Таня потупилась, чтобы не видеть дразнящих закусок. Ей хотелось встать и уйти. Девочка не любила старуху и поэтому не хотела дотрагиваться до ее угощения. А Прохор ни о чем таком не думал. Он просто радовался, что за столом опять собрались вместе Самарины и Берестняковы.
- Александровна, - по-отечески, ласково обратился дед Игнат к Наталье Александровне, - гляжу, давно не приходило писем от твоего-то.
- Давно, Игнат Прохорович. Так давно, просто не знаю, что и думать.
- Не печалься, Александровна. Даст бог, все будет хорошо… Давай-ка выпьем с тобой самогоночки. Оно и полегчает… Поверь мне, полегчает. Ты не брезгуй: она чистая, что слеза Христова.
- Не греши, старый дурень, за столом-то.
- Помалкивай, - вдруг цыкнул на жену Игнат, - знаю, что говорю. Не то что некоторые - богу молятся, а черту кланяются.
Бабка Груня тут же смекнула, на что намекает старик, и сама неожиданно стала его поддерживать. Старуха "запела" своим медовым голосом:
- И, правда, касатушка, выпей с Игнатом, выпей за нашу радость и чтобы к тебе радость пришла. Ведь радость, как и горе, в одиночку не ходит.
- Выпей, Александровна, - грустно и добро оказал Игнат.
- Уговорили, Игнат Прохорович.
Прохор ждал и надеялся, что квартиранты наедятся сегодня досыта, а Самарины съели по пирожку, да сгибень на двоих, и еще кой-чего понемногу и встали из-за стола, благодаря за угощение. Встали, будто каждый день им доводится есть и баранину, и огурчики соленые, и картошку тушеную с требушкою, и груздочки, и хлеб чистый, без примеси.
Дед Игнат только понимающе покачал головой. А бабка Груня сидела, как ни в чем не бывало. Ей неведомы были гордость и благородство, поэтому она удивленно уставилась на мать и дочь, вставших из-за стола.
- Куда же вы встаете от харчей таких? Даром, чай угощаю-то. За так.
- Спасибо, Аграфена Наумовна.
Когда Самарины ушли к себе, Берестнячиха причмокнула ниточками-губами, сузила свои бегающие глазки и сказала еле слышно, словно змея прошипела:
- Ишь! Гордая! И детеныш - гордый. Погодите, заморские крали! Голод - не тетка.
- Замолчи, отрава, - дед Игнат неожиданно стукнул кулаком по столу. И от этого подпрыгнули в деревянной тарелке желтобокие с румяной корочкой пироги.
Бабка поперхнулась и выскочила из-за стола.
Дед Игнат низко-низко опустил голову. Прошке показалось, что на голове у деда не волосы, а пакля вокруг лысины налеплена. Старик вдруг махнул рукой, налил полную кружку самогона и стал медленно пить. А выпив, разломил пирог и потянул в себя запах ноздреватого, пышного излома. Крякнул и сказал внуку:
- Греби пироги: раздашь ребятам в школе. Каким поголодней.
Прохор сразу вспомнил, что они с Таней собирались сегодня отнести очки Лосицкому.
* * *
На улице было тихо-тихо. Снег перестал идти еще днем. Мороз перехватывал дыхание, обжигал. Без огней деревня опять казалась вымерзшей или крепко спящей. На землю глядели далекие и яркие звезды. Таня и Прохор шли торопливо. Их подгонял не только холод, но и торопило обманное чувство, что сейчас уже полночь.
Ольга Евгеньевна с Сашей жили в центре деревни у Анны Цыбиной, которую в Ягодном звали "председательшей", потому что муж у Анны до войны был председателем колхоза. Анна осталась с пятью детьми. И все они мал-мала меньше. Жилось теперь Анне нелегко. Но правду говорят: кто с нуждою знаком, у того сердце щедрое. Анна Цыбина сама вызвалась взять на квартиру Ольгу Евгеньевну и Сашу. Когда Анна увидела их, то сердце у нее защемило от жалости. Председательша сразу почувствовала, что они - не просто эвакуированные, или беженцы, как попросту в Ягодном называли эвакуированных, а люди, у которых в сердцах неизлечимая печаль.
Анна очень хорошо знала, что трудно придется таким в Ягодном, и твердо решила взять эту "двоечку" к себе. Как ни странно, но решение ее упрочилось, когда она догадалась, что у беженки и ее "внука" ничего нет, кроме того, что на них надето.
Анна привела их к себе домой и, ни о чем не договариваясь и не расспрашивая, накормила. Потом натопила баньку и дала чистую смену белья и платья: Саше - мужнино, Ольге Евгеньевне - свое.
- Не обессудьте, - сказала Анна грубовато, - какое есть, такое и даю. Шелков не нашивала, зато чистое и крепкое.
И Ольга Евгеньевна, на вид такая скупая на слезы, заплакала. Она поняла: грубость, с какой Анна предложила им свои вещи, - напускная. Эта женщина с усталым взглядом и торопливыми движениями - добра и бескорыстна.
- Спасибо вам, - только и смогла произнести Ольга Евгеньевна.
С тех пор семья Анны Цыбиной увеличилась на два человека.
И хотя оказалось, что Ольга Евгеньевна даже простой похлебки сварить не умеет, все же Анне жить с квартирантами стало веселее и даже как ни странно, легче. Саша без усталости помогал Анне: нанашивал из колодца воды, пилил и колол дрова, чистил закуты.
Ольга Евгеньевна, чтобы хоть чем-то быть полезной, взялась за воспитание хозяйских ребятишек. Трое из них ходили в школу. Петр учился в пятом, Надя - в четвертом, Сергей - во втором, а Зине и Васе, близнецам, осенью исполнилось по шесть лет.
Ольга Евгеньевна следила, как старшие цыбинские ребятишки учат уроки, а с младшими гуляла, учила их читать, писать, рисовать. По вечерам она устраивала громкое чтение. Даже Анна старалась не пропускать этих чтений. Садилась поближе к свету, шила что-нибудь, перекраивала, штопала (праздно, просто так, Анна сидеть не могла) и внимательно слушала. Читать-то Анне почти не приходилось после замужества. Чтение она, как и многие в Ягодном, считала блажью. Иногда Анна не все понимала из прочитанного и, не таясь, просила Ольгу Евгеньевну объяснить. Ольга Евгеньевна, как казалось Анне, знала буквально все.
Часто цыбинские квартиранты говорили на непонятном языке. Анна внимательно прислушивалась к чужой речи и беспомощно пожимала плечами. "Лопочут, словно "немцы", - удивлялась она. Однажды не выдержала и спросила:
- Это по-каковски говорите-то?
- По-французски.
- Вона что, - поразилась Анна, - по французски. Мудреный язык. Ничего не понимаю.
- Вы нас извините, Анна Кирилловнна. Это мы для практики, чтобы Саша не забыл языка.
- Ну, а к чему ему язык-то ненашенский? Польза от него какая будет?
- Будет. Чем больше человек знает, тем жить ему легче.
- Это понятно.
И вдруг Ольга Евгеньевна решила: "А что, если начать учить языкам Анниных ребятишек?"
- Анна Кирилловна, хотите, я буду учить и ваших ребятишек?
- Какая же мать не захочет, чтобы ее детей учили хорошему. Только…
- Что только?
- Сколько это стоить будет?
- За что же вы меня обижаете, милая? Мы неоплатные ваши должники. Живем нахлебниками, а вы еще о какой-то плате речь ведете…
Так с того раза и начала Ольга Евгеньевна учить цыбинских ребятишек французскому языку… И словно, не учила она их, а играла с ними в игру интересную. Все пятеро залопотали понемногу. И Анна старалась запомнить слова странные. И чудно же ей было, когда понимать кое-что стала.
Профессорша же за стол начнет звать - по-французски, ложку попросит - опять на чужом языке.
Анна долго крепилась, а однажды не вытерпела и сама по-французски: "Идите все к столу". Ребятишки от восторга захлопали в ладоши. Анна смутилась. Покраснела.
- Небось, скажете, совсем дурочка деревенская из ума выжила.
- Что вы, Анна Кирилловнна! - загорячился Саша. - У вас прекрасно выходит, - и уже по-французски добавил: - Спасибо, мадам, за приглашение. Охотно садимся за стол.
Анна поняла и замахала на Сашу рукой.
- Еще чего скажет! "Мадам". Какая же я мадам? Я баба, простая русская баба.
* * *
Слух, что вся цыбинская семья учится говорить не по-нашенски, быстро разбежался по селу. Трудно что-нибудь скрыть в деревне от соседей. Один узнал - узнает вся округа.
Первыми проболтались близнецы. Вышли на горку с салазками. Катаются и песенку французскую поют.
Услышали другие ребята, спрашивают:
- Эй вы, кошкины братья (почему-то так звали в Ягодном близнецов), какую песню поете?
- Французскую, - ответила курносая хвастушка Зина.
- Будет врать-то! "Хранцузскую", - передразнили Зину.
- А мы не врем, - вступился за сестру Вася. - Такие во Франции поют.
- Французы - это немцы? - спросил мальчика его приятель-одногодок.
- Не. Наша Ольга Евгеньевна говорила, что французы во Франции живут… И еще в Париже.
- А они за нас?
- За нас. Только их немец победил.
- Васька, скажи еще что-нибудь, как немцы французские говорят.
- Я иду гулять на улицу.
- Х-хы, х-хы-ы. Что сказал?
- Я иду гулять на улицу.
- Во здорово! Как настоящий.
Маленькие приятели Зины и Василия, вернувшись с улицы, конечно, рассказали родным о том, что цыбинские ребятишки умеют говорить на чужом языке. А на следующий день ягодинки уже расспрашивали председательшу, кто да как научил ее ребят разговаривать по-иностранному, Анна рассказала.
- Теперь они от тебя, Анюта, что угодно скрыть смогут, - сочувственно сказала старуха Кутянина, мать Дуси Кутяниной. - Промеж себя чего хочешь полопочут, а ты только глазами хлопай.
- Ничего, бабк, что не надо не налопочут: я сама все понимаю.
- Может, и сама говорить, как французы, умеешь? - полюбопытствовала шабриха Анны, солдатка Марья. И, отвернувшись от Цыбиной, подмигнула ягодинкам, что означало: "Вот я ужо ее подковырнула!".
- И сама, коль надо, поговорю, - ответила на подковырку Анна.
- Ну? - поразилась старуха Кутянина. - Ври больше.
- Дорогие дети, пора садиться за уроки, - робея, произнесла Анна французскую фразу.
- Господи, спаси и помилуй! - Старуха Кутянина перекрестилась. - Что творится на белом свете. По-нашему обозначь, что сказала.
Анна перевела. Женщины от удовольствия загалдели. Вплотную обступили Цыбину и стали упрашивать еще покалякать. Несколько дней в каждом доме то и было разговоров, что о французах Цыбиных. Потом говорить об этом перестали, а прозвище "иностранцы" так навсегда и осталось за всеми, кто происходил из семьи Цыбиных…
* * *
Таня и Прохор молча дошли до "иностранцев". Обмели на крыльце валенки. Постучали. Хлопнула дверь. Кто-то вышел в сени.
- Кого надо?
Прохор узнал голос хозяйки.
- Отопрись, тетка Анна, это я, Прохор Берестняков.
- Заходи проворней, а то холоду напустишь. Да ты не один.
- Квартирантка наша.
- Сама, чай, догадалась. Что приволок-то?
- Лыжи Саньке.
- Лыжи, говоришь, Саньке? А кто, вражененок, слепым его сделал? Не знаешь?
- Ладно, не ори, тетка Анна. Принесли мы ему очки.
* * *
Все "иностранцы" сидели за столом. Прохор и Таня поздоровались и остались стоять у порога.
- Раздевайтесь, чего, как христославцы у порога-то остановились? - грубовато сказала Анна. - Ужинать с нами.
- Спасибо за приглашение, - ответил за двоих Прохор. - От стола только. Мы на минутку к Саньке.
- Ладно, на минутку. Раздевайтесь. А что у тебя в кульке-то?
- Пироги.
- Пироги?
- Дед велел снести. - Прошка шагнул к столу и высыпал из кулька желтобокие с розовыми корочками пироги и сгибни.
У младших Цыбиных глазенки засверкали. Они глядели на Берестягу, как на фокусника. Только что они пили чай с пареной сахарной свеклой и ели "тертики", а тут настоящие белые пироги! Шутка ли?
- Золотой дед у тебя, - сказала растроганная подарком Анна. - Да ведь Прохор не только пироги принес. Лыжи тебе, Саша.
- Мне? - удивился Лосицкий и стал, щурясь, отыскивать глазами Берестягу. - Спасибо. Но как же так? За что? - Саша сконфузился.
- А главное, Александр, - заговорила Таня, - Проша принес тебе твои очки.
- Очки! - разом вскрикнули и Ольга Евгеньевна и Саша.
Таня протянула очки Лосицкому. Он судорожно схватил их, каким-то неуловимым движением надел на переносицу и радостно зашептал:
- Вижу. Снова вижу! - И, как маленький, выскочил из-за стола и бросился благодарить смущенного Прохора.
Берестяге стало неловко от похвал. А его все хвалили и хвалили.
* * *
После уроков Прохор зашел в седьмой "Б" за Петькой. Таня обещала их ждать в раздевалке или около школы. Лосицкий тоже просил подождать его возле школы.
…Школьный вестибюль очень напоминал театральный: просторный, светлый, с колоннами и раздевалками. Из вестибюля на второй этаж поднималась широкая лестница со ступеньками из белого мрамора. На потолках до сих пор хорошо сохранились росписи, на перекладинах лестничных перил еще не стерлась позолота.
По этой расписной лестнице когда-то поднимались важные гости графа. Владельцы дворца и предполагать не могли, что по ее белоснежным ступеням так свободно будут разгуливать крестьянские дети, потомки тех крепостных, которые, даже проходя мимо графского дворца, снимали шапки.
Давным-давно и духа графского не осталось во дворце-школе, но то, что было сделано руками безызвестных крепостных мастеров, до сих пор изумляло и наполняло сердце трепетным чувством: время не в силах победить власти подлинного искусства.
Прохор Берестняков сколько раз ловил себя на мысли, что какая-то сила сдерживает его и не позволяет спуститься по белым и гладким ступенькам бегом. И никто из учеников не бегал по лестнице, а все спускались и поднимались чинно, не торопясь.
Вот отчего Прохор сразу же обратил внимание на бегущего вниз по лестнице Юрку Трусова.
- Видал? - спросил Берестняков у Петьки.
- Оголодал Трусенок, - не понял дружка Нырков. - Щи хлебать торопится.
- Да нет, - возразил Прохор. Но своих подозрений высказывать не стал.
Приятели оделись и вышли из школы, и только они сошли с парадных ступенек, как из-за колонны навстречу им выскочил Трус-младший.
- Здорово, Берестяга, - нагло улыбаясь, сказал Юрка и протянул Прошке руку.
- Убери лапу, Трус.
Трусов неожиданно размахнулся, ударив сумкой Прохора по голове, и пустился наутек. У Прошки слетела шапка, но он в запальчивости не стал ее поднимать, а побежал за Юркой. Петька поднял шапку и поспешил за дружком… Трус завернул за угол школы, Прохор - за ним. И тут он наткнулся на засаду. Сенька Трусов и три его дружка интернатских поджидали Берестнякова. У Прохора была возможность спастись бегством. Но он ведь был из рода Берестняковых, а Берестняковы никогда ни от кого не бегали.
К Прошке подошел Петька. Он присвистнул и стал рядом с другом.
- А ты, Нырок, чего здесь забыл? - Сенька Трусов вышел вперед. - Шпарь домой, к мамке, пока я не раздумал.
- Ты мне не указывай, - огрызнулся Петька.
- Потом не обижайся, - засмеялся Трус-старший. - Сам напросился.
- Братан! - приказал Сенька. - Подь сюда… Так ты говоришь, вот этот Волкодав, - Сенька небрежно кивнул на Прохора, - стал показывать клыки?
Юрка цыкнул через зубы и подтвердил обвинение брата:
- Этот.
- А ну! Посчитай-ка ему зубочки!
Юрка ринулся с кулаками на Прошку, но тут же отскочил прочь, получив удар по носу.
- У-у-у!!! - завыл он.
- Ты еще огрызаться будешь! - Сенька медленно пошел на Прохора.
Петька знал, что сейчас им плохо придется, но приготовился сражаться. Петька попытался отбиваться, но ему заломили руки.
- Отдохни, Нырок, - усмехнулся Сенька. - У нас все честь по чести! Один на один рукопашная.
- Пустите! - Петька старался вырваться. Кто-то стукнул его по лицу, рассек губы.
Прохор ждал. Он знал, что Сенька Трусов сильнее его, но на стороне Берестяги была правда.
Сенька не торопился нападать. Он вел себя, как хищник, который знает, что добыча уже никуда не уйдет от него. Сенька лениво и театрально поплевывал на ладони, сбил на затылок шапку и только тогда замахнулся.
Трус-старший не ожидал, что Берестяга окажется таким сильным противником. Сенька стал злиться, а кто злится, тот редко выходит победителем. Может, ему так бы и не удалось одержать победы, но один из его приятелей - Ленька Клей - налетел на Берестнякова сзади и ударил его по спине. Прохор невольно оглянулся. В это время Сенька ударил его в живот ногой. Прохор упал в снег, корчась от боли.
- Будешь еще трогать моего братана, Волкодавище? - потребовал ответа Сенька. - Говори, будешь?
Прохор молчал.
- Ты у меня сейчас запросишь пощады. - Трус-старший выругался. - Ну? Последний раз спрашиваю! - И Сенька приготовился ударить Прохора, и опять ногою.
Но в это время из-за угла выбежали Таня и Саша Лосицкий.
- Лежачего бить? - закричал Саша. - Не смей!
Сенька повернулся к бегущим. Сплюнул в снег, подождал, когда Таня и Саша подбежали к нему, и тогда, прищурив для острастки левый глаз, зловеще спросил:
- Чего басишь, очкарик? Этого захотел? - Сенька сунул к Сашиному носу кулак.
- Не пугай! - Саша резким движением отвел его кулак. - Не из пугливых!
Таня в это время склонилась над Прохором и помогла ему встать. Петька Нырков по-прежнему пытался вырваться. Прохор, все еще морщаясь от боли, шагнул к Сеньке. Трус-старший видел, что положение его ухудшилось. Он призывно свистнул. Его подручный Ленька Клей поспешил на выручку, но ему преградила дорогу Таня.
- Ты чего? - оторопело спросил Клей девочку.