Глава шестая
в которой вес кабины увеличивается на сто сорок килограммов
Внизу виднелся маленький одноэтажный городок, утомленный зноем и скукой. Над единственной дорогой выбегающей из города, поднималось облако пыли. Неожиданно из облака вынырнул человек. Он мчался по дороге, смешно вскидывая ноги и поминутно оглядываясь. Затем показалась огромная толпа, размахивающая палками. Расстояние между беглецом и преследователями неуклонно сокращалось.
Коля, не раздумывая, повел шар к Земле. Ему удалось повесить кабину прямо перед носом удирающего. Удирающий, пыхтя и чертыхаясь, протиснулся в люк, и шар тут же устремился в небо.
Разгневанная толпа разочарованно взревела, замахала руками, и по обшивке застучали камни.
Спасенный, еще не отдышавшись, высунул в люк кукиш и заорал:
- Жалкие провинциалы! На кого вы подняли руку? Искусство бессмертно! Музы плюют на вас с высоты птичьего полета! - он плюнул и захохотал.
- Расходитесь по домам, вынашивайте задние мысли, пейте пиво, читайте объявления и ждите конца света! Зрелище отменяется.
Редькин с удивлением смотрел на спасенного. Это был толстяк невероятных размеров. Толстые губы, толстые руки, огромный живот. Над курносым носом бегали маленькие глазки. Голова незнакомца была острижена наголо, и только впереди красовался аккуратный чубчик, как у пятилетнего ребенка.
Еще никогда Редькину не доводилось видеть людей с такой необычной внешностью.
Высказав жителям городка все, что он о них думает, толстяк успокоился и обратился к Редькину.
- Тысячу благодарностей, - сказал незнакомец, шаркнув короткой ножкой. Разрешите представиться? Сид Джейрано! Вес - 140 килограммов. В артистических кругах известен как Сид Котлетоглотатель и Укротитель Вареников. Единственный в мире исполнитель смертельного номера - восемьсот пятьдесят сосисок за один присест.
Глазки его смотрели весело и хитро.
- Советский путешественник Николай Редькин. Вес - 38 килограммов. - Коля церемонно поклонился. В артистических кругах неизвестен. За один присест съедаю не более двадцати сосисок.
- Не может быть! - закричал Сид, картинно выставив руки перед собой. Настоящий советский мальчик! Вот это встреча, черт побери! Жаль, что я не успел захватить саквояж с едой - мы бы закатили сейчас роскошный обед в честь знакомства.
Он уселся на ящик, вынул громадный, как простыня, платок и промокнул шею.
- Эти гунны хотели моей крови. Какая безобразная сцена! Знайте, Коля, я чист перед законом. Вы мне верите? Не говорите да, я вижу - не верите. Тогда слушайте, историю Сида Джейрано.
Я родился в Неаполе, - начал, жестикулируя, толстяк. - Неаполитанский залив, солнце, синее небо, санта-лючия, бель-канто и так далее. Девятый ребенок в семье бедного парикмахера Винченцо Джейрано детства не имел. Единственное воспоминание - птичьи лица братьев и сестер и их злые щипки. Они были тщедушными существами, а я с пеленок весил больше старшего брата. Моя прожорливость не знала границ, я ел больше, чем вся семья, и вел себя, как кукушонок, подброшенный мамой в чужое гнездо. Отец целыми днями косил щетину на синих щеках клиентов, но накормить меня досыта не мог.
В пятнадцать лет папа побрызгал мое темя одеколоном "Ромео" и повел к синьору Фрикаделли, хозяину кафе. Фрикаделли взял меня мойщиком посуды, а вместо платы разрешил есть столько, сколько в меня влезет. Влезало в меня много, и синьор быстро это понял. За неделю я уничтожил месячный запас сосисок, макарон и шоколадных конфет.
И Фрикаделли выгнал меня, дав на прощание открытку с видом Везувия. Растерянный папа привел меня к доктору и попросил вызвать у сына отвращение к пище. Доктор долго щупал мою голову, а потом сказал, что у меня очень развита шишка голода и что в смысле аппетита я гениален, как гениален в физике Эйнштейн, у которого была огромная научная шишка. И еще он сказал, что я уникум и современная медицина не в состоянии вызвать у меня отвращение к пище.
Слух о моей гениальности разнесся по всему городу, и вскоре владелец цирка синьор Чавелло предложил мне работу.
- Толстый парень, - сказал Чавелло поглаживая мой живот, - прямо слов не хватает. Ты должен выходить на арену и кушать продукты, которые принесут зрители.
За одно представление я съел на бис двести пончиков, сто пятьдесят три эскимо, семьдесят девять килограммов конфет и пряников. Чавелло был доволен, но платить и не думал. Через год я ушел от эксплуататора и начал выступать с собственным номером. И вот уже пятнадцать лет я гастролирую по планете, поражая мир своим аппетитом. Где я только не побывал! Чего только не ел! Скажите, Коля, вы пробовали гуляш из кобры? А кита, фаршированного яйцами, гречневой кашей и зеленым луком? Нет? Вот видите. А я ел! И как ел! В Испании за один присест я слопал жареного быка. В Бразилии мне пришлось выпить три ведра черного кофе, и после этого я целый месяц не мог заснуть. Слава обо мне гремела. Со мной здоровались президенты, мои фотографии украшали витрины. Я жил в номерах, где останавливался Наполеон, и имел личного повара.
Но успех не вечен. В моду вошли йоги - гибкие люди, питающиеся воздухом и спящие на гвоздях. Ко мне охладели…
Не дай вам бог, Коля, испытать творческий кризис. Пустой зал, пустой кошелек и сарказм газет: "Кого жует Джейрано?"
Другой бы на моем месте пал духом. К моей чести, я не согнулся.
После мучительных поисков родился новый номер. Он был прост как все гениальное.
Сид достал из кармана измятую афишку, разгладил её и прочел вслух:
ГАСТРОЛИ ЛЮДОЕДА
(только одно представление)
После десятилетнего голодания
и строжайшей диеты
ЙОРИК ДОКЕМБРИЙСКИЙ
(призер и дипломант).
Сеанс съедения человека по правилам хорошего тона.
Слабонервным вход запрещен.
Билеты в кассе.
А дальше все было просто. Билеты раскупались мгновенно. Я появлялся на арене в луче прожектора, голый по пояс, с огромной костью в зубах. Рокотали барабаны, вскрикивали женщины, и кого-то несли в карету скорой помощи. Ведущий просил желающих выйти на арену для съедения. Желающих, естественно, не находилось, представление на этом заканчивалось, и я с мешочком презренного металла перебирался в другой город. В индустриальные центры с поголовной грамотностью я, конечно, не совался. Я предпочитал радовать доверчивое захолустье. Все шло прекрасно, пока я не добрался до этого проклятого Корколана. Отсутствие очагов культуры, группы счастливых свиноматок, разгуливающие по центральной улице, - все сулило удачу. Но я недооценил доверчивости корколанцев. И это меня чуть не погубило.
Как обычно, стали вызывать кандидатов на съедение. И тут, Коля, произошло невероятное. Поднялся мэр города.
- Друзья! - сказал он. - Отправляться на съедение будем в порядке очереди. Право быть съеденным первым получает старейший житель Корколана, достопочтенный Авель Кюнст. Похлопаем ему!
Все захлопали. Встал этот Кюнст, благообразный старик, поблагодарил присутствующих за оказанную честь и залез на арену и знаете, Коля, что спросил достопочтенный Авель? Он спросил, снимать одежду или не надо.
Его лицо выражало такую готовность, что будь я даже настоящим людоедом, я не стал бы употреблять Авеля в пищу.
Кюнст переминался с ноги на ногу и ждал. Надо было что-то делать. Я приказал погасить свет и, когда зал погрузился во тьму, прокрался на улицу. Пока публика приходила в себя, я побежал. Остальное, Коля, вы видели…
Закончив свою историю, Джейрано поклонился спасителю, насколько позволял ему живот, и попросил Колю ответить откровенностью на откровенность.
- Ну, что вам рассказать… - задумчиво начал Редькин - детство у меня тоже было несладкое. Отец - знаменитый автогонщик, мать - киноактриса. Они вечно были и разъездах, и я их почти не помню. В десять лет я бежал в Африку, был пойман на станции Клюквино путевым обходчиком и остался жить в его семье. В одиннадцать лет прошел по конкурсу в отряд космонавтов. Барокамера, вибростенд, тренажер - и так каждый день. Должен был лететь на Марс, но в последнюю минуту - приступ аппендицита операция, все пошло кувырком. - Редькин врал вдохновенно, сам не зная, зачем он это делает. Скорей всего, он сочинял из принципиальных соображений не желая уступать гостю. - С космосом пришлось расстаться. Поручили испытывать новый воздушный шар… Что же еще было? Ночной полет, неполадки в бортовом оборудовании, сильный боковой ветер, меня понесло. - Редькин вздохнул. - До сих пор несет…
- Подумать только, - пробормотал толстяк, - совсем еще ребенок - и столько пережил! - Он тревожно спросил: - А как у вас с едой?
- С едой у нас туговато, - ответил Редькин.
- Что же вы, Коля, - обиженно произнес Сид, - такой героический молодой человек, а жрать нечего. Я все могу вытерпеть кроме голода. Начинается головокружение, истощение, а потом смерть, - он вздохнул, перевел глаза на попугая и оживился. - А может, нам ам-ам эту аляповатую птичку?
Леро, до этого момента не участвующий усмехнулся.
- А может, нам ам-ам румяного Йорика? - язвительно поинтересовался он.
- Какая грамотная птица! - восхитился толстяк. - Прошу прощения за мою бестактность,
- Ничего, - снисходительно произнес Леро. - И на старуху бывает проруха,
Коля положил на стол колбасу, остатки хлеба и банку икры.
Сид безмолвно рассматривал пищу, затем удивленно спросил:
- Что это?
- Еда! - ответил Редькин.
- Еда?! - опешил Котлетоглотатель.
- Это патефон! - взорвался Леро, не выдержав глупых вопросов.
Толстяк слабо хихикнул, затем хохотнул сильней, и вот уже кабина заходила ходуном от его хохота.
- Ой, не могу, - стонал Сид между рыданиями, - ой, это же цирк! 200 граммов колбасы! Ха-ха-ха! И банка икры! Держите меня! Ха-ха-ха!
Глядя на его огромный живот, который сотрясался и шевелился, точно палатка, в которую забрался медведь, Коля тоже начал смеяться. Лишь Леро сидел спокойно, позволяя себе иногда усмехаться.
Наконец толстяк затих.
- А есть все же надо, - он вздохнул, - может, удастся червячка заморить.
Сид стал делить на троих скромную трапезу.
- Нам не надо, - быстро сказал Коля. Он очень хотел есть но ему было жаль толстяка. - Мы недавно ели. Не так ли, Леро?
- Разумеется, - подтвердил попугай. - Мы так насытились, что даже не хочется думать о еде.
- Как знаете, - Сид был доволен.
Он открыл рот и швырнул в него весь кусок колбасы. Так кидают уголь в печку или камень в море. Через секунду он вытряс в себя икру, забросил хлеб и, лязгнув челюстями, обиженно замер.
- Маловато, конечно, - задумчиво произнес Сид, - но лучше, чем ничего.
Коля вспомнил о вине. Он достал из ящика бутылка "Солнцедара" и протянул гостю. Джейрано мигом опустошил ее.
- Какое чудесное кьянти, - с уважением сказал он разглядывая этикетку.
Настроение у него улучшилось. Он побродил по кабинету, с видом знатока осмотрел приборы, постучал по стенкам, одобрительно покивал головой и сказал:
- Знаете, Коля, я из породы рожденных ползать. Но ваш аппарат будит во мне птицу!
Неожиданно Сид Джейрано запел высоким голосом: "О, мое солнце!.." Он пел старательно, с чувством, глядя прямо перед собой. Кончив петь, толстяк зевнул, улегся на пол и моментально захрапел.
- Можем считать, что экипаж укомплектован, - буркнул Леро, - осталось придумать название нашему кораблю.
- Назовем его "Искатель"! - тут же предложил Коля. - Корабль, который ищет приключений.
- Только бы он не нашел их слишком много. - Леро угрюмо взглянул на спящего Сида. - Впрочем, не возражаю. Пусть будет "Искатель" - А что мы будем делать этим бутузом?
- Завтра станет ясно.
Коля собрал со стола крошки хлеба и разделил и между собой и Леро. Слизнув с ладони свою порцию, он задумался. Кто такой Джейрано? Простой обжора? Авантюрист? Или что-нибудь похуже…
Толстяк храпел, и звезды, подхваченные его дыханием, бились, как насекомые, о стекло иллюминатора.
…Для злодея он слишком толст. Скорей всего, веселый неудачник, мелкий мошенник…
На всякий случай Редькин привязал к ноге Сида две алюминиевые кастрюльки, спрятал под свою подушку столовый нож и только тогда запрыгнул в гамак.
- Береженого бог бережет, - одобрительно заметил Леро, наблюдавший за Колиными действиями.
- Если друг окажется вдруг… - многозначительно отозвался Редькин, устраиваясь поудобней.
Они понимающе переглянулись, и через несколько минут весь экипаж "Искателя" погрузился в сон.
На рассвете воздухоплаватели были разбужены страшным грохотом и воплями Сида. Котлетоглотателю приснилось, что за ним гонятся обманутые и разъяренные корколанцы, он подскочил, загремели кастрюли, и объятый ужасом толстяк заметался по кабине. Попытки Редькина и Леро остановить обезумевшего Сида успеха не имели.
- Беднягу придется пристрелить, - печально сказал Леро, - а жаль. Он мог бы жить.
Джейрано остановился, обмяк, сел на пол и заплакал. Сгорая от стыда, Коля подошел к нему, отвязал кастрюли и погладил Сида по голове, стараясь не задевать шишку голода.
- Извините, Сид, - сказал Коля, - это я привязал железки. Не обижайтесь. Обычная предосторожность… Мы вам верим.
- Не верите вы мне, - раскачиваясь, как плакальщица, причитал Котлетоглотатель, - не верите… Я безобидный, бесхребетный, разве можно меня опасаться… Откройте дверь, я покину вас. Я задыхаюсь в атмосфере подозрительности. Откройте! Слышите? Я должен покинуть корабль. Не держите меня!
- И пожалуйста! - Редькин презрительно хмыкнул. - Никто вас не держит! Ищите себе другую атмосферу.
Коля открыл люк, и в кабину со свистом ворвался холодный воздух. Перед Сидом зияла бездна.
- Благодарю, - прошептал Джейрано. - Какой свежий воздух… Мне уже лучше. Закройте, пожалуйста, отверстие.
Редькин задраил люк, и Сид успокоился. Через несколько минут он уже забыл о нервном потрясении и улыбался, как ни в чем не бывало.
- Знаете, Коля, тут недалеко, в Тихом океане, лежит Мармеладовый архипелаг. Краткая справка: главный город - Лимонадвиль, среднегодовая температура +22° С, невежественное население, полчища курортников, обилие эстрадных площадок - словом, все условия для человека с моей специальностью. Вы, Коля, слышали про этот райский уголок?
Редькин про архипелаг не слышал, но по старой школьной привычке организовал на лбу три мудрых морщины, затем подбросил в глаза порцию озарения и уверенно спросил:
- Это тот, где залежи мармелада?
- Совершенно верно, - кивнул Сид, - но сейчас мармелада почти не осталось. Зато в Лимонадвиле до сих пор бьют из-под земли фонтаны лимонада. Это самый лучший лимонад в мире, и танкеры развозят его в разные страны. Что я хотел сказать? Ах, да! Так вот, в Лимонадвиле живет мой друг Алехандро Барчикрак. Он - артист, а в свободное время сдает жилплощадь курортникам. Прекрасной души человек! Если вы, Коля, поможете мне встретиться с Алехандро, я буду счастлив.
Редькин был готов протянуть Сиду руку помощи, но еще ныло самолюбие после недавних упреков толстяка, и согласиться так быстро он не желал.
- Что вы, Сид! - Редькин покачал головой. - Архипелаг ваш вон где, а наш дом вон где…
- Эх, Коля, все мы живем в одном доме под названием Земля. Твои радости мои радости. Мои горести - твои горести.
- И атмосфера наша вам не подходит…
- После кастрюльного инцидента я многое понял. Я счастлив, что дышу одним воздухом с вами. С таким экипажем я готов к любым испытаниям!
- Ладно, - вздохнул Коля, выдержав паузу. - Доставим вас к другу. Но при одном условии: вы никогда больше не должны обманывать публику. Уж если людоед - так не понарошку, а чтоб настоящий.
- Клянусь! - торжественно произнес сияющий| Сид. - Чтоб до самой смерти мне питаться одним ацидофильным молоком, если я обману публику!
Удовлетворенный Редькин подошел к приборам и путем сложных вычислений нашел нужное направление.
"Искатель" взял курс на Мармеладовый архипелаг.
Глава седьмая
в которой Редькин получает знаменитую марку
В наше время дети развиваются ускоренными темпами. Вчерашние выпускники детсада объявляют мат гроссмейстеру и ставят в тупик академика. Десятилетний виолончелист, шатаясь под тяжестью инструмента, покоряет жюри международного конкурса. Кроха, отложив куклы, поднимается на гимнастический помост и, исполнив немыслимое сальто, становится олимпийской чемпионкой. Не за горами время, когда младенец, выплюнув соску, помчится поступать в консерваторию или в школу с математическим уклоном, и экзаменатор жалостливо вздохнув, скажет младенцу: "Вы слишком стары, мой друг, чтобы рассчитывать на успех".
Приходится спешить. Приходится делать сегодня то, что можно отложить на завтра. Ибо завтра, возможно, будет поздно.
Коля торопился. Кроме всего прочего, его подстегивал голод. Они летели уже целые сутки, но ни архипелага, ни Тихого океана не было видно. Безжизненные каменистые холмы тянулись внизу, предлагая воздухоплавателям лишь ящериц. Сид стонал и ругал себя за то, что не съедал все, предлагаемое когда-то зрителями. Леро, прикрыв глаза, отрешенно бормотал: "Как прекрасен этот мир, посмотри…" Коля молча разглядывал в бинокль суровый ландшафт.
Постепенно на склонах холмов стали появляться кусты. Потом холмы исчезли, промелькнул лесок, похожий расческу со сломанными зубьями, и начались луга, такие зеленые, что хотелось превратиться в корову и щипать травку.
Вдруг перед носом Редькина возникла белая утка она ковырялась в земле и никуда не торопилась.
- Сид, - сказал Коля, - вы любите жареных уток?
- Жестокий мальчик, - прошептал Сид, - он хочет убить меня…
- Я хочу накормить вас, - рассмеялся Редькин и повел шар на посадку.
Приземлившись, экипаж "Искателя" бросился к утке. С истошным кряканьем она понеслась прочь. Утка бежала некрасиво, точно марафонец, надевший ласты. Воздухоплаватели мчались резво, но схватить жар-птицу не удавалось. Сид безнадежно отстал и, упав на траву, ждал, когда откроется второе дыхание. И только Коля продолжал погоню.
Наконец, утка начала сдавать, и тогда Редькин мощным спуртом приблизился к ней и в великолепном вратарском прыжке настиг птицу. Утка яростно била крыльями по его лицу, но, взглянув Коле в глаза, прекратила сопротивление.
Появился Джейрано, прилетел Леро. Толстяк поцеловал утку, поднял ее над головой и начал вальсировать вокруг Коли со счастливым смехом.
- Эй, балерун! - раздраженно крикнул Леро. - Обратите внимание на ногу вашей партнерши!
На утиной лапке сверкало золотое колечко, на котором было выгравировано: "Имущество Барракудо. Употреблять строго запрещается".
Изумленные воздухоплаватели тщательно осмотрел имущество неизвестного Барракудо, но других объявлений не обнаружили.