- А по-моему, просто конская.
- Именно. Буцефалом звали коня Александра Македонского.
- Жаль, что он сражался не на корове. - Антон улыбнулся. - Или на баране… А ты хоть раз падал на мотике?
- Падал - не то слово. Летал! Кувыркался! Между прочим, - Леонид перешел на шепот, - по секрету, на моем счету есть даже жертва. - Антон перестал жевать. - Да, да, жертва!
- Насмерть?
- Наповал.
- Когда? Ты не писал об этом!
- Писал. Ты забыл.
- Пацана, наверно, треснул, да?
- Нет, девушку. Я сбил ее в центре Братска. Ехал на завод, спешил, как всегда. Вижу, впереди гражданочка топает, лужу обходит. Не буду сигналить, думаю, чтоб не переполошить. Только я объезжать - она возьми да и оглянись, и непонятно почему кинулась наперерез. Ну и все. Очутился я в куче грязи. А метрах в десяти женщина. Без сознания. Поднял ее, очнулась, охнула. На голове рану нащупала. Вокруг, конечно, публика. Подкатил автоинспектор, взял права, записал свидетелей. "Поедемте, - говорю девушке, - в больницу". - "Поедемте", - отвечает. Поднял я свой рыдван. Грязный, руль на боку, ножной переключатель - баранкой. Завел чудом, усадил пострадавшую. Едем. Вдруг она меня - по плечу. "Вы, - спрашивает, - на бетонный торопились?" - "На бетонный", - отвечаю. "Тогда, - говорит, - разворачивайтесь". Я притормозил, не понимая, в чем дело. "Вы же Леонид Зорин?" - "Да", - говорю. "Вот, - говорит, - и поехали. Мне лучше. Я тоже с бетонного, с третьей секции. Это моим бетоном питается ваш полигон. Надо знать своих кормильцев!" Так я познакомился со своей будущей женой.
- С Томой?
- С Томой.
- Ничего себе… А я думал, что правда жертва.
- А разве нет? Но окончательно жертвой она стала позднее.
Пришла Света, поздоровалась по-испански и спросила, не прибегала ли сюда Мурка. Антон посоветовал заглянуть под бревна, откуда он вчера выпугнул целую стаю кошек. Девочка долго всматривалась в темноту под штабелем, шевелила там прутиком, звала и, печальная, вернулась к крыльцу.
- Хочешь есть? - спросил Леонид.
- Нет. Я только что молока напилась, налила Мурке, а ее нет. Ох, я и наподдаю ей, пусть лучше не кажется мне на глаза. И еще домашняя животная.
- Ну, бурчунья, разбурчалась, - недовольно заметил Леонид. - Смотри-ка лучше - оп-ля! - И он вытащил конфету из шевелюры Антона. - Прошу.
Света улыбнулась - дядя Леня мог развеять ее самое плаксивое настроение.
- Антон, а ты умеешь показывать фокус? - спросила Света.
- А как же! Все взрослые люди умеют, - солидно ответил Антон, куском хлеба подчищая остатки сайры.
- А и не все. Мне дядя Леня однажды вот из этого пустого кармана, - Света оттопырила свое в мелких синих цветочках платье, - таскал-таскал конфеты, таскал-таскал, целых две вытащил. И еще, говорит, там много осталось. Помните, дядя Лень?
- Еще бы!
- Вот. А я домой пришла, и когда мама с работы вернулась, я говорю ей, чтобы она достала конфет из моего пустого кармана. Она говорит, что из пустого ничего не достают. А я говорю, достают, дядя Леня, говорю, две достал и еще там осталось. Мама пошарила, ничего не нашла и сказал, что я дура набитая.
- Ну ладно. Хватит рассуждать, - сказал Антон. - Сейчас вот сяду на мотоцикл и такой фокус покажу, что вы упадете!
После короткой инструкции Леонид занял заднее сиденье, упершись ногами в землю, Антон завел мотор и уселся впереди. Ноги едва касались земли носками. Антона прошибла нервная дрожь. Мысли сбивались "Так… Что же дальше? А, отжать сцепление… Где оно? Ага, вот… Так, теперь что? Включить скорость… Ужас, неужели я сейчас поеду?.."
Треск двигателя все возрастал и возрастал, но мотоцикл не шевелился.
- Сбрось газ!.. Сбрось! - крикнул Леонид в самое ухо брату.
Антон окончательно растерялся и отпустил рычаг сцепления. Мотоцикл рванулся, вильнул и лихо помчался к воротам.
- Отожми! Отожми! - кричал Леонид, но Антон уже ничего не понимал, кроме того, что машина под ним движется.
Мотоцикл бухнулся в столб ворот и заглох.
- Ух! - выдохнул Антон, опомнившись. - Вот это да-а! Вот жали!
- Не пойдет, голубчик, - сказал Леонид и цыкнул языком. - С таким водителем прямая дорога на тот свет, а не на бетонный завод.
- Если бы ты не крикнул, все было бы нормально, - оправдывался Антон. - А здорово он понесся.
- Видела фокус? - спросил Леонид у Светы.
- Я думала, вы все повалите и прямо на улицу выскочите.
- Это еще Антон не разошелся. А разойдется - выскочит и даже по небу порхнет.
- Не порхну, не беспокойтесь… У-у, тут больше ста пятидесяти килограммов. Тут полтонны. - Леонид лишь поддерживал мотоцикл, а толкал его Антон. Он запыхался, однако сейчас же прыгнул в седло, едва они допятились до стоянки. - Спорим, что через два дня я буду гонщиком!.. Садись!
- ¡Adelante mi chico! - крикнул Леонид.
Глава седьмая, в которой Гошка превращается в Салабона
Антон ждал Гошку.
Езда на мотоцикле так его разжарила, что он окатил себя ведром воды и теперь сидел в одних трусах на штабеле. Рядом подсыхала одежда.
Антон думал о вертолете. Гошка вроде не шутил, но слишком все это странно…
Солнце припекало спину. И это тепло, и усталость, и запах смолы, исходивший из бревен, - все было приятно. И приятно было видеть шапку тугих синих туч за далекими холмами, словно там диковинное тесто лезло через край; и тонкая струя дыма приятно поднималась из тайга, там кто-то развел костер; и дома, уходящие вниз, стояли, казалось, так тесно, что по ним, как по ступенькам, можно было сбежать к железнодорожной насыпи, откуда слышались мальчишеские крики.
Раздался свист. Над забором торчала Гошкина грязная физиономия.
- Леонида Николаевича нету? - хрипло спросил он.
- Нету. Проходи. - Антон спрыгнул со штабеля.
Гошка не спеша, с оглядкой пересек двор и подмигнул по-свойски.
- Привет.
Антон пожал протянутую руку коротко и крепко, с некоторым волнением - до сих пор он обходился с друзьями без рукопожатий, а Гошка так легко и просто перешагнул через это.
- А где Леонид Николаевич?
- Ушел на перевязку и к Томе.
- Давно?
- Да что ты его боишься? Думаешь, он мне запрещает друзей заводить?
- Смотря каких… Ну, говорил о шестерне?
- Нет еще, все как-то…
- Не веришь… А я вчера последний подшипник для пинта достал. - Гошка снова оглядел двор. - У вас тут прилично… Значит, не веришь? Тогда слушай, неверушка, так и быть, расскажу, как я летал с печки на полати… - Ребята уселись на траву перед бревнами. Гошка обхватил колени. - Вся эта заваруха началась в детдоме, на Украине. Я ведь детдомовский. Слышал, как меня тот чмырь разрисованный обзывал?
- Слышал. Значит, ты сирота?
- Нет.
- Почему же - детдом?
- Потому что нет ни отца, ни матери.
- Значит, сирота.
- Да нет, - со спокойной, вразумляющей улыбкой возразил Гошка. - Я нормальный. Сирота - это кто пришибленный да трусливый. Сиротой можно быть при отце и при матери… Так вот, все это случилось в детдоме. Что там, на грядке, редиска?
- Хочешь?
- Штуки три.
- Так вот, все это случилось в детдоме, - опять начал Гошка, вытирая редиску о штаны. Меня звали не Гошкой, а по прозвищу - Салабоном. Мы разное там вытворяли и вот придумали вертик. Я придумал, если на то пошло. Ну, прикинули, сколько чего надо, где достать. Кузня и мастерская были у нас свои, так что все детали сделали мигом. А в совхозной слесарке стащили редуктор от точила - двигатель наш. Мы, брат, хитро додумались: без мотора и бензина руками винт крутить. К редуктору присобачили вот такую ручку и вертим, как мясорубку. Винтище здоровый, крест накрест, из двух досок по четыре метра. Скобами сбили, еще накладками и намертво прикрутили к валу. Ну и, конечно, всякие там подшипники, болты, фанера, железки. Вот начнем строить - разберешься. - Гошка руками изображал, как крест-накрест сидели лопасти винта, как проходил вертикальный вал, пальцами вычерчивал в воздухе детали. - Полмесяца провозились. Местечко там нашли заброшенное в лопухах. Ты слушай, не нервничай… И вот построили. Теперь - испытывать. А вроде боимся. Вдруг взовьется черт те куда. Уговорили Ваську Мухина. Лети, говорим. И веревку к колесу привязали, чтоб не пустить высоко. Ну вот, залез Васька в кабину, закрылся. Смотрим - винт дернулся и пошел, пошел, все сильней, сильней, сильней. Лопухи замотались вокруг. А Васькин локоть только мелькает в окошке. Видим - одно колесо оторвалось от земли, другое, а потом весь вертолет стал подниматься, так ме-едленно. Два метра, три еще выше. Мы как заорали "ура"! Васька услышал, глянул в окошко, а земли-то нет. Перетрухался, бросил ручку да как саданет пяткой по двери, так она нам на голову и брякнулась, и вертолет тут же - колес как не бывало. Васька треснулся об редуктор, пробил черепок и вывалился в лопухи. Орет, Кровь. Мы его - к врачу. Врач - к директору. Тот - что да как? Кто-то протрепался. Директор - за мастерскую. Как увидел все это, так глаза и выпучил. "Разломать! Сжечь!" Нас разогнали. Ваську в палату положили, а чтобы разломать вертолет - не оказалось завхоза. Он приехал на другой день. Но мы же не дураки - мы за ночь с Костей сняли винты, редуктор и вал - самое главное, а доски - руби, чихать на них.
- Ну-ну, что дальше? - нетерпеливо перебил Антон.
- Что, разобрало?.. То-то. Это только по рассказу! А был бы ты с нами, не так бы еще!.. Ну вот, перетащили мы все в соседний лесок и решили: катись подальше всякие эти хлюпики, давай вдвоем строить, заново. Дней десять пыхтели, меньше, чем с первым. Делали и все думали - поднимет двоих или нет?.. Позарез нужно было, чтобы поднял! Вдвоем и летать интереснее, и другое… Ведь как у настоящего вертолета? У него куда надо лететь, туда он и перекашивает винты. Там есть такой механизм перекоса. Я у одного летчика выспросил. А в нашем что перекосишь? Шиш на постном масле, как говорят девчонки. Ось-то намертво сидит. Остается наклонять сам вертолет. Винтам чихать, чем их перекашивают, им лишь бы перекоситься, тяга все равно будет… Вот тут и нужен второй пилот - переползать с места на место. Например, командуешь: "К носу!" Он ползет к носу. Вертолет наклоняется и летит вперед. Быстрее нужно - кричишь, чтобы в самый угол забился. Он забьется в самый угол - под тобой только кусты мелькают.
- Хм, - вырвалось у Антона.
- Ну вот, мы с Костей потихоньку у Васьки Мухина спрашиваем: как, мол, трудно было вертеть ручку? "Нет, - говорит, - не трудно, я, - говорит, - даже не заметил, как поднялся". Мы обрадовались! Ну, думаем, поднимет. И поднял! Двоих поднял!
- Здорово, - сорвавшимся, с хрипотцой, голосом сказал Антон, потирая вдруг замерзшие локти.
- Еще бы! С радости мы так налетались, что дня два руки тряслись, а ложки о зубы стучали… Ну вот. А потом наладилось: я кручу, Костя ползает; я ползаю, Костя крутит. Во! - житуха была… Облетали мы все вокруг и стали готовиться к путешествию. Главное что? Руки набить. Руки - это все. Ну-ка, как у тебя? - И хоть и так было видно, что Антон не атлетического сложения, Гошка бесцеремонно ощупал его бицепсы, плечи и недовольно дернул губами. - Слабовато. И белый ты какой-то, как курятина. Не больной?
- Да нет, что ты, - смутился Антон, - Я к концу лета как негр буду. Ну и что дальше-то?
- Дальше? - Гошка на миг задумался. - А дальше что - запаслись едой, взяли из детдома по одеялу, фонарик, сделали пятизарядный самопал и полетели. Так где-то под вечерок. Костя говорит, давай на дорогу кавунами запасемся. Давай! Подлетаем к баштану, а там дед-сторож бродит. Что делать? Смотрю я - вроде без ружья дед. "А рискнем", - говорю Приземлились за дедовской спиной, набрали кавунов, сколько влезло, я и кричу: "Эй, дед, плохо караулишь!" Он оглянулся - да к нам. "Кто, - кричит, такие?" А мы - фрр! - у него из-под носа и взвились. Я кручу, а Костя высунул в окно самопал и коробком - чирк. Пять выстрелов очередью как грянули у деда над головой, так он и сел, а потом вскочил да как вдарит по баштану, через кавуны, через кавуны… Костя, конечно, в воздух стрелял… Вот так мы и улетели. А через четыре дня, - Гошка щелкнул языком и развел руки, - авария! Пролетели километров шестьдесят, остановились ночевать, как всегда, в лесу. Уже темнело. Развели костер, печем картошку. Придумываем, куда дальше лететь. Костя разошелся: "Хорошо бы, - говорит, - до Киева добраться, над Крещатиком пронестись". - "А что, - говорю, - давай рванем. Горючим не заправляться. Заблудиться не заблудимся - не Африка". Сидим, мечтаем. Вдруг слышим - собака. Лай прямо к нам. Костя вскочил. "Нас, - говорит, - ищут, выследили". - "Как же, - говорю, - собака могла унюхать, мы же по воздуху летаем?" Но все равно надо было тикать. Увидят вертолет, начнут расспрашивать. А может, директор уже раззвонил по всему району, и нас сразу узнают. Взлетели быстренько и повисли недалеко. Ждем - может, мимо пройдут. Да. Но какой дурак ночью мимо костра пройдет. Видим, подходят двое, с ружьями. Собака - с теленка. Охотники. "Эй, кто тут живой, - кричат, - вылазь!" А сами рюкзаки снимают. А псина уже под нами лает - учуяла. Отлетели мы чуть. "Где, - спрашиваю, - фонарик?" - "У тебя", - отвечает. "Нет его у меня". - "Ну все, - говорит Костя, - у костра оставили. И спички там же". Тьфу, дурачье! Как сесть теперь в темноте? Надо же на поляну садиться, а разгляди попробуй. А руки болят - намотались за день. "Ладно, - говорю, - давай ощупью, пропади все пропадом". Слышим - ветки царапнули. Прибавляю обороты, отлетаем, опять пробуем - опять ветки. Раз десять совались, и все - деревья. А спать охота, и брюхо урчит, злость… Вдруг кабину - дерг! Бах! Трах! И мы - у-ух! Меня вместе с фанерной стенкой кинуло в кусты. И - тишина… "Костя, - кричу, - ты жив?" - "Жив, - говорит, - а ты?" - "Тоже, - говорю, - жив, а как вертик?" Ощупали мы его. Кабина разбилась начисто, вал погнулся, но самое глазное - сломались оба винта…
- Ужас! - качнув головой и болезненно сведя брови, вздохнул Антон. - Ужас! И все из-за этих охотников.
- Я бы их, гадов расстрелял тогда на месте!.. Но от костра отлетели далеко, вокруг чернота. Завернулись мы с Костей в одеяла и улеглись. А утром разобрались. Оказалось, что последний раз под нами не кусты шуршали, а ветки деревьев, и если бы снизились еще метра на полтора, то и сели бы. А мы - в сторону, и как раз на дерево… Обломки винтов валялись тут же. Собрали мы в рюкзак свои тряпки, а куда идти, не знаем. Лес, лес без просвета. И заблудились бы, может, и подохли бы с голода, если бы не собачий лай. Опять вдруг: гав-гав. Вот тут-то мы обрадовались ему. Это были те же охотники. Наврали им всякой всячины, пришли в деревню, ну, а там… Через день мы были в детдоме. Нас, понятно, уже искали, давай расспрашивать, где и как. Мы с Костей молчим, как покойники. Директор разорался! Отправили нас в трудколонию. Костя и сейчас там, а меня тетка в Братск взяла. Так что вот…
Гошка вздохнул и отсутствующим взглядом уставился в траву.
- Наверно, он до сих пор в лесу лежит, - печально сказал Антон.
- Да-а, гниет и ржавеет. Наткнутся ученые - о! скажут, опять кто-то с Марса прилетел. Они любят порассуждать о всяких этих… марсианах, лунатиках.
- Значит, за десять дней его можно построить?
- Конечно. Ну, самое большое - за две недели. Ты давай мне шестерню, а остальное - будь спокоен. Главное - редуктор собрать.
- Шестерня будет.
- Вот такой разговор мне нравится.
- Неужели мы поднимемся в воздух?
- Только трубы под нами замелькают.
Антон рассмеялся, но затем вдруг осекся, привстал на колени и спросил:
- Слушай, Гош, а зачем ждать шестерню?
- А мы и не будем ждать. Найдем местечко где-нибудь в тайге, чтоб ни один дядя Митя не пронюхал, и начнем. Я все вон к той балке приглядываюсь.
- Так пошли.
- Прямо сейчас?.. Слушай, ты мне нравишься. - Гошка поднялся, хлопнул кепкой по ладони. - Я заскочу домой, скину робу и умоюсь. А ты через полчаса выходи на линию. Хоп?
- Хоп!
- Слушай, Антон, зови меня Салабоном. Я сразу пацанов вспоминаю, как мы жили да поживали.
- Пожалуйста - Салабон… Как мудрец какой-то.
- А как же!.. У тебя ведь тоже небось прозвище есть. Давай и я тебя буду шпарить по прозвищу.
- Нет, мое не надо.
- Как хочешь. Ну хоп! Значит, договорились - на линии… Через пятнадцать дней мы взовьемся над Братском. - Гошка подмигнул и рукой изобразил штопор.
Где-то грохнул взрыв. Эхом отозвалось за забором кудахтанье курицы. Антон стоял посреди двора, расставив ноги, и, не моргая, с замершей улыбкой смотрел на ворота, за которыми скрылся Салабон.
Глава восьмая, в которой появляется Падунский Геракл
Закатав рукава и штанины, Антон с лихорадочным усердием мыл пол. Тряпка смачно чавкала, в пояснице незнакомо-сладко ныло, а под руками одна за другой влажно просветлялись половицы, наполняя комнатушку какой-то новой атмосферой.
Сегодня возвращалась Тома, и Зорины объявили аврал.
Леонид убежал в магазин. Антон вынес уже и раскидал по бревнам всю постель, обмел березовым веником потолок и стены и теперь вот ожесточенно добивал пол, который был тем хорош, что вода вместе с мусором бесследно исчезала в щелях.
На косяке трепыхались бумажка со словами кубинского гимна. Антон сперва горланил его, потом перешел на мурлыканье, а потом почувствовал, что про себя петь удобнее всего.
У порога вырос Леонид с разбарабаненной сумкой, из которой торчали обмякшие хвосты мороженой камбалы и серебряная головка шампанского.
- Как? Все вымахал? - удивился он. - Ну и ну!.. Устал, конечно? Извини. Если б не рука, я бы…
Вдвоем братья быстро доубирались и вышли со двора. Леонид сказал, что поведет Антона тем путем, каким вел Тому в ту ночь. И рассказывал, как было дело. Он каждый день спрашивал, мол, когда, когда? Тома только улыбалась. "Pronto, mi esposo, pronto". To есть: "Скоро, мой супруг, скоро". А в тот вечер испуганно проговорила: "Утром". А среди ночи вдруг встала и шепчет: "Пойдем". Леонид кинулся было на дорогу ловить попутную, но Тома не пустила. "Так, - говорит, - дойдем. И они пошли по шпалам. Но вскоре силы оставили Тому, Леонид перепугался и без раздумий - напрямик, через лес. Наткнулись на больничный забор, Леонид высадил три доски, и все. А через полчаса Саня уже родился.
- Да-а, - вздохнул Антон.
Эти бесцветные слова "жена", "сын", "родился" сейчас вдруг точно вывернулись наизнанку для Антона, ожили, и он с удивлением вслушивался в них.
Снизу, от линии, доносился гвалт, и, завернув за угол, Зорины увидели толпу мальчишек. Они, что-то окружив, спорили и размахивали руками.
- Готов, Оська? - крикнул кто-то.
- Готов.
- Старт!