Принцесса Грамматика или Потомки древнего глагола - Кривин Феликс Давидович 20 стр.


Такова ирония Потебни, прекрасно знающего разницу не только между формой и содержанием, но также между формой внешней и внутренней формой.

ПОТОЛОК, РАВНЫЙ ПОЛУ

Слабый синоним прекрасному лишь тогда, когда речь идет о прекрасном слабом поле. Но в большинстве случаев слабый и прекрасный - враги. Или, как их принято называть, антонимы (прекрасные стихи - слабые стихи).

Но жизнь слов сложнее, чем кажется на первый взгляд, и синоним может обернуться антонимом. Допустим, синоним слова профессия - ремесло. А профессионал и ремесленник? Нетрудно ответить на этот вопрос.

Антонимы многому учат нас. Антонимы предупреждают:

- Не заводите дорогой обстановки, чтоб на ее фоне не выглядеть слишком дешево!

- Не употребляйте дешевых фраз, это вам обойдется слишком дорого!

Но иногда противоположность чисто внешняя и антонимы не такие уж антонимы, как может показаться на первый взгляд.

К примеру, пол и потолок. В любом многоэтажном доме верхние соседи ходят, в сущности, по потолку нижних. И в жизни так бывает: какого б ты ни достиг потолка, всегда твой потолок может оказаться чьим-нибудь полом.

Так обычно бывает в жизни. Так бывает в многоэтажных домах. И так же бывает в прекрасной (но не слабой!) науке этимологии.

Потому что потолок, как утверждает этимология, буквально означает: равный полу. Равный - какого бы он ни достиг потолка!

Для потолка это не беда. Та же этимология утверждает, что без беды не бывает победы. Потому что слово победа происходит от слова беда. Сначала беда, а потом, после нее, по беде, как результат ее преодоления - победа.

Различие бывает таким же внешним, как и сходство. Знакомство с голландским сыром еще не дает права судить о голландской живописи. И даже - как ни странно - о голландской породе коров.

ГЕНЕРАЛ ОТ ОРФОГРАФИИ

Грустно сознавать, что дважда два всегда будет четыре и действие всегда будет равно противодействию, а наречие "по-прежнему" сегодня может писаться через черточку, а завтра слитно, как писалось уже не раз. Есть в этом какая-то непрочность, зыблемость нашей науки.

И разве можно иметь твердую уверенность, что нужно писать не иначе, а именно так? Мы требуем писать так, мы снижаем отметки за малейшее отклонение, но уверенности, твердого убеждения у нас нет. Можно ли посвятить свою жизнь тому, что не является твоим убеждением?

Не случайно к грамматике в школе относятся не так, как к физике и математике, а как к бессмысленному и необязательному ярму. Точнее, обязательному, но только для аттестата.

В эти минуты неуверенности в любимом предмете обращаешься памятью к великим именам. Например, вспоминаешь, как в течение многих лет шла борьба за реформу русской орфографии, как понадобилась революция для проведения в жизнь этой реформы, и, конечно, новая орфография - ценой таких усилий! - была не для того принята, чтобы какой-то лодырь ее нарушал.

У реформы - в те еще, дореволюционные времена, - было немало противников. Придворный публицист, славянофил и генерал-лейтенант А. А. Киреев считал, что можно, не прибегая к реформе, повысить грамотность в учебных заведениях. Для этого нужно совсем не много: ЗАПРЕТИТЬ УЧИТЕЛЯМ ВЫСТАВЛЯТЬ БАЛЛЫ НИЖЕ ТРЕХ.

"Неужели генерал-лейтенант был прав?" - усомнится учитель в минуту душевной слабости. Но тут же перед ним возникает образ честного и бескомпромиссного рыцаря филологии, отважного борца за орфографическую реформу, и, отбросив колебания, учитель скажет себе: нет, Александр Алексеевич Киреев не прав, прав Алексей Александрович Шахматов.

Такие мысли возвращают уверенность, и опять чувствуешь себя надежно за могучими спинами титанов лингвистической науки.

ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ

"…Я купил за 50 санскритских слов и за три готских слова - 60 исландских. За 40 персидских слов и 8 арабских - 50 финских и литовских… за 257 древнегерманских слов - 60 редких готских слов".

Такова была "коммерческая" деятельность тринадцатилетнего Алексея Шахматова в стенах Московской гимназии. Поскольку в гимназии таких слов не водится, обмен производили через гимназистов с их родителями и родственниками, давным-давно окончившими университет.

Среди своих солидных партнеров мальчик Шахматов - личность известная и уважаемая. Да, собственно, он и не новичок в науке. Десяти лет от роду он уже был автором двух солидных трудов:

1. "Книга I. До Ярослава I. Русская Старина. 23 апреля 1874. Составил Ал. Алексан. Шахматов", 175 страниц.

2. "Русская Старина. Ч. II - от Ярослава Мудрого до Всеволода III и ч. III - от Георгия и татар до Василия Дмитриевича и Вас. Темного. Лето 1874", 178 страниц.

Это было начало того пути, в конце которого академик Никольский скажет:

"Если бы в наше время продолжались старинные погодные записи, которыми с таким увлечением занимался Алексей Александрович, то летописец без колебания и преувеличения был бы вправе отметить его кончину словами: "такового не бысть на Руси преже, и по нем не вем, будет ли таков" (Никон. Летопись, под 1089 годом)".

А пока гимназист Шахматов устанавливает научные связи с родителями своих соучеников. Отец гимназиста Прогульбицкого торговал у него слова, примечания к ним и сочинение "Взгляд на историю с филологической точки зрения" за шесть рублей. Но разве за деньги можно продать слова, тем более - взгляд на историю? Юный коммерсант предложил ему свое сочинение бесплатно.

Отец Прогульбицкий на это не согласился, он хотел приобрести не только сочинение, но и авторские права. Пока он торговался, накидывая по рублю, Алексей Шахматов составил филологические теоремы, которые он доказывал алгеброй.

Целый год вел осаду отец Прогульбицкий, подсылал своих лазутчиков и парламентеров, а потом согласился переписать сочинение даром. И не только переписал - опубликовал его в иностранном журнале под своим (правда, вымышленным) именем.

Кто мог этого ожидать? Ведь они же обменивались словами, только словами: за 50 санскритских - 60 исландских, за 40 персидских - 50 финских… И вдруг - профессор Мюллер говорит:

- Молодой человек, все эти теоремы вы переписали из иностранного журнала.

Мальчик отвечал с достоинством истинного ученого:

- Милостивый государь! Я начинающий, я начал изучение языков с пяти персидских слов, найденных мною в грамматике Востокова, а теперь у меня одних санскритских слов пять тысяч…

В сущности, если разделить представителей любой науки на две части, они разделятся на Шахматовых и отцов прогульбицких. И пока первые беспечно обмениваются словами, вторые начеку и каждое слово у них имеет реальную стоимость.

ОТ ЗВЕЗДОСЛОВИЯ ДО СВИСТОПЛЯСКИ

Что было бы с нашим развитием, с нашей общественностью, с нашей промышленностью, наконец, если б не Карамзин? Все эти слова - его изобретение.

А наша будущность? Ведь и это слово идет от Карамзина. Да, не много найдется писателей, оказавших такое влияние на развитие русского языка, - недаром ему принадлежат слова влияние и развитие.

Словотворчество - занятие, доступное всем, но как дать жизнь придуманному слову? Как добиться его принятия, приживления в живом языке? Это не удавалось даже такому знатоку живого русского языка, как Даль: сконструированные им на манер живых слова так и не ожили, навсегда остались на бумаге.

Повезло историку Погодину: придуманное им слово свистопляска внезапно прижилось в русском языке. Слово, что и говорить, выразительное: так и представляешь себе эту банду, с дикой пляской освистывающую нечто святое, благородное, прогрессивное… Но дело-то в том, что реакционный историк Погодин адресовал это слово прогрессивному "Современнику". Возможно, натолкнул его на это сатирический отдел "Современника" - "Свисток". От этого "Свистка", возможно, и пошла придуманная Погодиным свистопляска, которую впоследствии охотно употребляли прогрессивные авторы для характеристики всевозможных реакционных действий.

Однако авторство Погодина, удостоверенное Писаревым ("Раздражение г. Погодина, выразившееся… в изобретении слова "свистопляска"…"), опровергается словарем Даля. Оказывается, слово это давно существует в вятских говорах и уходит своей историей в XIV век. Именно в этом веке вятичи убили пришедших им на помощь устюжан, ошибочно приняв их за неприятелей, и тризна по убитым - свистопляска - с того времени стала традиционной. В этот день свищут в глиняные дудочки, - так объясняет происхождение слова Даль.

Возможно, историк Погодин знал историю вятичей и устюжан, а, возможно, придуманное им слово просто совпало со словом вятского говора. Тем не менее имя его связано с введением в русский язык нового слова. Оказать новое слово в буквальном смысле нисколько не легче, чем в переносном (то есть, сделать какое-нибудь открытие).

Были, к примеру, у нас и недотепы, и растяпы, но их неудачи часто объяснялись невезением, стечением обстоятельств, а также тем или иным свойством характера. Щедрин указал на истинную причину, заменив невразумительные приставки полнозначным словом голова.

Так появились у нас головотяпы.

В свое время Российская академия, подчеркивая разницу между академиком и писателем, сетовала, что писатели вместо слов звездословие, тискарня, обзор, отвес писали астрономия, типография, горизонт, перпендикуляр. Писатели могут употреблять какие угодно слова, но суть не в том, какие слова употребляют писатели, а в том, какие употребляют читатели. Только слово, употребляемое читателями, становится достоянием живого языка.

Вот что такое наше развитие, наша будущность: они никогда не зависят от одного человека, даже если он придумает слово влияние и будет стараться повлиять на общественность. Пока общественность сама не примет нового слова (как буквального, так и переносного), слово это жизни не обретет.

СУДЬБА ВЕРБЛЮДА

Давно было сказано: "Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко…" - а между тем он, верблюд, проходить сквозь ушко даже и не пытался. Канат, возможно, пытался и до сих пор не теряет надежды, старается, хотя никто этого не замечает. Все видят, что верблюду трудно пройти сквозь игольное ушко, и никто не видит, как трудно канату.

Дело в том, что в греческом языке верблюд и канат очень похожие слова, а если судить только по словам, то, конечно, можно принять канат за верблюда. Потом иди доказывай, что ты не верблюд.

Д когда, отдав все до ниточки, истончившись до ниточки, осуществишь наконец дело всей своей жизни, пройдешь сквозь игольное ушко - лавры достанутся не тебе, а верблюду. О нем будут говорить, что он добился этого своим горбом, своими мозолями (не зря в зоологии его относят к отряду мозоленогих).

И теперь тебе придется доказывать, что ты и есть тот самый верблюд, что это ты, ты прошел сквозь ушко своим горбом и мозолями…

Все относительно просто, пока не выходишь за пределы пословицы и поговорки. "На ловца и зверь бежит". Прекрасно! Особенно если не очень страшный зверь и ловец не робкого десятка. "Тише едешь - дальше будешь". Пословица призывает не только не спешить, но и не очень шуметь о своем движении. Из такой пословицы и выезжать не захочешь. "Не боги горшки обжигают". Это и вовсе отличная пословица. В такой пословице можно век жить - не тужить. С одной стороны, горшки обжигают не боги, значит, работа не требует особого мастерства. А с другой стороны - и о качестве нечего спрашивать: ведь обжигают горшки - не боги!

Да, внутри пословицы все обстоит хорошо. По крайней мере, так видится поверхностному взгляду.

"Я увидел ее и остановился как вкопанный. Я влюбился по уши и предложил ей: "Давайте сядем, в ногах правды нет".

И все было прекрасно, и никто не вспомнил, что в ногах правды нет потому, что в старину добывали эту правду под пытками, больно ударяя людей по ногам, а как вкопанные мы останавливаемся, напоминая тех, которых заживо закапывали в землю. По уши закапывали - тут уж было не до любви!

Но внешне в пословице все обстоит хорошо. Если, с одной стороны, не углубляться в нее, а с другой - не выходить за ее пределы. А стоит выйти - и она совсем по-другому зазвучит.

"Работа не волк, в лес не уйдет… не надейся". Только что мы утешались тем, что работа в лес не уйдет, и вдруг утешение обернулось разочарованием. Оказывается, когда мы не торопились с работой и утешали себя тем, что в лес она не уйдет, втайне мы все же надеялись: а вдруг уйдет? Вдруг работа, как волк, уйдет в лес, и мы, таким образом, избавимся от работы?

"Дети - цветы жизни… а ягодки будут впереди". Этот мостик в другую пословицу открывает истину, неизбежную в жизни. Но даже мысль о будущих ягодках не изменит нашего отношения к цветам, не заставит нас, выражаясь пословицей, выплескивать вместе с водой ребенка…

"Ребенок, которого выплеснули вместе с водой… постепенно рос и становился на ноги". Напрасные усилия - выплеснуть ребенка с водой. Сколько его ни выплескивай, он все равно станет на ноги и призовет нас к ответу. И зря мы надеемся уйти от ответственности за то, что мы выплескиваем вместе с водой для собственного спокойствия, благополучия или карьеры. Они растут вокруг нас - наши выплеснутые мысли, дела, добрые начинания. Выращенные другими - дети наши, выплеснутые вместе с водой…

И не нужно утешаться пословицей, что "нет худа без добра". Иначе на худо уйдет все наше добро и на добро добра не останется.

Неуютно и тревожно за пределами прописных истин, в том числе и лучших из них, пришедших в нашу жизнь как пословицы.

ИЗМЕНЕНИЕ ВО ВРЕМЕНИ

"Изменение языка во времени и составляет самое существование языка…"

В этих словах Фортунатова точно выражена не только природа языка, но и природа самого человека. Изменение во времени… Потому и изменяется наш язык, что он должен поспеть за изменением человека во времени.

Он поспевает. И всегда точно соответствует уровню человека в данный период его изменения. В период расцвета - цветет, в период оскудения - скудеет.

Потому так важно к себе прислушиваться: не скудеет ли наш язык? Не становится ли он бедней, чем был язык наших предков?

"Прекрасный наш язык, под пером писателей неученых и неискусных, быстро клонится к падению", - писал Пушкин в 1836 году. Достоевскому было 15 лет, Островскому - 13, Салтыкову-Щедрину - 10, Льву Толстому - шутка сказать: Льву Толстому! - всего-навсего 8 лет… Русский язык был на подъеме, но тревожному взгляду Пушкина казалось, что он клонится к падению.

Впрочем, время тоже не всесильно, и не все в этом мире зависит от времени. Профессор Стороженко характеризовал юному Шахматову двух корифеев тогдашней филологии: Буслаев - человек очень увлекающийся и поэтический, он благодарен за всякое указание на ошибки, за всякую критику. Фортунатов же совершенно противоположен, сухой, математически точный и никогда не увлекается.

Фортунатову в то время был 31 год.

Буслаеву - 61.

Что же касается Бодуэна де Куртенэ, то он увлекался до восьмидесяти четырех лет, до последнего года своей жизни, хотя, по выражению Виноградова, "никто из лингвистов последней трети XIX века и начала XX века не подвергался таким издевательствам и даже преследованиям, как он".

РАЗГОВОР О ПОГОДЕ

В русском языке нет твердого, незыблемого порядка слов, но если уж с чего начинать, то прежде всего желательно определить место и время.

НА УЛИЦЕ ШЕЛ ДОЖДЬ…

Это не просто банальный разговор о погоде. Это пример того, что обстоятельству места легко занять в предложении первое место.

Но - до поры до времени.

ВЧЕРА НА УЛИЦЕ ШЕЛ ДОЖДЬ…

Речь опять-таки не о погоде, а о том, что появилось обстоятельство времени и отодвинуло обстоятельство места на второй план.

Так обычно бывает. Даже обстоятельство места не может сохранить своего места в предложении. А если сохраняет - то лишь до поры до времени. Придет время, точней, обстоятельство времени, - и все прежние обстоятельства отодвинутся на второй план.

СПАСИБО ВАМ!

Учитель - всегда ученик. Особенно если он преподает в вечерней школе, где ученики старше его по возрасту и имеют более солидный жизненный опыт. Ученицы будут относиться к нему по-матерински, а ученики попытаются даже воспитывать. Дескать, не так все просто в жизни, как это в книжках написано, и если хочешь жить по литературе, нахватаешь синяков.

Им захочется уберечь своего учителя от синяков, просветить его своим опытом, но, конечно, не всяким: до иного опыта нужно дожить, для него требуется соответствующий возраст. И, сознавая это, они будут стесняться отвечать на уроках со всей откровенностью и о программных вещах будут говорить как о произведениях, которые их учителю еще рано читать.

Но не только в этом случае учитель - всегда ученик. Когда он перестает быть учеником, он перестает быть и учителем.

Сорокапятилетний профессор Бодуэн де Куртенэ брал уроки армянского языка у одного из своих студентов. Одновременно он изучал латышский, эстонский и арабский языки, слушал курс патологии речи и брал уроки высшей математики.

Федор Евгеньевич Корш, о котором говорили, что он один заменяет целый восточный факультет, Корш, который писал стихи не только по-русски и по-украински, но также по-гречески и по-латыни, Корш, который вступал в разговор с человеком, не зная его языка, и изучал язык в процессе разговора, - Федор Евгеньевич Корш, уже будучи престарелым академиком, изучил по учебнику грамматики венгерский язык, да так, что с успехом переводил Петефи.

А Федор Иванович Буслаев (который, обучая болгарина русскому языку, попутно выучился у него болгарскому и сербскому) говорил своим ученикам:

- Какие же вы ученики? Да мы вместе учимся, мы соученики; вы только младшие мои товарищи.

Если вы работаете в вечерней школе, трудность заключается в том, что младшие ваши товарищи одновременно старшие ваши товарищи, и вам особенно часто придется повторять любимую буслаевскую фразу:

- Спасибо вам, вы меня научили!

Представьте, что вы даете на почте телеграмму и, подсчитав стоимость текста, обнаруживаете нехватку двух копеек. Как в этом случае поступить?

И тогда, после мучительных сомнений, вы решитесь на страшное преступление: напишете слитно то, что по всем правилам должно писаться раздельно.

В конце концов - бывают же исключения. В самой грамматике - вон сколько исключений! Конечно, данное исключение в грамматике не зафиксировано, но оно продиктовано самой жизнью. А жизнь - это вам не грамматика: здесь либо пиши, как требуют обстоятельства, либо выкладывай две копейки.

Вы уже смирились с этой жизненной философией. Вы уже написали слитно - допустим, с глаголом частицу "не" - и вдруг, подойдя к окошку, обнаруживаете, что телеграммы принимает ваша ученица. Отличница!

Да, вы похолодеете, представив, что она вам сейчас скажет.

- Что же это вы, уважаемый? Нас учите, а сами пишете как?

Или еще того хуже:

- Нас учите, а сами готовы ради каких-то жалких копеек пожертвовать самым святым?

Ну, самым святым - это слишком. Так не скажет даже отличница. Она скажет проще и конкретней:

- Нас учите, а сами готовы за копейку продать правописание частицы "не" с глаголами?

Пусть вы, учитель, младше своих учеников, пусть они относятся к вам, как к младенцу, но, во всяком случае, как к младенцу, устами которого глаголет истина. И не просто истина, а истина, предусмотренная программой.

Назад Дальше