- Все маленький да маленький! Родная моя, меньше его да и то уже за какое-нибудь дело берутся. В ученье мальца отдать надо, вот и польза будет. Стирка стиркой, но и ты ведь не вечная, пусть себя как-нибудь сам обеспечит.
Вицек слушает и не знает, что сказать, но на этот раз мать оказывает тетке решительное сопротивление.
- И речи об этом быть не может! Чтобы я этих двух малышей одних оставила? Бога побойся, Бронка! Еще успеет, еще намыкается по чужим людям, - говорит мать.
В конце концов решают, что пока Вицек ни в какое ученье не пойдет, будет присматривать за младшими детьми.
- У него и так работы хватает, - говорит мать, и Вицек чувствует в сердце глубокую благодарность. Его охватывает страх от одного этого слова "ученье", хотя он и не знает точно, что оно значит.
Постепенно наступает и пора ученья.
Стиркой белья, поденной работой мать накопила немножко денег. Купила большое корыто, доску для стирки и теперь берет белье на дом. Правда, очень тесно стало в маленьком каморке, клубы пара вечно наполняют ее, но по крайней мере мать целый день дома. Вицек помогает ей - выливает грязную воду, вертит выжималку, бегает в лавку за хлебом и картошкой.
С детьми у него уже меньше хлопот. Хельку приняли в школу, а на послеобеденное время мать устроила ее в какой-то приют, где дети играют, учатся и получают кое-какую еду, так что остался один Владек. Он еще совсем маленький и несмышленый, вертится все время между корытом и грудами белья. Мать в вечном страхе, как бы Владек не попал под горячую воду и не испачкал выстиранное белье.
Незаметно наступает осень, а за ней зима. Владек и Хелька почти не вспоминают Броновиц. Раньше, когда у матери выпадала свободная минута, они приставали к ней с просьбами, чтобы она рассказала, как было в Броновицах. И мать рассказывала, как они с отцом купили Калину, как у Заваловых взбесился пес Бурек и чуть было не покусал маму, как однажды ласточка, удирая от ястреба, влетела к ним в хату, а ястреб за ней. Это все были истории, которые дети знали наизусть, слышали уже много раз, но всегда выслушивали с одинаковым любопытством, с одинаковым интересом.
Теперь уже редко кто из них попросит:
- Расскажи, мама, как было в Броновицах!
Забывают. Хелька предпочитает сама рассказывать о том, что было в школе и в приюте. Владек слушает ее с раскрытым ртом и радуется, что в будущем году и он пойдет в школу.
Проходит весна, наступает лето. Вицек и мать теперь особенно тоскуют. В городе не так чувствуется, что пришла весна. Конечно, когда видишь почки и листья на деревьях, то ясно, что весна настала. Но здесь нет того аромата, который идет от земли, когда она освобождается от растаявшего снега. Не таит в себе сладостных обещаний, не пропитан здесь ароматом весенний ветер. Не заметишь здесь, как из бурой, еще пронизанной зимним холодом земли пробиваются первые зеленые ростки.
Проходит весна и проходит лето. Однажды прибегает тетя Бронка с новостью: она уезжает из Кракова вместе с дядей Алоизом.
Мать стоит посреди комнаты в облаке поднимающегося от корыта пара и, заломив руки, полными ужаса глазами смотрит на тетку. Слушает тетку. Дядя Алоиз получил работу в Варшаве. Дядя Алоиз - печник. Складывает изразцовые печи. Теперь в Варшаве строят большой дом, пожалуй, человек пятьсот будут жить в нем. Хотят в этом доме поставить печи на краковский манер, из изразцов, прилаженных один к другому и гладко отшлифованных, а не так, как в Варшаве, где не умеют класть изразцы.
Матери вовсе не интересно, где и как складывают печи. Она знает только одно - тетя Бронка уезжает.
- Святая Мария… А мы? А с нами что будет?
Тетя Бронка, по своему обыкновению, набрасывается на мать с потоком резких упреков.
- А что ж такого? Разве ты дитя малое, без няньки обойтись не можешь? Стирка у тебя есть, купила себе что нужно, заработать на хлеб теперь не трудно будет. Есть где жить, квартира как полагается. Чего ж тебе еще нужно? Небось сама справишься. Вицек тоже уже парень большой, растет, поможет, когда понадобится, а там, смотришь, и он домой заработок принесет. Какая же тебе нужда во мне? Привезла тебя сюда - и все. Больше, чем раз в день, мы и так не виделись…
- Но ты была тут, за стеной, - говорит мать, и губы у нее дрожат.
Тетя Бронка становится мягче, подходит к матери и обнимает ее. Мать в могучих объятиях тетки кажется маленькой и слабой, как дитя.
- Эх, свет уж не так велик! Гора с горой по сходится, а человек с человеком - всегда, - говорит тетка. - А если туго придется, напиши мне. Алоиз там будет хорошо зарабатывать.
Мать качает головой - не в этом, мол, дело.
Вечером тетка долго сидит у матери, и они снова разговаривают. Вицек узнает: если у человека нет собственного огорода, то на овощах много не заработаешь; поэтому тетка продает кому-то свой ларек и предпочитает переехать в Варшаву. Город большой, и для нее там какая-нибудь работа найдется, а дядя Алоиз один ехать не может - не очень-то он здоровый, да к тому же беспомощный. Лучше, если тетка будет вместе с ним, скорее чего-нибудь в жизни добьются.
И еще Вицек узнает, что тетка говорила со столяром с Николаевской улицы о нем, о Вицеке, и что столяр согласился взять его, Вицека, в ученье.
Мать опять обеими руками отмахивается, но тетка сердито кричит на нее:
- А ты что, думаешь хлопца вечно возле юбки держать? Пусть у него будет ремесло в руках, обеспеченный кусок хлеба. Мастер - человек добрый, никакой обиды он там знать не будет. Научится, потом сам мастерскую откроет, будешь и ты иметь на старости спокойный угол и крышу над головой. Еще немало наплачешься, пока всех троих вынянчишь, в люди выведешь! От этого сиденья дома ему никакой пользы не будет. Осенью и Владек в школу пойдет, так что Вицека можешь спокойно отпустить.
Вицек видит, что мать уже не сопротивляется, уже расспрашивает об этом мастере - что, мол, и как. Вицеку страшновато, но он и рад: ремеслу научится, будет делать столы, шкафы, все. Одно плохо - придется уйти из дому и поселиться у мастера. "Ну что же, - думает Вицек, - привыкну".
И он вспоминает, как ему грустно было, когда они переехали из деревни в город, - словно в клетку заперли. А теперь уже не так. Видно, человек ко всему привыкает…
Тетя Бронка уезжает, оставив им немного рухляди и запасы капусты и картофеля в погребе. Вицек глядит на пустые стены и кучки мусора на полу. Грустно здесь стало - когда скажешь что-нибудь, эхо ударяется о стены, на которых дыры от вырванных крюков похожи на большие раны. Теперь только чувствует Вицек, как хорошо было, когда здесь жила тетя и всегда ощущалось ее присутствие, - достаточно было пройти сени, чтобы увидеть ее широкое и веселое лицо, услышать ее грубоватый голос.
А теперь тетки нет, и они одни. Мать в этот вечер долго сидит у окна и глядит на подсолнухи. Она разговаривает с детьми спокойно, но по ее лицу текут крупные слезы и капают на праздничную кофту.
Летом у мамы меньше стирки, а осенью, когда работы больше и нет времени для раздумий и вздохов, Вицек отправляется в ученье.
Мастер оказался хорошим человеком. Не кричит, не ругается. Учеников у него двое - Вицек и хромой Ендрек. Ендрек второй год в учении, так что он уже помогает мастеру в работе. Вицек - больше на посылках и помогает дома жене мастера. Подметает, баюкает ребенка, провожает Ядвигу в школу - она еще маленькая и может попасть под трамваи или автомобиль. Никаких денег за свои труд он не получает, но хорошо и то, что дома одним ртом меньше, как-никак, матери легче.
В мастерской интересно. Вицек рассматривает рубанки, пилы, маленькие и большие, с разными зубцами, широкими и узкими. Он уже знает, что такое рубанок и что такое лобзик.
Приятно пахнут доски, лак. Ендрек уже помогает мастеру стругать, подбирает доски, вбивает гвозди, мерит линейкой. Вицек не может дождаться, когда и он будет все это делать.
- О, не так скоро, - говорит хромой Ендрек, который гораздо старше Вицека. - Через год, если все пойдет хорошо, мастер тебя подпустит к доскам. Мало, что ли, у тебя другой работы?
Работы, конечно, хватает. Подмести мастерскую, сбегать в лавку за хлебом и молоком, проводить Ядвигу, купить что нужно к обеду, растопить печь, убрать стружки, вечно их полно кругом, иногда выстирать кое-что, сходить на склад с заказом и разные такие дела. Но это ведь не "ремесло", о котором говорила тетка. Это он и раньше умел сделать - в деревне, правда, еще не умел, но здесь, в городе, когда мать стала ходить стирать, быстро научился.
- Так бы ты и хотел: раз-два, и уже столяр! - смеется Ендрек. - Так быстро, братец, это не делается. Через три-четыре года, пожалуй, станешь подмастерьем…
- А мастером?
- Как ему не терпится! Подождешь еще, подождешь! У самого молоко на губах не обсохло, а он уже мастером хочет быть, - говорит Ендрек, и из-под его рубанка падают длинные ароматные стружки.
Вицек вздыхает. Не так представлял он себе все это!
По воскресеньям, в праздники, а иногда и в будни, вечерком, после работы, Вицек приходит домой. Мать вытирает фартуком стул и подвигает к нему. Говорит теперь с ним, как со взрослым.
- Хелька учится хорошо, хвалят ее. Владек немного хуже, но привыкнет: маленький еще, трудно ему столько времени в школе быть, по дому скучает. Тетя Бронка писала, что им там хорошо живется и они, наверно, там останутся. Барыня, та первая, у которой я всегда стирала, тоже уехала куда-то, кажется в Вильну. Работы много, только ноги что-то болят. Раньше, бывало, отдохнешь в воскресенье, и все пройдет. А теперь уж не то. Все болят и болят.
Вицек разглядывает лицо матери и обнаруживает на нем морщины и складки, которых не замечал прежде, когда изо дня в день видел ее. Теперь он ясно различает: от глаз к вискам бегут мелкие-мелкие черточки, а в гладких черных волосах пробивается седина.
"Да, да, - думает Вицек, - не знала мать хорошего дня с тех пор, как отец умер…" Но все переменится, как только он станет столяром. Мастерскую откроет. Владека к себе в помощники возьмет. Мать уже не будет стирать чужое белье, слишком трудно это для нее…
Но, возвращаясь в мастерскую, он видит, как еще далеко до собственной мастерской. Ендрек, который здесь уже второй год, и тот почти ничего не умеет делать. Только пан Казимир - подмастерье - работает вместе с мастером, примеряет, прибивает, вырезывает, полирует. Но и ему приходится не раз обращаться с вопросами к мастеру.
Вицек вздыхает. Как живое стоит перед ним лицо матери - и эти седые волосы, которых в Броновицах еще не было. Мелькает мысль: "В Броновицах жилось легче!" Но это неверно - просто он был меньше и многого не понимал. Нечего было есть, дом разваливался. Нет, если бы не тяжелая нужда, мать не уехала бы из Броновиц, не плакала бы, глядя на подсолнухи в чужом дворе…
С тех пор как Вицеку начали приходить в голову подобные мысли, он стал работать еще усерднее. Только и слышно было шуршание метлы по полу, мастерская сверкала чистотой, и мастер сам вызвался купить ему к Новому году костюм за то, что он так старается.
Но Вицек по сути дела был ведь еще ребенком и всякий пустяк мог отвлечь его от грустных размышлений: новый клиент, пришедший заказать шкаф, рассказ мастера о том, как в былые времена праздновалось окончание учения и переход в подмастерья, и даже песенки, которые распевала возвращавшаяся из школы Ядвига. И тоска по деревне притаилась где-то в глубине, не прорываясь наружу.
Работы у Вицека становилось все больше и больше. Правда, не в мастерской, а по хозяйству. Маленький Вацек, сынишка мастера, начинает ходить. Новые обязанности ложатся на Вицека. Теперь он даже в воскресенье не всегда может забежать домой: Вацека ни на секунду нельзя оставлять одного.
Когда же ему удается на минутку заглянуть домой, он замечает, что мать выглядит все хуже. Все больше серебряных нитей обнаруживает он в ее черных волосах. С трудом поднимается она со стула, когда ей надо пройти по комнате. Видно, очень болят у нее ноги от постоянного стояния у корыта.
Однажды, войдя в дом, Вицек сразу заметил, что мать чем-то удручена.
- Письмо от тети Бронки получила, - говорит мать.
- Что же тетя пишет?
- Хельку хочет к себе забрать. Дела у них, пишет, пошли хорошо.
- Хельку? Отчего это вдруг? Хелька от нас не уедет!
Вицек только теперь замечает, как дрожат у матери руки.
- А я, знаешь ли, сынок, так думаю: может быть, и в самом деле послать ее к ним в Варшаву? У тети дела идут хорошо, почему бы девочке не поехать…
Вицек поражен. Ему даже больно за мать, что она с таким легким сердцем соглашается отправить сестричку к тетке. Но он ничего не говорит. Матери, надо полагать, виднее, как поступить.
- И деньги на билет тетка прислала.
И вот Хелька уезжает. Семья становится меньше на одного человека.
Вицек возвращается к себе, в свой угол в мастерской, огорченный и злой.
Как-то в будни к нему забежал Владек. Вицек видит: в башмаках у мальчика дыры, каши просят.
- Отчего же мама не снесла их к сапожнику? - сердито спрашивает Вицек.
- Денег нет, - спокойно отвечает Владек.
- Денег?
- Барыня с Черновейской уже не дает белье в стирку, сказала, что мама плохо стирает. А лавочница стала платить меньше. Говорит: видно, у мамы сил нет - раньше лучше стирала. И вот не хочет платить столько, сколько прежде.
Вицек быстро заканчивает работу. Вместе с Владеком бежит домой. По дороге совсем не разговаривает с братом. Врывается в дом как вихрь.
- Вицек! - радуется ему мать. - Как это тебя отпустили? День-то будний…
Уже вечер. За окнами пылают огни уличных фонарей, а мать все еще стоит за корытом. Из-за клубов пара смотрит она на сына покрасневшими глазами.
Вицек сразу замечает - комода в углу нет. Остался только след от него - квадратик отбитой штукатурки. Это Палюх задел стенку, когда вносил комод.
- Мама, вы продали комод?
- Видишь, сынок… Хельку надо было отправить, как же отпустить ребенка без гроша в кармане… И за молоко я немного задолжала, - успокаивает его мать и силится улыбнуться.
- Что, стирки мало?
- Стирка есть, сынок, есть… Были бы только силы.
Мрачный, как ночь, уходит в тот день Вицек из дому. Ясно: мать не в состоянии заработать столько, чтобы хватило на нее и на Владека. А еще и ему ведь дает на то да на се…
"Все будет хорошо, начнешь ведь и ты работать" - вспоминаются Вицеку слова матери. Сжимает кулаки. Когда же это он начнет работать? Через год? Два? Три? Быть может, целых три года пройдут, пока он принесет в дом первый заработок.
Перед глазами мелькают: мать, с рассвета до ночи согбенная над корытом, клубы пара, бьющие в ее больные, покрасневшие глаза, Владек, у которого разорвались башмаки, истрепалась куртка. А от него, Вицека, никакой пользы, только то, что кормится у мастера, а вся тяжесть на матери, согнувшейся над корытом, с трудом распрямляющей спину, едва таскающей ноги. Белье надо не только выстирать, надо еще отнести, тюки большие, тяжелые. Будь он дома, он хотя бы в этом ей помог, а так - ничего.
Вечером, когда мастер уходит, Вицек снова начинает расспрашивать Ендрека. В самом ли деле должно пройти столько времени, прежде чем он научится хоть чему-нибудь в столярном ремесле?
- А ты что думал? - отвечает Ендрек. - Будь покоен, мастеру вовсе не к спеху, чтобы ты стал подмастерьем. Теперь тебе платить не надо, а польза от тебя есть. Станешь подмастерьем - будешь на себя работать, и ему прибыли меньше. Так уж это, братец мой, устроено: три года надо поработать на мастера, а не на себя. Он не позволит тебе торопиться… Ведь ты уже немало времени здесь, а какой толк? Разве что-нибудь понимаешь в столярном деле?
Действительно, он ничего не понимал. А делали здесь поистине чудеса. Но только мастер и пан Казимир, не Ендрек, и тем более не он, Вицек.
Разное бывает дерево. Дуб, ясень, сосна, липа, бук. В мастерскую поступали ровнехонькие доски, разрезанные круглой, как диск, пилой.
Вицек ни за что не мог разобрать, из какого дерева какая доска. На первый взгляд все они одинаковые, а вот мастер безошибочно определял: бук, дуб, сосна. Сразу узнавал по древесным слоям, по волокнам, пробегающим по доске, по форме и цвету сучков.
Одно дерево было мягкое, другое твердое. Одно стоило дешевле, другое дороже. Одно годилось на полки и шкафы, другое - на столы и стулья. Все это надо было знать.