Шестой корпус
Чёрненькая девочка посмотрела на Глеба, проглотила слёзы и сказала:
- И ты теперь девочка, да?
На Глебе был халат, длинный белый халат. Правда, милиционер подпоясал его своим ремнём, но халат всё-таки свисал до полу.
- Нет, я не девочка, - сказал Глеб, раздувая ноздри.
А у Гандзиного халата болтались рукава, хотя милиционер и засучил их.
Халаты им принесла и одела старушка на лестнице шестого корпуса - без них к малышам не пускали.
Девочки больше не плакали - во все глаза смотрели на Глеба и Гандзю. Сами они были в одинаковых, в горошину, платьицах и даже в фартучках.
Милиционер остался ждать в комнате воспитателей, а старушка сказала:
- Пошли?
Глеб кивнул, оглянулся на девочек, подёргал, крепко ли держится ремень, и тихонько подтолкнул Гандзю:
- Пошли!
Девочки шли по высокому светлому коридору, присмирев и стуча сапожками, Глеб и Гандзя - рядом. А старушка оборачивалась и приговаривала:
- Это у нас спальня. А это занимаются здесь… ну, лепят, рисуют, чтобы не скучали. А нам сюда.
Она подождала немножко и распахнула стеклянную дверь. Девочки остановились, посмотрели друг на дружку и захныкали.
- Слышите, перестаньте! Слышите? - сказал, подбегая, Глеб. - Вот какие! Зачем плачете?
Старушка обняла девочек за плечи:
- Входите, входите!
За стеклянной дверью была очень большая комната. Под потолком горела люстра, вся в огнях. Вдоль стен выстроились длинные белые столы с низкими стульчиками. А посередине на огромном пёстром ковре сидели и стояли круглоголовые, в одинаковых курточках и платьях, ребятишки.
- Здравствуйте, ребята! - громко сказала старушка.
- Здравствуйте, Анна Сергеевна! Здравствуйте, тётя Аня! Мы ужинать будем, у нас новенькие!.. За Таней мама приехала! - закричали со всех сторон.
- Вот и хорошо! И у меня новенькие.
Она вывела вперёд обеих девочек и сказала:
- Одна тоже Таня, а другая Оленька.
Потом старушка подумала и показала на Глеба и Гандзю:
- Ребятки! А вот у них сегодня в городе сестрица потерялась. Людой зовут. Есть у нас такая - Люда, ну-ка, покажись!
- Люда, Люда! - зашептались на ковре. - Катя есть, и две Жени, и Вера. А Люды нету… Ой, есть!
Ребятишки расступились, и на середину вылезла глазастая и пухлая девчушка. Она покрутила фартучек и пропищала:
- Я Люда. Я в поезде отстала. Только я ещё Милочка.
Глеб и Гандзя молчали. А старушка сказала:
- Видать, не ты. Твоя мама письмо прислала.
- Может, её Лиза зовут? - крикнул белоголовый мальчишка. - У нас Лиза из-под Серпухова.
- Н-нет, Люда.
Ребятишки подошли к самому краю ковра и, вытянув шею, посматривали то друг на дружку, то на Глеба и Гандзю.
- А ещё у нас Лёля есть! - крикнул опять мальчишка. - Только она уже нашлась… Ой, смотрите, кто это?
За стеклянной дверью мелькнуло что-то розовое, потом большое и белое. Старушка раскрыла дверь - на пороге стоял милиционер. Обеими руками он запахивал не сходящийся халат, приседал немножко и улыбался.
- Вы что? - спросила старушка. - Заходите, заходите в гости.
- Да нет уж, в другой раз, мамаша, - сказал милиционер. - Так что там по телефону передали, с квартиры: не ищите больше.
- Не искать?
Глеб и Гандзя разом повернулись к нему и замерли.
- Нашлась сестрёночка. Всё, передали, благополучно. Ещё про школу какую-то, и про метро, да непонятно - зараз две старушки и мальчишка говорили.
Милиционер попятился в коридор, а Глеб и Гандзя схватились за руки и запрыгали на месте.
И ребятишки на ковре заговорили:
- Вот и нашлась, вот и нашлась! И меня тоже!.. А за мной завтра приедут!
Она приезжает!
Теперь-то Толька был спокоен: они сообщили Глебу!
Правда, обе бабушки натерпелись страху: пришлось звонить в милицию, спрашивать номер телефона приёмника. Зато Глеб знал теперь всё.
Толька присел на край чемодана и вдруг вскочил: внизу в парадном хлопнула дверь. Отворилась и опять хлопнула.
Толька, не говоря ни слова - бабушки копошились где-то около кухни, - помчался в переднюю.
Шаги на лестнице были непонятные: как будто шли не по одной ступеньке, а сразу по всем.
Шарп-шарп-шарп… - шуршала лестница.
Толька приоткрыл дверь. Над крайней ступенькой шевелилось что-то маленькое и мохнатое. Потом это мохнатое подкатилось к Толькиным ногам, вильнуло хвостом и тонко-тоненько тявкнуло.
- Собака. Собачонка. А если… она?
Лестница почему-то притихла. Толька попятился в переднюю и сказал:
- Она!
Над перилами выросла чья-то голова. Обвязанная разноцветными шарфами, большая, неуклюжая голова. Потом вылезла куцая меховая шубка.
Кряхтя, ёжась и посапывая, на площадку вскарабкалась Люда.
А за Людой один за другим поднимались какие-то мальчишки. В форменных куртках, с ушанками в руках. Последним шёл высокий плечистый человек в стёганке и шапке. Он остановился и спросил:
- Сюда, значит, дочка?
Люда подобрала Орешка и тихо ответила:
- Сюда. Домой. Приехала.
Она потопталась и, высоко, как через лужу, поднимая ноги, шагнула в переднюю.
- Я приехала, - повторила она потише и, наконец, совсем тихо: - Приехала…
Тогда мальчишки на площадке разом заговорили:
- Дверь-то открыта, глядите! И нет никого…
А старший, увидев притаившегося у стены Тольку, тихо спросил.
- Авдеевой Ольги Ивановны квартира?
- Авдеевой, - смелея и набираясь важности, сказал Толька. - Да, Авдеевой. Она ещё не пришла.
- Ты не Глеб будешь?
- Не Глеб. Я Толька. А Глеб с её вот сестрой, - Толька показал пальцем на Люду, - из приёмника скоро приедет. А из школы Метростроя не вы звонили?
- Мы звонили.
Человек в стёганке, шофёр, обчистил на пороге снег, вошёл в переднюю и снял шапку.
- Ну-ка, малец, - сказал он Тольке, - зови, кто есть в квартире. Девчоночку пусть примут, я объясню.
Из коридора удивлённо и испуганно крикнула Толькина бабушка:
- Анатолий! С кем это ты опять там разговариваешь?
- Бабушка!..
Толька выпучил глаза, буркнул шофёру "Я сейчас!" и, задевая за чемоданы, помчался в конец коридора.
Оттуда почти сразу показались две фигуры: мать Геннадия Петровича с полотенцем в руках, со страхом смотрящая сквозь очки на битком набитую переднюю, и Толькина бабушка с дымящейся чашкой. Из-за них, размахивая руками, выглядывал Толька.
Обе бабушки медленно двигались по коридору к передней. И мать Геннадия Петровича, всё пристальнее вглядываясь сквозь очки, говорила:
- Приехала? Школа Метростроя? Страсти какие!..
Потом, увидев обмотанную чужими шарфами Люду, остановилась, протянула вперёд полотенце и совсем другим голосом сказала:
- Внучушка моя! Матушка!..
Люда шагнула ей навстречу. Поставила на пол Орешка. Как-то криво улыбнулась. И вдруг села на пол и громко, во весь голос, заплакала…
Опять беспорядок
Дворник поправил тулуп, потопал сапогами и прошёлся у ворот.
Мороз становятся крепче. Фонари ровно светили на засыпанный песком тротуар, на стоящую у ворот грузовую машину - в восемнадцатую квартиру, как и обещали, к новым жильцам приехала дочка. Мальчишки не бегали по мостовой, не гоняли на лыжах. Всё было в порядке.
Правда, в конце переулка крикнул было какой-то шальной полуночник-мальчишка, но он шёл со взрослым, взрослый вёл за руку ещё второго, и дворник успокоился.
Он присел на тумбу, вытащил кисет и стал сворачивать себе козью ножку. И вдруг уронил кисет и вскочил на ноги.
С другого конца переулка показалась бегущая женщина. Она спотыкалась, скользила и всё-таки бежала.
А тот, шальной, вдруг отделился от взрослого, рванулся ей навстречу, сдёрнул с головы шапку и замахал ею.
- Нашла-ась! Нашла-ась! - закричали сразу с обоях концов переулка высокий женский и тонкий мальчишеский голоса.
"Видать, случилось чего, - подумал дворник: - порядок нарушают".
Он поправил на груди бляху и пошёл вперёд.
Шальной мальчишка - теперь он был виден хорошо, - подпрыгивая, нёсся по переулку. А женщина остановилась у ворот, рядом с машиной и дворником.
- Глеб, упадёшь! Глеб, не беги! Глеб, надень шапку! - смеясь, прокричала она. - Нашлась! Нашлась!..
Взрослый, шагавший по переулку, припустил быстрей; вырвавшийся из его рук второй мальчишка - нет, не мальчишка, а девчонка побежала тоже.
- Нашлась, нашлась! Вот машина. Её, верно, привезли! - говорила женщина. - Гандзя, не беги…
Взрослый тоже подошёл к воротам. Дворник приложил руку к глазам, вгляделся и сказал:
- Товарищу начальнику почтение! - потому что это был милиционер.
- Дежуришь? - спросил милиционер. - Добре. Значит, встретились, товарищ Авдеева? Ребятишек ваших в сохранности сдаю. Сестрёночку нашли, мы знаем.
- Откуда же вы узнали? - блестя глазами, сказала женщина. - Потом, потом расскажете. Пойдёмте проверим, дома ли она, и согреться надо поскорей.
Дворник вгляделся: женщина была тоже знакомая, из их жакта. Больше того: из этой самой восемнадцатой квартиры, только давнишняя жилица - Авдеева Ольга Ивановна. Ну-ну!..
- Тут до вас народу понаехало - страсть, - сказал он, оборачиваясь к ней. - Вперёд к жильцам новым мамаша прибыли. А давеча машина ихняя с дочкой, и парнишек штук пять, как не больше.
- Их машина? Парнишек? - удивилась Ольга Ивановна. - Это совсем не их машина…
Она схватила за руки Глеба и Гандзю, кивнула милиционеру, и все четверо быстро пошли через двор к подъезду.
Дворник постоял немножко. Подумал. Посмотрел в переулок - там было тихо. Крутился, падая, лёгкий, пушистый снег, да от перекрёстка торопились два-три запоздалых прохожих.
- Пойти и мне погреться, что ли? - пробурчал он.
Ещё раз оглянулся и затопал от ворот по дорожке, только не к дворницкой и не к домоуправлению, а к тому самому подъезду, в котором только что скрылись нарушившие ночной покой Ольга Ивановна. Глеб, Гандзя и милиционер.
"Штаб-квартира"
Ольга Ивановна стояла в передней.
Перед ней, с полотенцем и очками в руках, тоже стояла незнакомая старушка. Они разговаривали так:
- Простите, я вас не знаю.
- Да и я тоже, матушка вы моя!
- Вы к Геннадию Петровичу, то-есть из Саратова?
- А вы Ольга Ивановна и есть? Глеб у вас сыночек!..
- Я, я. Простите, а она… дома?
- Дома, дома. Привезли её. А вы-то, вся как есть в снегу!
- Это ничего. Почиститься только.
- Толька? Умница он, Толечка. В милицию мигом позвонить сообразил!
- В милицию? Но ведь Глеб и Гандзя…
- Гандзя у нас всегда послушной была, вот Люда… А ребятишки те, ме-тро-строевские, вышку чинят… Уж вы простите!
- Метростроевские?
- Они, они самые. Такие проворные! И пловунчиков этих, бог с ними совсем.
- Пловунчиков?
- Уж вы не сердитесь… За ниточку, говорит, подёргала.
- За ниточку? Ничего не понимаю!
Ольга Ивановна как была, так и села на стоящий в передней стул. А из комнаты Геннадия Петровича, куда только что пробежали Глеб с Гандзей, вышел ещё один, совершенно незнакомый, большой и очень смущённый человек в стёганке и с шапкой в руке.
И одновременно из-за скрипнувшей двери Глебкиной комнаты стали вылезать друг за дружкой мальчишки в синих куртках с блестящими пуговицами, курносые, быстроглазые, весёлые. Один держал игрушечного пловца в красной шапочке и трусах, другой пачку цветных металлических планок и плоскогубцы.
- Ребята, - прошептала Ольга Ивановна, - вы откуда? Чьи? Ох, расскажите же мне наконец!..
И тогда в передней застучали быстрые шаги, замелькали новые лица, зазвенели взволнованные и радостные голоса, и началось подробное объяснение.
А в это самое время…
В это самое время внизу, в подъезде дома, происходило следующее:
Дворник, чтобы, как он говорил, погреться, остановился докурить свою козью ножку. Вынул кисет, чиркнул и зажёг спичку и с наслаждением затянулся. И тут же выпустил её изо рта.
Парадная дверь подъезда рывком отворилась и хлопнула. На лестницу легко взбежал кто-то в белой меховой шубке, белых валенках и белой шапке с длинными, закинутыми на висящий за спиной рюкзак ушами.
- Дом двадцать первый? - спросил звонкий женский голос.
- Двадцать первый, - ответил дворник.
- Мне восемнадцатую квартиру. Сюда?
- А на третий этаж пройдите.
Вбежавшая тряхнула ушами, подтянула рюкзак и запрыгала сразу через две ступеньки.
- Ишь ты, быстроногая! - проворчал дворник. - Тоже в восемнадцатую…
Белая шубка мелькнула уже на верхней площадке, и тотчас по лестнице полетели весёлые звонки. Потом дверь восемнадцатой квартиры открылась.
- Я жена инженера Петровых, - прозвенел задорный голос. - Мои две дочки и муж сюда переехали? Ой, народу-то!.. Гандзечка, птичка моя!..
На площадке затопали, охнули, крикнули, и дворник даже зажмурился - так громко кто-то кого-то поцеловал.
Картошка
- Гандзечка, птичка мои!
Людина и Гандзина мама сбросила рюкзак и обняла свою старшую дочку. Потом повернулась в одну сторону, в другую, кинулась на шею к матери Геннадия Петровича и, оторвавшись, спросила:
- А Генечка?.. С завода, верно, ещё не пришёл? Давайте же все знакомиться, раз уж жить вместе!.. Ой, сколько вас! Вот хорошо, когда народу много!
- Геннадия Петровича вызвали по делу, я объясню, - сказала Ольга Ивановна.
- А Людок? Людочек мой где?
По передней полетело: "Люда! Позовите Люду!", и Глеб, размахивая руками, помчался в комнаты.
- Нету, - почти сразу сказал он, выскакивая обратно в переднюю и делая большие глаза. - Её здесь нету!
- Как нету? Только что была, ещё раздевали. Посмотрите у Ольги Ивановны!
Один из мальчишек, расталкивая товарищей, нырнул за дверь, чуть не рассыпав планки.
- И здесь нету! - крикнул он. - Сюда совсем не заходила!
Все замолчали.
Тогда Толька вышел на середину передней и важно, надувая щёки, сказал:
- А я видел: она в ванной воду в какой-то таз набирала. Такой синий, круглый. Сперва из одного крана, потом из другого.
Толькина бабушка засеменила к ванной, и в передней опять притихли.
- Людочка, иди скорей, деточка! Мы тебя дожидаемся! - почти пропела она.
Но из ванной никто не ответил; только стало слышно, как в плохо завернутом кране журчит вода.
Ольга Ивановна вздохнула, посмотрела на всех подозрительно и взялась за свою шапочку.
- А может быть, она… опять? - спросила она дрогнувшим голосом и покрутила и воздухе пальцем.
У Гандзи, прижавшейся к матери, вытянулось лицо и задрожали уголки губ.
- Куда ж это дочка запропастилась? - сказал шофёр. - Э, нет, погодите, здесь она…
Он шагнул в коридор и прислушался. И все в передней прислушались тоже.
Откуда-то из кладовой или из кухни в наступившей тишине приглушённо долетел знакомый звук: "У-и-и-онг-онг-онг!.."
- Раз собачонка здесь, значит и хозяйка цела, - проговорил шофер и на цыпочках задвигался по коридору.
За ним к кухне потянулась целая вереница.
Шофёр остановился на пороге и тихо приоткрыл дверь. И все остановились.
Люда сидела в кухне на полу спиной к двери, привалившись к плите. Над головой у нее пускал пар и громко распевал большой зеленый чайник. Может быть, поэтому она ничего и не слыхала?
Люда была уже без шубки. Один валенок съехал у неё с ноги на пол, на нём, уткнувшись в лапы носом, сладко спал Орешек. Во сне щенок тихонько повизгивал и вилял хвостом.
А перед Людой на полу, около синего таза, наполненного до краёв водой, были разбросаны большие и маленькие картофелины.
Люда держала в одной руке картофелину, в другой - блестящий, с зазубринками и прорезью ножик. Но она не двигала им. Да и сама не двигалась тоже. Только иногда глубоко и равномерно вздыхала и причмокивала губами, и голова у неё наклонялась над тазом всё ниже и ниже.
- Доченька моя! Солнышко! - прошептала Людина мама, бесшумно входя в кухню и опускаясь перед Людой на колени.
- Эта доченька, это солнышко всех нас сегодня чуть не уморило, - тоже шопотом сказала мать Геннадия Петровича. - Я уж на лестнице мёрзла-мёрзла… А другие-то!
А Ольга Ивановна, сдвинув брови и улыбнувшись, подумала немножко, обернулась и медленно и чётко проговорила:
- Ну, хорошо. Что было, то было - не казнить же её теперь, в самом деле! Давайте-ка скорее мыть руки, уложим Люду с Орешком спать, а сами будем пить чай. Видите, чайник кипит. Все - и вы, и вы, и вы!..
Всё в порядке!
Бум-бом-бим-бам!.. - прозвонили часы и торжественно ударили. Раз, два, три… ровно двенадцать раз.
- Теперь садитесь, - сказала Ольга Ивановна.
Большой стол под люстрой, придвинутые к нему письменный и маленький от окна (починенная уже вышка и хрустальные бокалы-призы стояли на подоконнике) были покрыты двумя скатертями.
А посредине будто расцвёл фруктовый сад: Людина и Гандзина мама высыпала из рюкзака целую гору мандаринов, румяных яблок и чернослива. Обе бабушки притащили: мать Геннадия Петровича - саратовские коржики, пирожки и ватрушки, Толькина - приготовленные к ужину оладьи со сметаной.
Ольга Ивановна разложила их на тарелки, на блюдечки, потом села за стол, подвинула чайник и сказала:
- Вот мы и собрались. Собрались все, потому что маленькая Люда ушла из дому и наделала очень много хлопот. Я уверена, она уже поняла это. Пейте скорее чай, а потом - по домам! Завтра у нас с вами тоже нелёгкий день. Наши новые друзья, - тут она кивнула ребятам-метростроевцам, шофёру и милиционеру, - вместо того чтобы отдыхать, разъезжали по городу; бабушки устали и переволновались; Глеб, Толя и Гандзя не сделали ни одного урока, я пропустила занятия… Придётся завтра приналечь на дела! Но зато… зато мы все немножко узнали друг друга. Ведь правда?
Ольга Ивановна подняла свою чашку, и по всему столу, тонко позванивая, задвигались чашки, стаканы, ложки…
И вдруг в передней, откликаясь, тоже прозвенел звонок.
Глеб, Толька и Гандзя сорвались с места и бросились к двери.
- Вам кого? - тонким голосом, становясь на цыпочки, спросил Глеб.
- Телеграмму срочную примите! - ответили с лестницы, но не чужим, а уже знакомым голосом.
Глеб скинул цепочку.
На площадке стоял дворник, за ним - почтальон.
- Телеграмма не то мамаше вашей, не то жильцам новым, - сказал дворник, заглядывая в открытую дверь Ольги Ивановниной комнаты. - Вперёд Авдеевой написано, а потом Пи-тровых.
Ольга Ивановна и Людина мама вместе вбежали в переднюю.
- Мне? Мне? - разом спросили они.
Почтальон отдал телеграмму и ушёл. А дворник потоптался и прибавил: