Мы заспешили на второй этаж, в палату четвёртого отряда. По дороге малыш рассказал, что к ним в палату вдруг пришёл длинный и приказал, чтобы Саконтиков шёл вниз с ним сражаться в шахматы (видно, Усачёву хотелось хоть у кого-нибудь выиграть). А Саконтиков в это время сидел на кровати печальный, чуть не плакал отчего-то и идти вниз отказался. Тогда длинный к нему привязался.
Когда мы вошли в палату, Усачёв говорил:
- Весь лагерь будет знать, что ты плакса, что ты… - Тут он увидел нас и остановился.
- Ты здесь… чем занят? - спросил Миша Усачёва.
- Вот плаксу успокаивал, - ответил Усачёв, - из-за чего-то ревёт.
- Коля, - Миша присел с Саконтиковым рядом, - случилось что-нибудь? Скажи.
- Он смеяться будет… - сказал Саконтиков, вытирая слёзы и кивая на Усачёва.
- Смеяться он не будет, - твёрдо пообещал Миша.
Саконтиков отвёл глаза в сторону, уже успокоенный, легонько всхлипнул в последний раз и признался:
- Я по маме скучаю. Вспомнил, и грустно чего-то, - Саконтиков смущённо и доверчиво посмотрел на Мишу.
- Она жива? - быстро спросил Миша.
- Конечно, - ответил Саконтиков так, точно не представлял, что может быть иначе. - Просто я не расставался с ней никогда.
- У меня тоже мамаша, а я ничего, не плачу без неё, - заметил Усачёв и ухмыльнулся.
- Если б у меня была… - начал Миша тихо и вдруг грубо и громко сказал: - Проваливай отсюда, Усач! - и толкнул Усачёва плечом.
- Потише! - Усачёв отступил к порогу, но не ушёл. - Вот в Спарте, - сообщил он, - там слабых, немужественных ребят сбрасывали с высокой скалы в море. А других они так закаляли, что когда к одному мальчику заполз ночью под рубашку лисёнок и прогрыз ему живот, то он даже не закричал ни разу. А слабых и плакс они скидывали в море!..
По-моему, если б Усачёв не говорил насчёт спартанского воспитания, с ним бы, может быть, потом не случилось того, про что скоро услышали в соседних домах отдыха, санаториях и на всём Крымском полуострове. Но это пришло мне и Мише на ум не в тот вечер. А в тот вечер Миша сказал только:
- Повезло Усачу, что не у спартанцев родился!
Усачёв ушёл, а мы повели Саконтикова погулять перед сном.
Над морем висела огромная луна, и свет от неё лежал на воде широкой дорогой, которая тянулась к скалистому острову и, наверно, продолжалась за ним.
Потом в одно мгновение лунная дорога исчезла. Это большое седое облако с рваной бахромой окутало луну и притушило её. Вокруг стало темнее.
- Миша, - вдруг спросил Саконтиков, - а ты никогда не плачешь?
- Нет, - Миша помолчал. - Когда маленький был, - плакал. А сейчас уже года четыре не плакал.
- Четыре года! - восхитился Саконтиков.
С того дня он, хотя был в другом отряде, почти всё время проводил около Миши.
5
Для Усачёва началась неспокойная жизнь.
- Внимание! Спартанец идёт! - кричали малыши, если он приближался. А если он не приближался, то они сами находили Усачёва и, остановившись шагах в десяти от него, пели такой куплет:
Эй, спартанец, закаляйся
И забудь про докторов!
И отсюда убирайся,
Если хочешь быть здоров!
Спев это хором, малыши немедленно разбегались врассыпную. Но Усачёв за ними даже не гнался. А через несколько минут они появлялись за его спиной и опять исполняли этот же куплет. Только вместо "Эй, спартанец, закаляйся" они иногда пели: "Эй, пятнистый, закаляйся!" Пятнистым же Усачёва стали называть потому, что он и на самом деле был весь в пятнах - тёмно-коричневых и светло-зелёных. Так как он часто ходил к Леониду Фёдоровичу и жаловался на москитов, то ему смазывали укусы зелёнкой или йодом.
Ребята из нашего отряда Усачёва песнями не донимали, но Жорка Фёдоров с ним очень неудачно пошутил. Жорка с утра до вечера всех разыгрывал и по любому случаю привирал. Он это делал не для своей пользы, не назло кому-нибудь, а просто так.
- Знаете, что сегодня на третье? - спрашивал Жорка перед обедом. - Арбуз, вот что!
Приходим в столовую, и нам дают вовсе вишни. А Жорка почему-то радуется:
- Здорово я вас провёл?!
С Усачёвым у Жорки получилось нескладно. Жорка встретил его, когда он спешил на волейбольную тренировку, и сказал:
- Ну, брат, договорились.
- Насчёт чего? - Усачёв насторожился.
- Насчёт лисы, - ответил Жорка совершенно серьёзно. - Значит, дают нам лису на часок. А сначала заведующий зверинцем никак не соглашался. У меня, говорит, всё хозяйство медвежонок, сова да лиса. Я, говорит, их кормить разрешаю, а выпускать права не имею.
- А потом… разрешил? - спросил Усачёв, ничего не понимая.
- Всё-таки договорились, - подтвердил Жорка. - Так что сегодня чаю напьёмся и ты тоже. Потом сбор: история Крыма. Ирина рассказывать будет. И ты со всеми послушаешь. Ну, а как сбор кончится, сажаем тебе лису под рубаху, и там видно будет, мужественный ты или нет…
Усачёв испугался. Про то, что в лагерном зверинце действительно содержалась лиса, он знал; того, что Жорка Фёдоров шутит, он не понял. А Жорка больше не сказал ничего, повернулся и убежал.
Усачёв помчался к Леониду Фёдоровичу, повторил ему Жоркины слова и сказал, что, наверно, всё затеял Волошин. Ирина предложила нам собрать совет отряда.
На самом деле Миша, конечно, ничего против Усачёва не затевал, а, наоборот, сказал, что я, как звеньевой, должен с ним вести воспитательную работу. Я попросил, чтоб Миша, как член совета отряда, объяснил мне, с чего я должен начинать.
- Ну, - сказал Миша, - во-первых, в чём состоит главный недостаток Усачёва?
- Главный недостаток Усачёва, - ответил я, - состоит в том, что он дурак.
Миша подумал и сказал, что это верно.
- Вот против этого недостатка, - объяснил мне Миша, - мы в первую очередь начнём бороться.
- А как? - спросил я.
- Ты не представляешь, что ли? - удивился он. - Не приходилось никогда?
Я сказал, что вёл воспитательную работу с двоечниками, троечниками, лентяями, с вруном, но с дураками я не вёл воспитательной работы и не знаю, как её ведут.
- А ты разве вёл с ними воспитательную работу? - спросил я.
- Вёл, - ответил он, - ко мне, был случай, одного прикрепили.
- И он стал потом умным человеком? - поинтересовался я.
Миша подумал немного.
- Не знаю, - сказал он, - мы с ним вот как поступали: поручали ему какие-нибудь полезные дела.
- Для чего?
- Для того, чтобы у него времени тогда свободного на глупости не оставалось.
- A-а… Ясно… И больше ничего?
- И дразнить я его не давал, - добавил Миша.
На совете отряда Миша предложил включить Усачёва в нашу сборную волейбольную команду, которой предстоял ответственный матч с командой известного лагеря.
Ирина согласилась с тем, чтоб Усачёв играл в сборной.
Когда насчёт Усачёва всё порешили, то, как и на самом первом сборе, начали говорить о будущих походах. Мы с Мишей ещё накануне проложили на карте Южного Крыма маршрут к горному озеру. Теперь мы показали эту карту совету отряда и рассказали всем то, что узнали от лагерного сторожа. По его словам, на пути к озеру и вокруг озера мы могли бы собрать образцы разных горных пород.
- Каждый бы собрал для своей школы по коллекции, здорово было бы, а? - сказал Миша. - Я в школе обещал даже, что соберу и привезу. А на пляже я ничего не могу собрать, гальку только одну…
Тут мы все разом стали просить Ирину, чтоб поход состоялся поскорее.
- Если б до острова добраться… - протянула Ирина, будто соображая что-то, - там, говорят, лунный камень есть… Вот бы для наших коллекций была находка!.. Это мечты одни! - сейчас же добавила Ирина, будто спохватившись. - Для того чтоб один наш отряд смог попасть на остров, понадобилось бы снарядить пять больших лодок. Представляете? Где же взять столько гребцов?
Мы ответили, что можем очень быстро научиться грести, но Ирина сказала, что надо сперва научиться, а потом уж строить всякие планы. Тогда мы снова заговорили о походе к горному озеру.
- Ведь для этого ни лодок, ни гребцов не надо! - доказывал Ирине Миша. Но, сколько мы ни нажимали на неё, она всё-таки не назначила дня похода и даже не дала обещания, что поход обязательно состоится. То есть мы почти уже уломали её, но в эту минуту явился Леонид Фёдорович.
- Так… О чём идёт речь?
Ирина объяснила ему. Я предполагал, что он заволнуется, услышав про наши затеи, но он не заволновался, а стал рассуждать.
- Если устраивать такой поход, - сказал он, - то непременно с ночёвкой у озера. Возвращаться в лагерь в тот же день невозможно, пройдя столь большое расстояние.
- Правильно! Конечно! - обрадовались все. - С ночёвкой у озера!
- Да, - продолжал Леонид Фёдорович, - в этом надо заранее отдать себе отчёт: ночевать придётся у озера, под открытым небом или в пещере.
- Под открытым небом или в пещере… - подхватили мы и радостно переглянулись.
- Но, - рассуждал Леонид Фёдорович, - ночью в горах бывает холодно. Поэтому не обойтись без того, чтобы не развести костёр. Да, надо заранее сказать, спать вам предстоит до самого восхода у костра.
С каждым новым словом Леонида Фёдоровича будущий поход казался всё замечательнее.
- Но ночёвка у костра даёт очень большие шансы на простуду, - неожиданно закончил он, - так как костёр согревает нас только с одной стороны. - И Леонид Фёдорович покачал головой с таким видом, что у меня сердце ёкнуло: не видать нам озера!
- Ну и отвечу я ему сейчас!.. - прошептал сидевший рядом со мной Гера Ивашов, о котором Ирина говорила, что из нас всех он "самый спокойный мальчик". Но только Гера встал, Леонид Фёдорович его попросил:
- Открой-ка рот, Ивашов. Раз уж я здесь, заодно посмотрю: у тебя справа небольшая краснота была.
И, не сказав того, что хотел, Гера разинул рот и сказал: "А-а-а-а!" Потом высунул язык и закричал: "Э-э-э-э!" А закрыв наконец рот, не стал перечить Леониду Фёдоровичу. Или, может быть, пока он кричал "а" и "э", у него из головы вылетело, что он собирался перед этим сказать…
- Мне понятно ваше желание, - Леонид Фёдорович направился к двери, - но ночлег в горах опасен для здоровья.
- Почему же тогда в песне поётся: "Если хочешь быть здоров, то закаляйся"? - спросил Миша. - По-вашему, ведь закаляться не надо…
- Надо, - ответил Леонид Фёдорович. - Только песни пишут поэты, а за тем, чтоб ваша жизнь была хорошо организована, слежу я. - И он ушёл.
6
В последние дни перед волейбольным матчем мы очень много тренировались. Так как других дел нам не предстояло, то мы только и говорили о матче и о том, удастся ли нам победить.
Перед тем как я передал Усачёву, что его включили в сборную, Саконтиков мне сказал очень странную вещь.
- Володя, а Володя! - Саконтиков был чем-то удивлён. - А зачем Усач сухари сушит?
- Сухари? - Я и сам ничего не понимал. - Где же он их, на кухне, что ли, сушит?
- Нет, что ты! - ответил Коля. - Он разложил хлеб на большом таком камне у ограды, за которой виноградник, а сам сидит рядом с книжкой, а солнце припекает, и получаются сухари… Ну зачем ему? - Саконтиков от нетерпения и любопытства даже подпрыгивал немного.
Нас кормили четыре раза в день, вкусно и досыта, тем, кто просил, давали добавку, поэтому я ни за что не мог сообразить, для чего Усачёву сухари. У нас на полдник чуть не каждый день были сдобные булочки.
- Может, тебе померещилось? - спросил я Саконтикова.
Саконтиков оскорбился.
- Честное пионерское под салютом! - выпалил он покраснев. - Мы бабочек ловили и вдруг Тольку Усачёва увидели. Видим, он сухари сторожит, и ушли оттуда…
Я сбегал к забору, отделявшему лагерь от виноградника, но Усачёва там не застал. На плоском камне, нагретом солнцем, никакие сухари не лежали. Я решил, что малыши что-то перепутали.
Когда я сказал Усачёву, что его включили в сборную, он растерялся. Сперва он даже не поверил. А потом улыбнулся и без всякой заносчивости спросил:
- Не врёшь?
- Будь спокоен, не вру.
Тогда он тем голосом, которым и всегда бахвалился, сказал:
- Я не подкачаю! В матче применим новый способ блокировки.
Я припомнил, что, играя с Мишей, Усачёв тоже употреблял непонятные выражения. Мне вдруг стало боязно, что и матч мы можем проиграть.
Однако на тренировках Усачёв очень старался. Правда, у него был недостаток: он не любил пасовок. Если мяч попадал к нему, то он стремился сильным ударом "погасить" его. А стоя на подаче, он слишком красовался. Но зато удар у него был сильный. И, когда за день до матча Гера Ивашов сказал, что опасно Усачёва завтра выпускать на площадку, потому что он задаётся, Жорка Фёдоров ответил:
- Может, он задаётся чуточку, да зато как "режет" и длинный какой!
На волейбольной площадке Усачёва называли длинным без насмешки, а, наоборот, с уважением и даже с завистью.
В нашу сборную вошли Толя Усачёв, Гера Ивашов, Жорка Фёдоров и ещё три человека. Капитаном команды назначили Ивашова. Судить матч должен был начальник нашего лагеря Георгий Борисович.
Георгий Борисович немножко прихрамывает, потому что одна нога у него не сгибается. Он был ранен на фронте. Ему, наверно, лет сорок. Он часто заходит в столовую в белом халате и у всех по очереди спрашивает, довольны ли мы едой, вкусно ли приготовлено. Под вечер он всегда выходит из своего кабинета и направляется к скамейке у дачи младших пионеров.
Малыши сразу его замечают и окружают. Он сажает на здоровое колено Саконтикова или кого-нибудь другого и начинает качать, как дошкольника.
Один раз, я слышал, он спросил:
- Вас новым песням учат? Ну, спойте мне, пожалуйста.
Малыши спели ему. Потом он сказал:
- Я тоже вам могу спеть одну песню, которую вы не знаете. - И запел:
Эх, картошка - объеденье,
Пионеров идеал!
Тот не знает наслажденья,
Кто картошки не едал!
Он спел, засмеялся отчего-то и спросил:
- Что, хорошая песня? - Потом помолчал и сказал - Конечно, она теперь устарела. В то время, когда она на свет появилась, голодновато было, так что картошка, да на костре печённая… До сих пор не забыть!
Кто-то из малышей спросил:
- Георгий Борисович, вы, наверно, эту картошку в походе на привале ели, да?
- Правильно, - ответил Георгий Борисович, - на привале. Макали картошку в соль, запивали водой из ручья, а потом эту песню пели.
- А мы, Георгий Борисович, не едим печёной картошки… - сказал кто-то жалобно.
- Почему не едите?
- Потому что мы в походах не бываем, - ответил из-за моей спины подошедший Миша.
Это было как раз накануне матча.
- Да-а, - протянул Георгий Борисович, - тут ведь такая вещь: в ближний поход идти некуда, в дальний - далеко. - Он улыбнулся: - Учёный человек говорит, от этого похода вся поправка ваша на убыль пойдёт.
- Так это же Леонид Фёдорович, он же… - начал кто-то.
- Эх, если б мог, я бы с вами за милую душу в поход пошёл! - перебил Георгий Борисович. Он постучал пальцем по больной ноге. Потом встал и добавил: - Не горюйте, всё будет! Поправляйтесь пока…
Посмотреть на состязание нашей команды с командой знаменитого Артека пришли местные ребята и отдыхающие из соседнего санатория лётчиков. Капитан сборной Артека, парень ростом не меньше Усачёва, неожиданно преподнёс Гере Ивашову букет маков. Мы, когда готовились к встрече, упустили из виду, что есть такой обычай, и у нас для гостей букета не нашлось.
Георгий Борисович и вожатый Артека - помощник судьи - заняли свои места. Георгий Борисович дал свисток начинать игру.
Первую партию мы быстро проиграли. Гости играли дружно и, главное, так спокойно, как будто нас, "противников", вовсе не было, а они собрались в круг, чтобы просто для удовольствия попасоваться. У них не бывало, чтоб на мяч кидалось сразу несколько игроков. И вообще их игроки, казалось, с места не двигались, а ждали, пока мяч коснётся кончиков их пальцев. В первой партии нам еле удалось счёт размочить. Но во второй партии мы сумели подтянуться. Артековцы решили, наверно, что им всё равно ничего не грозит, и начали бить по мячу как попало. Но, увидав, что счёт стал в нашу пользу, они сразу засуетились. Их капитан запричитал:
- Активнее, ребята, активнее!
- Дожмём их, орлы! - обратился к нашим Гера.
Георгий Борисович засвистел и приказал:
- Отставить разговоры!
- Удалю с поля! - добавил вожатый Артека.
Георгий Борисович и его помощник находились на разных концах волейбольной площадки и каждую минуту просвистывали её насквозь.
Артековцы с большим трудом сравняли счёт.
При счёте 13:13 к ним перешла подача, но всё равно наш боевой дух был выше. Мы могли выиграть, это точно.