Верно. На поворотном столе были прочно укреплены сорок четыре мортирки. Пока из одних стреляли, другие подготавливались к залпу, третьи заряжались, четвертые чистились. Круг поворачивали, и новые заряженные стволы смотрели в сторону неприятеля.
Нартова ждали строители Кронштадтского дока. Док - это большой водоем. Корабль заходит в него. Огромные ворота плотно закрываются. Вода из водоема выкачивается, и корабль остается на сухом полу. Можно начинать ремонт.
Как сделать так, чтобы тяжеленные ворота легко поворачивались и плотно затворялись, строители дока не знали. В Кронштадт пригласили Нартова.
И эта работа оказалась ему по плечу.
На глыбах из дикого камня он установил здоровенные подпятники - опоры для ворот. Створки их крепились при помощи мощных болтов и гаек, сделанных из меди. И таких шлюзовых ворот было построено шесть пар - крепких, надежных.
На одной из триумфальных "пирамид", возведенных в память об открытии Кронштадтского дока, строители золотыми буквами начертали: "Дело являет, каков был труд". Труд был сделан великий. Достаточно сказать, что ворота, построенные Нартовым, служили более ста лет!
"Ясное зрелище машин"
Была у Нартова горячая мечта основать в Петербурге Академию разных художеств. Под "художествами" он разумел искусство создавать машины. Этот замысел остался неосуществленным. Зато была открыта Академия наук. Нартов возглавил в ней мастерские.
В те годы в петербургской Академии наук все академики были иностранцами. Многие из них не умели даже говорить по-русски. Заправлял в Академии немец Иоганн Шумахер - человек невежественный и нечестный.
Нартов не мог мириться с иностранным засильем в русской Академии, с шумахеровщиной.
Тяжелая это была борьба. Андрей Константинович отстаивал честь и достоинство русской науки. На короткое время он даже стал во главе Академии и, конечно, всеми силами поддерживал русских ученых, а также тех иностранных, которые давно связали свою судьбу с Россией и честно на нее трудились.
Даже в самые тяжелые для него времена не оставлял он работы над большим трудом - книгой о "механическом искусстве", которую назвал "Ясное зрелище машин".
Нартов предназначал ее для народа и рассказывал там об устройстве различных станков, о том, как их надо строить.
Он успел закончить свою книгу, но издать или, как он писал, "объявить в народ" так и не смог. Осталась рукопись, украшенная замечательными рисунками, а буквы в ней выписаны так аккуратно и тщательно, что кажутся напечатанными в типографии.
Более двух веков об этой книге ничего не было известно. Только в советское время историки нашли ее в архиве. И тогда стало ясно, какую ценную книгу оставил Нартов в наследство потомкам.
"Муж, делающий честь своему Отечеству"
Иван Иванович Ползунов
1728–1766
Новый двигатель
Когда Андрея Нартова уже не было в живых, в середине позапрошлого века разыгралась эта поразительная история.
В отдаленной глуши, на Алтае, была построена огромная паровая машина - первая в России.
Начинался век пара. Фабрикам и заводам требовался новый двигатель. Да еще как требовался! Зависеть от рек и водоемов становилось все труднее. А ведь именно вода вращала станки, двигала воздуходувные мехи. Поэтому заводы и фабрики приходилось строить как можно ближе к рекам.
Делать это не всегда удавалось. Пришла пора отказаться от водяного колеса, заменить его другим, более удобным двигателем.
Нуждались в нем также шахты и рудники.
- Ох, эта проклятая вода! Она разорит нас и пустит по миру! - стонали владельцы английских шахт.
Глубокие копи то и дело заливались, затапливались подземными водами. Рабочие не отходили от насосов, и все же вручную справиться с водой не удавалось.
Новый двигатель был изобретен в 1711 году английским кузнецом Томасом Ньюкоменом. Он хорошо знал о бедах горняков. Ньюкомен изобрел паровую машину - неуклюжую, несовершенную.
Машина имела котел, напоминающий громадную кастрюлю. Над котлом находился медный цилиндр с поршнем. От поршня шла цепь к коромыслу. Оно качалось на оси, укрепленной на высоком кирпичном столбе. Другой конец коромысла был соединен с насосом.
Машинист открывал кран, и пар из котла устремлялся в цилиндр. Поршень поднимался, коромысло наклонялось. Затем машинист закрывал паровой кран и открывал водяной. В цилиндр впрыскивалась холодная вода. Пар в цилиндре сгущался, там образовывалась пустота, и под давлением воздуха поршень быстро шел вниз, тянул за собой коромысло, а оно - поршень насоса. Машина со своей задачей справлялась. Однако до чего же она была прожорливой! Из сотни повозок угля, брошенного в топку, только уголь одной повозки использовался полезно. Остальной уголь, сгорая, улетал в трубу.
Но даже не в том был главный недостаток машины английского кузнеца, а в неравномерности ее хода. Машина работала рывками. Насос она двигала неплохо, но для других целей совершенно не годилась.
Шахтмейстер Барнаульского завода
Паровая машина, годная для всякой работы, еще ждала своего изобретателя. Он родился в 1729 году, когда машины Ньюкомена стали известны не только в Англии, но и далеко за ее пределами. Звали его Иван Ползунов.
Он был сыном солдата, служившего на Урале, в Екатеринбургской горной роте. Ивану посчастливилось закончить заводскую школу. В наказе ученикам ее говорилось, что они должны "не токмо присматриваться, но и руками по возможности применяться и об искусстве ремесла - в чем оное состоит - внятно уведомиться".
Ученье было нелегким. Летом занятия продолжались по двенадцать часов в день. Весной - по девять. И только зимой из-за коротких дней (свечей не давали) - по семь часов.
Потом Ползунова определили в ученики к механику уральских заводов Никите Бахареву. Трудно было в заводской школе, а здесь еще труднее. Работать приходилось много: строить доменные печи, рудоподъемные машины, лесопилки, а жить - впроголодь. Жалованье Ползунову было положено "полтина в месяц". Полторы копейки в день!
Так продолжалось долгих пять лет. Но в 1747 году произошла в жизни Ивана Ползунова важная перемена. Потребовались мастера для алтайских горных заводов. Так он оказался в Барнауле.
Он мечтал "обучаться горным и плавильным наукам", а его сделали писцом. "Желаю я, - обращался он к начальству, - тем наукам обучаться, дабы я за полагаемыми на меня другими должностями в знании оных наук против своей братии не мог понесть обиды. К тому же и молодость лет моих без науки втуне пропадает".
Не прислушались к его горестным словам. Никто не замечал его больших способностей. Ползунова посылали то на ремонт барж, то на заготовку леса, то производить денежные расчеты.
Все поручения он выполнял старательно и добросовестно. А когда требовалось ввести на заводе какое-нибудь усовершенствование, откликался первым. Его повысили в чине. Он стал шихтмейстером. Это был офицерский чин. Самый младший. Но чтобы сын солдата стал горным офицером, такое случалось очень редко.
Впрочем, обязанности его почти не изменились. Все так же он должен был "осматривать горную работу", следить за исправностью горных инструментов, чинить, если что-то на рудниках выходило из строя. И можно только удивляться, когда же этот до крайности загруженный человек успевал еще и раздумывать над паровой машиной небывалого устройства! И не только раздумывать.
"Огнедействующая машина"
Да, наверное, и начальник алтайских горных заводов А. И. Поро-шин был немало удивлен, когда шихтмейстер Иван Ползунов принес ему описание и чертеж своей "огнедействующей машины".
А замысел у шихтмейстера был широчайший. Он предлагал убрать водяные колеса и заменить их паровыми машинами. Ползунов никогда не видел парового двигателя. Их в России тогда просто не было. Ни одного. О машине Томаса Ньюкомена Иван Иванович мог лишь прочитать. Как раз вышла в свет книга петербургского ученого И. А. Шлаттера "Обстоятельное наставление рудному делу". В ней давалось краткое описание английской машины да несколько рисунков ее. Столичный ученый писал: "Нет такого изобретения, которое бы разум человеческий столько прославить могло, как вы-мышление огнем действующих машин, которыми ужасные тяжести подняты быть могут".
Эти слова Ползунов прочел как указание, как драгоценное наставление. Вот - достойная цель и великое дело! Но своим ясным умом Ползунов понял и несовершенство английской машины, осознал, что строить ее надо совсем по-другому.
Следовало добиться равномерности хода. И Ползунов решает снабдить ее не одним, а двумя цилиндрами. Тогда рывков уже не будет. Надо предусмотреть автоматику, сделать так, чтобы части машины, как писал Ползунов, "сами себя в движении без помощи рук содержали". Автоматически должен подаваться в цилиндры пар. Автоматически - впрыскиваться охлаждающая вода. Ползунов придумал регулятор, который поддерживал в котле постоянный уровень.
На горных заводах требовалось приводить в движение мехи, вдувающие воздух в плавильные печи. Для этого Ползунов свою машину прежде всего и предназначал. Но его "огнедействующая машина" могла бы также двигать молоты и крутить станки, вообще любой заводской механизм. Иван Иванович писал, что старается не для себя, что хочет "славы (если силы допустят) Отечеству достигнуть", а машину "во всенародную пользу в обычай ввести".
Сознавал он и то, что постройка такой машины будет стоить немалых трудов и средств. "И хотя правда, - писал он Порошину, - что новых и полезных дел начинателям не всегда вдруг делается удача, однако таковых свет не почитает предерзкими, но мужественными и великодушными". Порошин был человеком образованным. Проект "огненной машины" его заинтересовал. Машину решили строить. Но так считало заводское начальство. Требовалось утвердить это решение в Петербурге, и с попутным обозом проект "огне-действующей машины" уехал в столицу.
Было большой удачей, что чертежи попали на рассмотрение самому Ивану Андреевичу Шлаттеру. Кто вернее, чем он, мог оценить новую машину? В холодный декабрьский день 1763 года, когда Ползунов собирался ехать на соседний рудник, его окликнули:
- Ползунов, зайди в канцелярию.
Тревожно забилось сердце. Подумал: "Неужели ответ из Петербурга?" Так и оказалось. С радостью читал он заключение Шлатте-ра: "Сей вымысел за новое изобретение почесть должно". А вот и главные слова: "Велеть такую машину построить и в действие производить, дабы практикою теорию свою подтверждала".
И нам - пример
Понимал ли Ползунов, какую тяжесть принимает на свои плечи? Понимал ли, что он один будет в ответе за неудачу дела? Да, понимал, но смело принял на себя груз; хотя крепким здоровьем не отличался. Был худ, с ввалившимися щеками, глухо кашлял.
Он меньше всего думал о своем здоровье. Построить бы машину, пустить в ход - вот чем были заняты его мысли.
В помощь ему "прикомандировали" четырех учеников - Дмитрия Левзина, Ивана Черницына, Федора Овчинникова и Петра Вятченина. Да еще - нескольких рабочих. С ними и начал он свой тяжкий и радостный труд.
Однако прежде чем строить саму машину, надо было придумать и соорудить особые станки для изготовления ее деталей. Некоторые же из них были просто гигантских размеров. К примеру, цилиндры.
Каждый был в поперечнике около метра, в длину три метра!
Ранним, ранним утром приходил Ползунов к заводскому пруду, на берегу которого уже высилось бревенчатое здание для машины. Она была грандиозна: высотой около двадцати метров и располагалась на четырех этажах-ярусах. На первом - огромный медный бак-котел. На втором и третьем - цилиндры и различные механизмы. На четвертом - бак с охлаждающей водой и коромысла.
К декабрю 1765 года "огненная машина" была почти готова. Строительство воздуходувных мехов задерживалось.
- Как же без мехов машину пускать будем? - с беспокойством спрашивал Дмитрий Левзин.
- И без мехов обойдемся, - отвечал Ползунов. - Бревна к цепям повесим. Тяжесть немалая.
Так, с бревнами, и была пущена машина для пробы. С шумом заходили поршни в великанских цилиндрах. Закачались коромысла-балансиры. Заходили вверх-вниз концы тяжеленных бревен.
"Огненная машина" работала. Не без заминок, правда. Потом еще долго в народе ходили рассказы. Стоило Ползунову подойти к своей машине, похлопать по меди цилиндра, сказать: "Ну, что стала? Пошла!" И машина начинала работать.
Предстояло опробовать машину в настоящем деле. А создатель ее таял на глазах. Когда слег, чувствовал - долго не проживет. Лекарь писал о Ползунове: "День ото дня ослабевал, и силы его умалялись, а потом уже так в слабость пришел, что не мог почти корпусом своим ни малого иметь движения. А напоследок и чахотные припадки весьма усилились".
16 мая 1766 года перестало биться сердце великого изобретателя и теплотехника. Машину ввели в строй его ученики. Но случилась авария, и машина остановилась. Никто уже не пытался пустить ее…
Вы можете подумать: "Зря трудился Ползунов, зря собой пожертвовал". Нет, неправда! Его жизнь и нам всем служит ярким примером. Один ученый того времени очень хорошо и точно сказал о Ползунове: "Муж, делающий истинную честь своему Отечеству".
"Он изобретёт нам ковёр-самолёт"
Иван Петрович Кулибин
1735–1818
За прилавком
Ползунов и Кулибин были современниками. Жили они в Разных местах, однако, наверное, друг о друге слыхали. В старое время город Горький назывался Нижним Новгородом. Это был торговый центр.
В 1735 году в Нижнем родился мальчик Ваня Кулибин. Отец его имел небольшую мучную лавку.
- Нам, Ваня, грамота ни к чему, - поучал сына Кулибин-старший. - Главное, покупателя не проглядеть да продать товар повыгоднее. Поучишься у дьячка, и хватит с тебя.
Отмеривал Ваня муку, черпал ее из мешка большим совком, и брала его невыразимая тоска. Не лежала у него душа к торговле. Не мог он забыть часы, которые видел в доме купца Микулина.
Удивительные часы. Вверху открывалось маленькое окошечко, и оттуда выскакивала кукушка, звонко куковала - столько раз, сколько часов показывали стрелки, - и скрывалась.
- Неужели живая? - спросил Иван. Купец рассмеялся:
- Нет, не живая. Механизм, и только. Известное дело - часы. Как же они устроены?
Иван подходил к часам, заглядывал через стеклянную дверцу. Но разве так разглядишь сложный механизм? Разобрать бы их. Да кто же это позволит? Часы были вещью дорогой. В свободные минуты Ваня мастерил. Сделал ветряную мельничку. Почти как настоящую. Показал отцу. Тот разгневался:
- Чай, не маленький. Семнадцатый год пошел, а на уме - игрушки? Купцом хочу сделать тебя, к делу настоящему приставить!
Схватил мельничку, бросил на пол и сапогом растоптал.
Мастер
Были в Нижнем Новгороде часы, известные всем горожанам. Видел их каждый, кто проходил мимо Строгановской церкви. Они показывали не только время, но и ход небесных светил, и каждый час разносился по округе замечательный перезвон их курантов.
Не раз стоял Иван Кулибин у Строгановской церкви и с замиранием сердца ждал, когда раздастся переливчатый бой. Однажды ему посчастливилось забраться на колокольню и посмотреть механизм часов. Видел он, как вращаются метровые колеса, как бьют молотки по колоколам курантов. Видел, но не все понимал.
Только год или два спустя открылись ему секреты часовой механики. Он даже решил сделать часы с кукушкой. Но какими инструментами, из каких материалов? Делал их из дерева, обычным ножом. Деревянными были и колеса, и оси, и маятник, и сама кукушка.
Повесил Иван творение своих рук на стену. Качнулся маятник - раз, другой и замер. Часы не пошли. Слишком грубо были сделаны зубчатки. Да ведь чем были сделаны - ножом!
Кто знает, как сложилась бы жизнь Кулибина дальше, не подвернись счастливый случай: послали его по делам в Москву.
На Никольской улице он заметил вывеску часовой мастерской. Толкнул дверь и вошел в царство часов.
Это была мастерская часовщика Лобкова. Человеком он оказался добрым и отзывчивым. Показал Ивану самые интересные часы, какие были в мастерской. Но особенно поразили Кулибина тонкие и точные инструменты. Поборов робость, спросил: "Нет ли каких ненужных, поломанных?" Такие инструменты у Лобкова нашлись.
Иван Кулибин возвращался домой, чувствуя себя богачом. Еще бы! Он вез машинку для изготовления зубчатых колес, маленький токарный станочек, сверла, зубильца.
Дело быстро пошло на лад. Теперь Кулибин делал часы с кукуш-кой, или, как говорили тогда, "с секретом", и они шли ничуть не хуже купленных за границей.
"Часы "яичной фигуры"
О мастерстве Кулибина заговорили по всему городу. Особенно - после одного любопытного случая.
У губернатора Аршеневского испортились заграничные часы "с секретом". Такой сложный механизм, по мнению губернатора, мог починить лишь опытный столичный мастер. Когда же это удалось сделать Кулибину, губернатор от удивления потерял дар речи, а затем принялся расхваливать нижегородского часовщика:
- Ну и молодец! Да он любого столичного мастера за пояс заткнет!
И долго еще ахал и охал и все повторял:
- Молодец, ай да молодец!
С тех пор потянулись к Кулибину заказчики. Несли в починку часы. Но Иван Петрович брался лишь за самые хитроумные: с курантами, "с секретом", "с репетицией". Любил сложную работу. Но больше всего ему хотелось сделать часы собственной конструкции, такие, каких еще не было. Однако для этого требовались и особые инструменты, и дорогие материалы, в том числе золото.
Мечта эта так и осталась бы мечтой, да неожиданно Кулибин получил поддержку. Уж от кого узнал о планах молодого мастера богатый купец Костромин, неизвестно, но однажды пришел он в мастерскую Кулибина с предложением.
Иван Петрович не поверил своим ушам, когда Костромин объявил, что все расходы по изготовлению необычных часов берет на себя.
Отчего же это вдруг купец так расщедрился? Расчет у него, конечно, был. Шел слух, что царица Екатерина II собирается в путешествие по волжским городам. Костромин решил преподнести императрице кулибинские часы и тем прославиться. Надеялся он и награду получить.
Предложение купца обрадовало Кулибина. Вскоре он уже переселился в просторный дом Костромина и приступил к работе. Трудился он с необычайным вдохновением. Часы были "видом и величиною между гусиным и утиным яйцом" и очень сложно устроены. В них насчитывалось около полутысячи деталей, большей частью мелких и мельчайших.
В конце каждого часа отворялись дверцы, и на сцене механического театрика разыгрывалось представление. При этом раздавался мелодичный перезвон. Спустя час все повторялось. Ровно в полдень часы играли гимн, сочиненный самим изобретателем.
А в какую чудесную оправу часы были заключены - золотую с затейливой резьбой. Нижняя половина оправы откидывалась, и тогда можно было видеть циферблат и маленькие изящные стрелки.