– Но ведь Мы велели вам подождать до обеда, – принялся сетовать Самодержец. – Теперь веселая свадьба не получится!
– Извините, но мы никак не могли ждать так долго, – сказал Шнырёк. – Мы так влюблены друг в друга!
– Ах, дорогие мои! – закричала Мюмла и, всхлипывая, бросилась вниз по сходням. – Поздравляю! До чего же она хорошенькая, эта зверюшка Сос. Поздравьте их, дети, они поженились!
Но тут Снифф прервал чтение Муми-папы. Он резко поднялся и сказал:
– Стоп!
– Папа читает нам про свою юность, – с упреком сказал Муми-тролль.
– И про молодость моего папы, – подчеркнул Снифф с неожиданной важностью. – Я уже столько слышал про Шнырька, но ни слова про зверюшку Сос !
– А я и забыл про нее, – пробормотал Муми-папа. – Она попала в мою книгу только теперь…
– Ты забыл про мою маму ? – закричал Снифф.
Дверь отворилась, и в спальню заглянула Муми-мама.
– Вы не спите? – спросила она. – Мне показалось, кто-то звал маму.
– Это я! – воскликнул Снифф и соскочил с кровати. – Подумать только! Твердят тебе все время про разных пап, пап, пап, а потом ты вдруг безо всякого предупреждения узнаешь, что у тебя и мама тоже была!
– Так ведь это вполне естественно, – удивилась Муми-мама. – Насколько я понимаю, у тебя была прекрасная мама с большой коллекцией пуговиц.
Снифф строго взглянул на Муми-папу и сказал:
– Правда?
– У нее была масса пуговичных коллекций.
И еще камни, ракушки, бусинки – все что угодно! И между прочим, она была сюрпризом!
Снифф задумался.
– Если говорить о мамах, – сказал Снусмумрик, – так что было с этой Мюмлой? И у меня тоже была мама?
– Конечно, – ответил Муми-папа. – И к тому же очень славная мама.
– Тогда, значит, малышка Мю моя родственница? – удивленно воскликнул Снусмумрик.
– Ну ясное дело, ясное дело! – сказал папа. – Только не прерывай меня. Ведь это мои мемуары, а не справочник о родственницах!
– Можно ему читать дальше? – спросил Муми-тролль.
– Пусть читает, – сказали Снифф и Снусмумрик.
– Спасибо! – с облегчением сказал папа и продолжал читать.
Шнырёк и Сос получали подарки целый день. Под конец банка из-под кофе была наполнена, и тогда они принялись складывать пуговицы, камешки, ракушки, обивочные гвозди и прочее (что я не берусь перечесть) в одну кучу на скале.
Шнырёк держал Сос за лапку и был сам не свой от счастья.
– Ужасно приятно быть женатым, – сказал он.
– Возможно, – ответил Фредриксон. – Однако послушай-ка, вам обязательно надо было приглашать тетку Хемулихи? И клипдассов?
– Извините, но ведь они расстроились бы, если бы им не удалось побывать на свадьбе, – сказал Шнырёк.
– Да, но пригласить тетку, тетку! – закричал я.
– Знаешь что, – ответил откровенно Шнырёк, – я не так уж сильно по ней соскучился! Но извини меня! Меня мучает совесть. Ведь это я пожелал тогда, чтобы кто-нибудь был так любезен и съел ее!
– Гм… – заметил Фредриксон. – В этом что-то есть.
Ко времени прихода пакетбота на холмах и берегах столпились подданные Самодержца. Его величество сидел под балдахином на троне, установленном на самом высоком холме, готовый подать знак Добровольному оркестру хемулей.
Шнырёк и Сос сидели в свадебной лодке в виде лебедя.
Все были очень взволнованы и обеспокоены, потому что весть о тетке Хемулихи и о ее нраве облетела всю страну. Кроме того, были все основания бояться, что клипдассы погубят все государство и объедят лес в парке Сюрпризов. Однако никто ни слова не сказал об этом, ни слова новобрачным, которые тем временем со спокойной совестью обменивались пуговицами.
– Как ты думаешь, можно ее напугать и выгнать отсюда с помощью фосфора или просмоленных ниток? – спросило мое привидение, которое сидело и вышивало черепа на грелке для чайника – подарок зверюшке Сос.
– Ее этим не проймешь, – мрачно сказал я.
– Она опять примется всех воспитывать, – предсказал Юксаре. – Она может даже запретить нам залечь в спячку, когда наступит зима, и заставит ходить на лыжах .
– А что значит ходить на лыжах? – спросила Дочь Мюмлы.
– Передвигать ноги по замерзшим осадкам.
– Еще чего не хватало! Какой ужас!
– Видно, все мы скоро умрем, – сказала малышка Мю.
В этот момент по толпе пронесся боязливый шепот – пакетбот приближался.
Добровольный оркестр хемулей грянул гимн "Да живет наш бестолковый народец!", и свадебный лебедь отчалил от берега. Несколько мюмлят от волнения плюхнулись в море, туманная сирена завыла, а Юксаре потерял самообладание и убежал.
Мы увидели, что пакетбот пуст, и только тогда поняли, что семь тысяч клипдассов вряд ли могли на нем уместиться. С берегов раздались возгласы, выражавшие одновременно облегчение и разочарование. Один-единственный маленький клипдасс спрыгнул с лебедя, который быстро плыл к берегу.
– Так как же теперь быть? – спросил Самодержец, который от нетерпения не мог усидеть на троне и прибежал на берег. – Всего один маленький клипдасс?!
– Да это же наш старый знакомый! – воскликнул я. – И у него в лапках огромный пакет!
– Стало быть, ее все же съели, – сказал Фредриксон.
– Тихо! Тихо! Тихо! – крикнул король и покрутил ручку туманной сирены. – Дайте дорогу Клипдассу! Ведь он посол!
Толпа расступилась и дала дорогу новобрачным и Клипдассу, который застенчиво притрусил к нам и положил пакет на землю. Углы пакета были слегка обглоданы, но в целом он выглядел вполне прилично.
– Ну-у-у? – спросил Самодержец.
– Тетка Хемулихи просила передать привет… – сказал Клипдасс и стал беспокойно шарить по карманам своего выходного костюмчика.
Все запрыгали от нетерпения.
– Да поторопись же ты, поторопись! – крикнул король.
Наконец Клипдасс достал скомканное письмо и с важным видом заявил:
– Тетка Хемулихи научила меня писать. Я знаю почти весь алфавит! Все буквы, кроме В, Э и Ё! Она мне диктовала, а я писал. Вот что она говорит. – Клипдасс перевел дух и начал с трудом читать:
"Дорогие дети!
С огромным сожалением, с чустом угрызения соести и неисполненного долга пишу ти строчки. Я никак не могу приехать на ашу свадьбу, но надеюсь, меня простите за такой отратительный поступок. Поерьте, я польщена и рада, что ы обо мне скучаете, я пролила реки слез от досады, что малыш Шнырек решил жениться. Не знаю, как ыразить благодарность за то, что ы спасли меня и не дали Морре меня съесть, и за то, что ы познакомили меня с очароательными клипдассами. Должна признаться, что мне с клипдассами ужасно хорошо, даже садебный пир не может ыманить нас из дома. Мы целыми днями играем оспитательные игры и мечтаем о полезной для здороья зиме с быстрым скольжением по снегу. Чтобы хоть немного обрадоать ас, посылаю садебный подарок, надеюсь, он украсит кофейную банку Шнырька!
Шестьсот деяносто деять приетов от клипдассов.
С благодарностью и любоью.
Тетка Хемулихи".
На холмах все замерло.
– Что такое "отратительный"? – спросил я.
– Ясное дело, отвратительный, – отвечал Клипдасс.
– А тебе нравятся воспитательные игры? – осторожно спросил Фредриксон.
– Ужасно нравятся! – сказал Клипдасс.
Я сел, слегка ошарашенный.
– Будь добр, разверни пакет! – крикнул Шнырёк.
Клипдасс торжественно перегрыз веревочку, и все увидели фотографию тетки Хемулихи в полный рост: тетка Хемулихи – королева клипдассов.
– Нос у нее вовсе не съеден! – воскликнул Шнырёк. – Как я счастлив! Вот здорово!
– Дорогой, взгляни на раму, – сказала Сос.
Мы все взглянули на раму и ахнули. Она была из настоящего испанского золота с розами из топазов и хризолитов по углам. У самой фотографии шла полоска бриллиантов (обратная сторона была украшена простенькой бирюзой).
– Как ты думаешь, можно их отковырнуть? – поинтересовалась Сос.
– Конечно можно! – восторженно крикнул Шнырёк.
И как раз в эту минуту с залива донесся громовой голос:
– Ну! Семьсот пещер в моей маленькой конуре!
Я знай себе жду утреннего кофе, а ни один из вас и не думает удружить старому Эдварду!
Прошло несколько дней после того, как Муми-папа рассказал о свадьбе Шнырька. Папа сидел с семьей на веранде. Был ветреный сентябрьский вечер. Муми-мама сварила кофе, приготовила бутерброды с сиропом и по-праздничному украсила дом.
– Ну так что же?.. – с интересом спросила она.
– Сегодня я закончил писать мемуары, – сказал папа. – Заключение будет написано в сорок пять минут седьмого. Я имею в виду последнюю фразу, – вы сами решите, понравится ли вам она.
– А там ничего не будет сказано о том, как ты бродяжничал с хатифнаттами? – спросил Снусмумрик.
– Нет, – ответил папа. – Понимаешь, это будет поучительная книга .
– Потому-то и надо было об этом написать! – воскликнул Снифф.
– Ш-ш-ш… – сказала Муми-мама, – а я появлюсь где-нибудь в этой книге? – И при этом ужасно покраснела.
Папа отпил три больших глотка из своего стаканчика и ответил:
– Слушай меня внимательно, сынок, ведь в последнем отрывке рассказывается о том, как я нашел твою маму.
Тут он открыл книгу и стал читать.
Наступила осень, и серые дожди надолго заволокли остров Самодержца густым туманом.
Я был твердо уверен в том, что наш блистательный эксперимент с "Морским оркестром" был только началом большого путешествия в огромный мир. Однако вышло иначе. Это приключение было вершиной в нашей жизни, самым замечательным событием, но без продолжения.
По возвращении домой, когда суматоха, связанная со свадьбой Шнырька, улеглась, Фредриксон начал совершенствовать свое изобретение. Одно изменял, другое пристраивал, прилаживал, шлифовал, чистил, красил то и дело, и под конец "Морской оркестр" стал походить на гостиную.
Иногда Фредриксон устраивал прогулки с Самодержцем или Королевской Вольной колонией, но к обеду всегда возвращался.
Я мечтал отправиться дальше, чахнул от тоски по большому миру, который ждал меня. Дождь лил все сильнее, и все время находилась работа: то надо было чинить руль, электропроводку или канатный люк, то что-нибудь переделывать.
Пришло время штормов.
Дом Мюмлы сдуло ветром, а ее старшая дочь простудилась, оттого что спала на дворе. Дождь накапал и в кофейную банку Шнырька. У одного меня был нормальный дом с хорошей печкой. Что мне оставалось делать? Разумеется, все они вскоре поселились у меня. Теперь мы жили одной семьей и вели самую обыкновенную жизнь, а мне от этого становилось все скучнее и скучнее.
Не могу описать, как это скверно, когда твои друзья либо женятся, либо становятся королевскими изобретателями. Сегодня ты принадлежишь беспечной компании любителей приключений, готовых отправиться в путь, как только им наскучит оставаться на одном месте. Отправляйся куда только захочешь, перед тобой карта всего мира… и вдруг путешествия перестают их интересовать. Им хочется жить в тепле. Они боятся дождя. Они начинают собирать вещи, которые никуда не поместить. Они говорят только о разных пустяках. Ни на что серьезное они уже решиться не могут. Раньше они прилаживали парус, а теперь строгают полочки для фарфоровых безделушек. Ах, можно ли говорить об этом без слез!
Хуже всего было то, что они заразили и меня своим настроением: чем уютнее мне становилось сидеть с ними у камина, тем труднее было стать свободным и смелым, как морской орел. Вы понимаете меня, дорогие читатели? Я сидел взаперти, но все помыслы мои были о свободе, а за окном бушевал шторм и лил дождь.
В тот особенно важный вечер, о котором я сейчас расскажу, погода была прескверная. Крыша дрожала и скрипела, порывы юго-западного ветра рвали на части идущий из трубы дым, дождь сильно стучал по веранде (я переделал капитанский мостик в веранду и пристроил к ней перила с узором в виде сосновых шишек).
– Мама! Ты почитаешь нам вслух? – попросили малыши Мюмлы, лежа в кроватках.
– Конечно, почитаю, – ответила Мюмла, – на чем мы остановились?
– Полицейский… инспектор Твигс… медленно… подкрался… ближе! – отбарабанили малыши.
– Хорошо, – сказала их мама. – "Полицейский инспектор Твигс медленно подкрался ближе. Что это там блеснуло, дуло револьвера? Полный холодной решимости занести карающий меч правосудия, он скользнул дальше, остановился и снова начал продвигаться вперед…"
Я рассеянно слушал Мюмлу, ведь этот рассказ я знал почти наизусть.
– Эта история мне нравится, – сказало привидение, вышивая узор на мешочке для гвоздей – скрещенные белые кости на черной фланели – и поглядывая на часы.
Шнырёк сидел у каминного огня и держал Сос за лапку. Юксаре раскладывал пасьянс. Фредриксон лежал на животе и рассматривал картинки в книге "Путешествие по океану". В доме было тепло и уютно. Чем дольше я глядел на все это, тем беспокойнее становилось у меня на душе. По моим ногам забегали мурашки.
Черные дребезжащие оконные стекла то и дело облизывала морская пена.
– Каково это плыть по морю в такую ночь… – мечтательно сказал я.
– Восемь баллов. Если не больше, – подхватил Фредриксон и продолжал разглядывать волны на картинках.
– Пойду погляжу, какая погода, – пробормотал я и выскользнул за дверь к подветренной стороне дома. С минуту я стоял неподвижно и прислушивался.
Грозный шум волн наполнял мрак, окружавший меня. Я принюхался, прижал уши и подался на наветренную сторону. Шторм, рыча, набросился на меня, и я зажмурил глаза, чтобы не видеть неописуемо страшных сил, вырвавшихся на свободу в осеннюю ночь. Лучше не думать о таких кошмарных вещах…
Впрочем, это был один из немногих случаев, когда я вовсе ни о чем не думал… Я знал лишь, что мне нужно спуститься к берегу, к ревущим волнам, это было волшебное предчувствие, какое в жизни часто приводит к удивительным результатам.
Луна вышла из-за ночных туч, и в ее свете мокрый песок засиял, как металл. Волны с грохотом бились о берег, словно строй белых драконов, которые, выпустив когти, кидаются на берег, отступают со скрежетом назад, в темноту, и снова возвращаются на берег.
Я и сейчас содрогаюсь от этих воспоминаний!
Что заставило меня наперекор ночи и холоду (а для муми-тролля нет ничего хуже холода) блуждать в эту знаменательную ночь, которая послала маму Муми-тролля на наш остров? (Ах, свобода, что это за удивительная вещь!)
Уцепившись за дощечку, она плыла по волнам; ее то кидало, словно мяч, в залив, то уносило назад в море.
Я ринулся на отмель, в воду, и закричал изо всех сил:
– Я здесь!
Вот она появилась снова. Она выпустила доску из лапок, и ее несло на гребне волны прямо ко мне. Не моргнув, смотрел я на приближавшуюся ко мне черную стену. Через секунду потерпевшая была в моих объятиях.
С неведомой мне ранее силой я крепко-накрепко уперся ногами в песчаное дно и выбрался на берег. Волны жадно хватали меня за хвост, а я шатался, упирался, боролся и наконец положил свою прекрасную ношу на берег, в безопасном от жестокого моря месте. Ах, это было совсем не то что спасать Хемулиху! Ведь теперь это была муми-тролль, как и я сам, но еще красивее, чем я: маленькая троллиха, и я спас ее!
Она села и закричала:
– Где моя сумка? Спасите сумку!
– Вы держите ее в своих лапках, – сказал я.
– Ах, так она при мне! – воскликнула она. – Какая радость…
Тут она открыла ее и, порывшись, извлекла из нее пудреницу.
– По-моему, морская вода испортила пудру, – огорченно сказала она.
– Неважно, вы и без нее прекрасны, – галантно заметил я.
Она взглянула на меня – о, это был неописуемый взгляд! – и сильно покраснела.
Позвольте мне остановиться на сем столь значительном рубеже моей бурной молодости, позвольте мне закончить свои мемуары на том, как мама Муми-тролля – самая прекрасная из всех муми-троллих – вошла в мою жизнь! После этого она ласковым и всепонимающим взглядом посмотрела на все мои ребячества, а я стал вести себя здраво и разумно, и вместе с тем жизнь моя утратила очарование дикой свободы, которое и заставило меня писать мемуары.
Все это было ужасно давно, но теперь, когда я оживил в памяти эти события, мне кажется, что такое могло бы случиться со мною снова, хотя уже на совершенно иной лад.
Я откладываю в сторону перо, которым писал свои мемуары, твердо уверенный в том, что прекрасная пора приключений наперекор всему не окончена (ведь это было бы довольно печально).
Пусть каждый достойный уважения муми-тролль задумается над моими переживаниями, моим мужеством, здравым смыслом, моими добродетелями (а возможно, и над моими глупостями), – если он еще не принял решения набираться ума-разума из собственного опыта, переживая удивительные приключения и нелегкие испытания, какие выпадут на долю каждого молодого талантливого муми-тролля.
На этом мемуары заканчиваются.