаются по улицам, забираются в подвалы, попадают в стаи бродячих собак, выскакивают из подворотен, гавкают в темноте – словом, пугают мирных прохожих, которые ни в чём не виноваты.
– Это ты считаешь, что не виноваты, – объясняла Наташка, – а на самом деле все мы несём ответственность за такое положение дел.
"Положение дел"! У меня слов нет, какая это глупость. Конечно, когда Спальник потерялся, я была виновата, не удержала его. Наташка, между прочим, тоже немного виновата, таскалась по своему рынку. Ну ладно, я виновата, я, не надо было брать щенка с собой. Но когда теряется чужая собака, я тут при чём?
– Мы все виноваты, мы пустили равнодушие в свои сердца. Заводим собак, а позаботиться о них как следует не можем. Или проходим мимо чужой беды. Видим объявление о потере любимца и идём себе дальше, а оно продолжает висеть на заборе, его треплет ветер. И потерянную собаку в это время треплет ветер, колотит от холода, она скулит от страха и тоски.
– Наташ, ты откуда это всё взяла? Вот это: "пустили в свои сердца равнодушие", "треплет ветер"? Где ты это выучила?
Но Наташка меня будто и не услышала, она продолжала:
– А можно пойти и поискать собаку. Просто – взять и поискать. Несколько минут в день, просто внимательнее смотреть по сторонам.
Мне показалось, если я встану и начну ходить по всему классу, махать руками у неё перед лицом, она этого даже не заметит. Слушать уже невозможно, время идёт. И я ушла искать собак, Наташка дала мне описание двух – белой и рыжей, обе с короткими лапами и весёлым нравом, так сообщалось о них в объявлении. По последним данным, их видели у часового завода, не ближний свет. Ходила я, ходила, искала-искала, никого похожего не встретила, магазины скоро закроются, мне греться негде будет, уроки ещё не выучены, со своим псом надо гулять. Придётся в воскресенье искать, на наш век потерянных собак хватит, даже с избытком.
Когда я объявила это Наташке, она даже сморщилась и отвернулась. На физике мне передали записку от неё. Ничего интересного, она сообщала, что так не поступают нормальные люди и что я обещала. Будто я собираюсь кого-то обманывать – этих двух собак я точно найду, сказала же. Ну, не этих, так других, не вижу разницы, вон их сколько теряется каждый день, а пропускать тренировки я больше не собираюсь. И без того пришлось объяснять маме, почему в воскресенье я, оказывается, не помогаю ей прибираться, а сама не пойми где шатаюсь.
Хорошо, Терентьев решил помочь, вдвоём всё-таки веселее, повезло мне с соседом. Нам достался район троллейбусного парка, искали трёх собак. Наташка сказала, что если нас двое, то и найти надо больше, надо бы четверых, но ладно уж, берите трёх, одного далматинца и двух рыжих дворняжек. Как-то так она сказала, в таком тоне. Что-то странное с ней происходит в последнее время, не узнаю её практически, с трудом узнаю. И говорит подозрительно странно, как будто не по-своему.
Колька сказал, что лучше бы мы вышли в "собачье" время – часов семь-восемь вечера, тогда всех собак выводят на прогулку и бродячие тоже выбегают из своих укрытий. Но у него и так здорово получалось искать, то есть он как-то всех собак видел. Войдёт во двор, по сторонам глянет, говорит, стоит тут искать или нет. Сканирует, что ли? Или, может быть, по запаху понимает? Возле одного дома, прямо за забором троллейбусного парка, я увидела маленькую белую собаку. Немного рыжего было в ней, в этой собаке, на спине, почти как у Спальника. Нам надо было искать далматинца и рыжих, но что-то меня остановило, я не могла просто так уйти оттуда, смотрела, смотрела, потом всё поняла. Это был мой пёс. После того как Спальник потерялся, в нём проснулось желание постоянно бегать по улице и редко появляться дома, а желание ждать, когда я пойду с ним гулять, пропало.
– Пёс-то наш обродяживается, – сказала мама однажды вечером. – А может быть, он такой и был, изначально. Может быть, у него родители такие, наследственность. Ничего не поделать, видимо, придётся посадить Спальника на цепь.
Не хотелось бы на цепь, понятно, мне же тоже придётся ночевать с ним под крыльцом, я это когда ещё решила. Правда, мама сказала, что собакам это не очень вредит, я не верила, но когда обнаружила пса во дворе у троллейбусного парка, подумала: что-то в этом есть, в этих словах. Но если уж я решила ночевать со Спальником под крыльцом, так и придётся делать, так и буду.
Это всё я рассказала Терентьеву, а он – нет бы посочувствовать! – говорит:
– Может, и правда, ему пока пожить под крыльцом? Может, он станет умнее? Поймёт, что дома лучше и сбегать не надо.
– А может, пусть бегает? Я вот его, например, понимаю, у меня столько разных дел, иногда думаю – сбежала бы! А некуда особенно, знаешь ли. Некуда. Вот и ему охота побегать одному, чтобы никто не мешал.
– Тогда и не беспокойся, когда он сбегает!
От неожиданности я просто остолбенела: как это – не беспокоиться? Терёха на меня смотрел, смотрел, а потом как закричит:
– Далматинец!
И мы побежали за чьей-то чужой собакой: я, Спальник и Колька Терентьев. Догнали только через два двора, и то нам мой пёс помог: кинулся далматинцу прямо в лапы, тот споткнулся, упал, быстро вскочил на ноги и придавил моего малявку, чуть не растерзал, честно говоря. Но мы успели подбежать, Колька оттащил чужака за ошейник, достал из кармана поводок и прицепил его, я схватила своего Спальника на руки, все живы, ура! Позвонили Наташке, чтобы она сообщила хозяевам, а Наташка говорит скучным голосом (Терентьев включил громкую связь, и я всё слышала):
– Ладно, на сегодня вы свободны, двух рыжих нашли.
– А мы ещё одну рыжую нашли, между прочим, и хозяйка счастлива! – крикнула я погромче. Очень уж меня разозлило это её отношение: ладно уж, можете быть свободны! Что она о себе там думает?! Пусть теперь гадает, откуда взялась ещё одна рыжая, если ни на каком сайте не было объявлений о её потере.