Где папа? - Юлия Кузнецова


Не нарушай равновесия ни словом, ни жестом. Не показывай чувств, живи шёпотом. Затаись. Замри. Исчезни. Представь, что ты в схлопывающейся клетке из страшного фокуса. Набери побольше воздуха и дождись вечера, а лучше выходных, когда можно поехать с папой на Воробьёвы горы кататься на великах, а потом открыть новую банку варенья. И ничего не бояться.

Проси только одного: чтобы ручеёк, рядом с которым ты забывала о боли и собственной слабости, не пересох и не покинул своего русла. Чтобы тебя не осудили на ожидание и не приговорили верить и любить изо всех сил. И ничего не бояться.

Содержание:

  • Часть 1 1

  • Часть 2 2

  • Часть 3 3

  • Часть 4 3

  • Часть 5 5

  • Часть 6 6

  • Часть 7 8

  • Часть 8 8

  • Часть 9 9

  • Часть 10 11

  • Часть 11 12

  • Часть 12 14

  • Часть 13 16

  • Часть 14 17

  • Часть 15 20

  • Часть 16 22

  • Часть 17 24

  • Часть 18 26

  • Часть 19 27

  • Часть 20 29

  • Часть 21 30

  • Часть 22 31

  • Эпилог 32

  • Примечания 32

Юлия Кузнецова
Где папа?

Часть 1

Апельсин

Я режу апельсин. Положила его на доску. Держу правой рукой, левой режу. Главное - тонко резать. Тонко - значит долго.

Только не надо глупых аналогий. Апельсин - не вена. Я не собираюсь умирать. Из-за Алаши тем более.

Просто режу апельсин. Тонко и долго. Потому что мне надо как-то дождаться папы. Чтобы он объяснил мне, что я должна была ответить Алаше.

Алаша

Алаша остановил меня уже на подходе к дому. Отделился от тусовки, над которой возвышалась голова Фокса. Сунул руки в карманы кожаной куртки. Чуть сгорбился, наклонил голову набок, улыбнулся. Приблизился ко мне, весь такой блестящий - от чёрных вьющихся волос до лаковых ботинок. И спросил:

- Тебя как зовут, красавица?

Алаша учится у нас первую неделю. Но уже стал частью компании Фокса. Даже его правой рукой. Почему так быстро? Почему я…

- Так как, красавица?

Он издевается. Я вижу, что он издевается. Фокс видит. Оба видят, что я далеко не красавица.

Но я пытаюсь сохранить достоинство. Показать им, что я не дура. Что я понимаю - они издеваются. Но мне хватит сил держать удар.

- Допустим, Лиза.

И иду дальше.

- А без "допустим"? - вдогонку говорит Алаша.

Я не знаю, что ответить. И жалко бормочу:

- А без "допустим"… без "допустим"… тоже… Лиза!

Компания хохочет. Фокс кривится и зовёт:

- Алаха! Отстань от повара!

Я чувствую, что краснею. Повар, значит… Это из-за…

Я тороплюсь к дому. Врываюсь в подъезд. Срываю ненавистную шапку, белый уродский колпак, из-за которого я только что получила ещё одну кличку. Мало мне первой…

Вытаскиваю мобильник, набираю папин номер. Можно позвонить и из дома, но папа необходим мне сейчас, вот именно в эту секунду. Он должен сказать, что всё нормально.

Что земля круглая.

Что она вертится.

Что за днём будет ночь. И наоборот. И много-много дней-ночей, а потом я вырасту и не нужно будет ходить в школу.

И что в субботу мы пойдём в музей. А потом - в пиццерию. И ещё поедем на Воробьёвы горы. Будем там бродить и мечтать, как летом приедем сюда с великами.

Мне срочно нужно услышать от папы эту мечту-про-мечту.

Но папин телефон выключен.

И я иду к лифту, а лифт едет долго, и я пока ещё не знаю, есть ли у нас апельсины. Хорошо бы, чтоб были. Тогда я буду нарезать их на дольки до тех пор, пока не заработает папин телефон.

Когда вернутся родители…

Стемнело, а я так и не включила свет. Режу третий апельсин. Он круглый и напоминает землю, которая (всё-таки!) вертится. Мне немного лучше. Хотя до конца меня приведёт в чувство только папа. Он просто придёт домой после работы. Помоет руки и обязательно прокричит из ванной:

- А вам не кажется, что я похудел?

- Нет! - крикнем мы с мамой хором.

Папа боится худеть. Ему кажется, что худеют только больные.

- А я всё-таки похудел, - с тревогой скажет он, - у меня ввалились щёки.

- Лучше бы у тебя живот ввалился, - скажет мама и хлопнет его легонько по майке.

- Я попрошу, - скажет папа, усаживаясь за стол, - не проявлять жестокости к похудевшему от душевных страданий.

- Ой-ой-ой, - скажет мама и со стуком поставит на стол тарелку.

- Селёдочка! - обрадуется папа и забудет о душевных страданиях.

И я забуду. Буду отмокать в их разговорах и смехе, как в ванной. А потом папа подсядет к компьютеру, чтобы "накропать" очередной рассказик для детского журнала, а я сяду рядом на диван. И он скажет:

- Ну, сыпь свой крыжовник!

Это цитата. Из "Дорога уходит в даль" Александры Бруштейн. Мы с папой любим одинаковые книги. И часто напоминаем друг другу разные фразочки. Папа ещё любит цитировать: "Фу, какая гадость, - сказал Бруно и плюнул мне прямо на ботинок" и "Сделаем, Альфи, обязательно сделаем! - сказала тётенька Цвой, утирая слёзы от хохота". Это из "Альфонса Циттербаке". А мне нравится: "Нет, мы не разбивали голубой чашки. Это всё только серые злые мыши". Это из Гайдара.

Когда папа скажет: "Сыпь!", я вывалю ему всё.

Сначала он придумает что-то смешное. А потом серьёзно скажет:

- Плюнь. И разотри. Они одноклеточные сейчас, мальчики ваши. Поверь. Им сейчас нужно только одно.

- Ну и разговоры у вас, - проворчит мама, которая понесёт в это время на балкон кастрюлю с оставшейся картошкой.

Мама откроет дверь, и мои коленки обдаст холодом. Папа долгим взглядом посмотрит на маму, а потом скажет:

- Я не об этом. Им сейчас нужно только поклонение. Они завоёвывают, им поклоняются, и они идут дальше - завоёвывать. И так до бесконечности. Пока не захотят жениться. А жениться им захочется на тех, кого ещё не завоевали. Так что, Муськин-Пуськин, плюнь. У тебя есть сейчас дело. Учёба. Ну и делай его потихоньку. Грызи гранит. А эти… Приползут ещё.

- Очень они нам будут нужны, - добавит мама, закрывая балкон. Моим коленкам снова станет тепло.

И тут зазвонил телефон.

Где папа?

Звонила тётя, жена маминого брата. Они живут в Подмосковье, но видимся мы с ними редко. И разговариваем в основном по праздникам.

Если честно, когда её номер высветился на экране, я испугалась: вдруг я забыла какой семейный праздник? Может, забыла кого-то поздравить с днём рождения?

- Алло? - осторожно произнесла я.

- Лиза… Где папа?

- Я не знаю… То есть на работе… Хотя он сегодня же поехал в… А… а что?

- Я не знаю, - сказала тётя, - я не знаю, лучше позвони маме.

Что-то звучало в её голосе… У меня заныло в груди.

Так бывает, когда смотришь кино. И вдруг в голове щёлкает: бац-бац! И понимаешь, что угадал, чем закончится фильм. В общем, где-то внутри меня щёлкнуло: бац! И заныло.

Я позвонила маме. Недоступна.

Я позвонила Ирке.

- Я с учеником, - прошипела сестра в трубку и отключилась.

Я позвонила папе. Недоступен. Я снова позвонила тёте. Я как будто неслась на салазках. Вниз! Вниз! Дыхание перехватывает, по телу мурашки, но ты несёшься вниз. Вжих!

Тётя не подошла к телефону. Вжих!

Снова мама… снова папа… Ирка. Это несложно - долбить всех звонками по мобильному. Просто выбираешь имя из списка контактов и долбишь. Это примерно как резать апельсин.

Наконец мама позвонила сама.

Белый свитер

Голос у мамы был такой, словно она бьётся в когтях у хищной птицы.

Она захлёбывалась словами. Словами и слезами.

- Его! Забрали! Только что! Забрали!

- К-куда, мама?

- В тюрьму!

- Почему в тюрьму? Как в тюрьму? Его же не должны были… Он же просто так в суд ездил… Поддержать своих… Он так говорил… Мама!

- Забрали! Только что! Увели!

Мы молчим.

- Когда его отпустят?

- Если приговор подтвердят… через пять лет… Мама замолкает. Не слышно даже всхлипываний.

Кажется, она просто онемела от ужаса. Я тоже молчу. Слёз нет.

- Прямо из зала суда взяли и забрали, - сказала мама чётко, - прямо в белом свитере. Господи…

Часть 2

Мир и мы

Надо прояснить.

Папа всегда был в ладу с миром.

У нас в семье - разделение.

Мама с миром борется. Точнее, с его несправедливостями. Исправляет ошибки. Я от мира прячусь. Ирка - и борется, и прячется, и ладит. Когда что. На работе - борется. В учёбе - прячется. С Костей, своим бойфрендом, - ладит, конечно. Но вообще иногда и прячется. Это если ругаются.

Но папа…

Папа у нас всегда со всеми ладит. Даже с Костей. А это, между прочим, не так просто. Мама говорит, что, когда Бог создавал Костю, человеческий материал закончился, и пришлось использовать дерево.

- Ну уж, ну уж, - примиряюще говорит папа.

- Это ты из жалости к Ирке, - спорит мама, - она в него, как дурочка, влюбилась.

Но папа защищает Костю не из-за Иры. И не из-за самого Кости. Из-за себя. Потому что папа не переносит конфликтов.

- Знаешь, кто я, Муськин-Пуськин? - спрашивает он. - Я ручеёк. Любой камень обегу. И если надо - могу в землю уйти.

- Конечно, - ворчит мама, - это я у вас бульдозер.

- Ты двигатель прогресса, - говорит ей папа.

Он у меня мастер - найти такие слова, чтобы и человеку было приятно их слышать, и чтобы это было правдой.

Папа

Когда папа был маленьким, он был страшно мнительным. Если он делал себе бутерброды, то спрашивал у своего папы, моего дедушки:

- Папа, а мне хватит двух бутербродов, чтобы не умереть с голоду?

- Ты так хочешь есть? - спрашивал дедушка.

- Нет, но я же всю ночь не буду есть. Вдруг я за это время умру?

- Не умрёшь, - успокаивал дедушка, - двух вполне хватит.

Бабушка эту историю терпеть не может. Ей кажется, что она о том, как папа голодал в детстве. Но она совсем не об этом… Она о том, что папа был мнительным.

Ещё он всегда думал о других, даже когда был маленьким. Например, когда он учился в школе, бабушка оставляла ему на кухне обед. Лапшу с говядиной или курицей. А папа, как любой ребёнок, терпеть не мог нормальную еду. И потихоньку выливал суп в унитаз. А сам мазал хлеб вареньем, лопал и читал книжки.

Но бабушке он никогда не говорил, что не ест лапшу. Он боялся её обидеть. Правда, однажды бабушка обнаружила целёхонькую куриную лапку в помойном ведре. Но не потому, что папа решил её обидеть.

- Просто книжка была интересная, не хотелось далеко от неё уходить, вот я и кинул в ведро… - объяснял папа, рассказывая эту историю.

- Ну конечно, - ехидничает мама, - просто лень было идти до унитаза.

- А бабушка сильно обиделась? - спрашиваю я.

- Дело не в том, что я обиделась, - говорит обиженно бабушка, - а в том, что я за него переживала. Что он такой худенький и ничего не ест. Готовила так, чтобы посытнее было.

- И что, никак его не наказала? - удивляется Ирка.

Она считает, что детей необходимо наказывать как можно строже. Это потому что на практике в институте она успела повидать настоящих детей.

- А как же, - серьёзно говорит дедушка, - заставили съесть эту куриную лапку из ведра.

- И остальные три лапки доесть, - шепчет папа мне на ухо, - они ведь четырёхлапых кур варили. Чтобы посытнее.

Мама

Моя мама - бухгалтер. Мама любит две вещи. Порядок и цифры. Я понимаю, что это карикатура на бухгалтера. Но это правда.

Она действительно больше всего на свете любит, чтобы везде был порядок.

Мама постоянно моет то посуду, то полы, то окна, а ещё пылесосит мебель, выбивает на улице ковры, стирает даже ту одежду, из которой я выросла, прежде чем отправить её на антресоли. Она обожает аккуратно, как в магазине, складывать в шкаф наши с папой футболки, а полотенца у неё свёрнуты в рулоны и уложены на полке брёвнышко к брёвнышку: мама узнала, что такой способ укладывать вещи очень экономит пространство, из передачи про стюардесс.

Как она "Икею" с её ящичками и коробочками обожает - это что-то! Папа говорит, им надо придумать такой комод, куда можно убрать гостей, торт и свечки, и тогда у мамы не будет особых мучений, когда она потащит нас в "Икею" в очередной день рождения. А мама говорит, что у неё мучений и так нет.

И цифры, да.

Отметки, счета, даты, ценники, головоломки-судоку наконец! Когда она убегает на кухню после ссоры с папой, то считает там до десяти, а то и до двадцати. Когда варит яйца, считает секунды. Чтобы уснуть, считает до ста. А когда стирает, для развлечения (честное слово!) возводит числа в квадрат.

- Дай мне, - говорит иногда, - твой учебник по алгебре. Задачки пощёлкаю.

Она и утешает меня всегда цифрами: "Когда тебе стукнет двадцать, тебе на всё это будет плевать". И ещё: "Если бы ты занималась собой, то вполне могла бы убрать пять лишних сантиметров с талии". А вот ещё: "Не хочешь есть? Ну тогда три ложки каши и пять - творога. И четыре черносливины. И я от тебя отстану".

Она считает, что мы с папой не слишком приспособлены к жизни. Пропали бы без неё однозначно. Ирка вот из маминой опеки вывернулась. Мама, конечно, считает, что Ирка всё делает неправильно: и готовит не так, и работает не там, а уж про Костю лучше молчать. Но всё-таки мама допускает, что Ирка без неё худо-бедно справляется. А мы с папой - как птенцы с вечно открытыми ртами.

Нас даже в магазин послать нельзя. Принесёт папа пакет с помидорами, а мама поставит его на стол и начнёт перебирать и ворчать:

- Вот заразы! (Это она о продавщицах.) Накидали гнилья. Обманули такого порядочного мужчину! Видят, что не разбирается, и кидают в пакет всякую дрянь…

- Вот, Муськин-Пуськин, - папа поднимает палец, - я, между прочим, порядочный мужчина. И неважно, что эти помидорцы я сам выбирал…

Человек, который распрямляет стальные клетки

А я вот не считаю, что папа не приспособлен к жизни. Нет, ну конечно, он явно не спец в вопросах, где что купить, и в основном парит в облаках, придумывая свои рассказики.

Но он умеет делает такое, что не умеет никто.

Помню в детстве такую игрушку. Я её ненавидела.

Сложенная клетка. Сверху ручка. Дёргаешь ручку резко вверх. И клетка распрямляется. Становится объёмной. Тогда можно открыть дверцу и посадить туда игрушечную птицу. Кажется, у птицы на пузике есть то ли кнопка, то ли рычажок, и она может петь.

Мне было страшно смотреть на эту игрушку, которую на моих глазах распрямляли одним движением. Потому что я была уверена: когда-нибудь эта клетка сама сложится обратно и придавит птичку.

Моя школа - как клетка, которая всё время складывается. Каждый день происходит что-то такое, что может раздавить. Только не получится у клетки меня раздавить. Потому что рядом папа, и он ловит клетку за ручку, едва она начинает складываться. И спасает меня.

Такой вот он, мой папа. Просто Маленький Великанчик.

Хлеб-с-Вареньем

Меня он зовёт Муськин-Пуськин. А я его - Хлеб-с-Вареньем.

Ночью я смотрю канал MTV. Клипы. Смотрю внимательно, чтобы запомнить: есть личности покруче моих одноклассников. Личности, которые уже чего-то добились в жизни.

И тогда, на фоне этих ярких, красивых людей, которые так умело поют и двигаются, меркнут звёзды моего класса - Фокс, Алаша и остальные.

Как-то я пыталась объяснить маме, зачем смотрю MTV. Она засмеялась и посоветовала смотреть канал "Культура". Мол, те, кого показывают по "Культуре", добились гораздо большего, чем те, кто кривляется и поёт по MTV.

Я пробовала, но там показывают совсем старых дядек, пожилых мушкетёров или завывающих усатых поэтов, которые устраивают творческие вечера, а старые тётеньки с фиолетовыми волосами, в малиновых платьях и с брошками на широкой груди, хлопают им со слезящимися глазами.

Вся эта компания не перекрывает Фокса и Алашу.

Так вот, когда я смотрю ночью клипы, приходит папа. Он долго щурится со сна на экран, потом ворчит:

- Тьфу, надо же, какую гадость показывают! (Это про Леди Гагу в одних трусах, но в кепке.)

А потом спрашивает неуверенно:

- Муськин, а у нас нечего поесть-то?

Я достаю ему хлеб, открываю банку клубничного конфитюра или абрикосового джема, и тогда он говорит:

- О!

И намазывает варенье на хлеб. И жуёт, всё так же щурясь на экран. А потом крышкой от банки закрывает голову Леди Гаге. Получается инопланетянин в трусах. Она бегает по сцене, а папа водит по экрану крышкой, и мы оба смеёмся.

А потом он намазывает второй бутерброд, и я вспоминаю того маленького мальчика, который спрашивал у папы, хватит ли ему двух бутербродов.

И у меня каждый раз дрожит сердце от любви к папе. Тогда я понимаю, что у меня есть силы идти завтра в школу, и отправляюсь спать.

- Спокойной ночи, Хлеб-с-Вареньем! Не забудь экран протереть, а то утром нам достанется.

Дальше