Нет, Андрей Николаевич не расхолодил его! Согласился, что это вполне достижимо, интересно, хоть и нелегко. Что, если надо, поможет деньгами… А сейчас пусть Алешка умоется, поест, достанет из чемодана старый справочник… И скоро оба, забыв все на свете, уже склонились над истрепанным каталогом, обсуждая достоинства и недостатки машин разных систем. Зашедшая Кузьминишна была ошарашена непонятными и бессмысленными, как ей показалось, выкриками:
- ИЖ в прошлом году выдержал, выдержал!
- Да, но число цилиндров?
- Во-во! А рама? И вилка? А задняя передача?..
Едва дождался Алешка следующего утра. Встретившись с Васькой в проходной, по дороге в мехцех успел выложить свой план приобретения и сборки общественного "драндулета". Васька звучно поддакивал. В план посвятили еще нескольких комсомольцев.
Не было теперь у ребят заветнее цели, чем скорее осуществить задуманное! Все остальное - работа, учеба, даже у Васьки его Найле, а у Алешки не его Лена - отошло на второй план. И что же?
Через неделю во двор заводского общежития был торжественно доставлен на попутном грузовике с барахолки из-за города скелет будущего чуда техники. Еще через неделю сарайчик, где помещалась когда-то душевая, переехавшая в новый корпус, превратился: в мотосборочную. А уж когда мастер мехцеха обещал достать некоторые детали через своего дружка, механика того же АМО, Алешка с Васей ног под собой от радости не почуяли!
Однажды вечером Алешка примчался к Андрею Николаевичу в великолепном настроении. Все это время тот исподволь наблюдал за ним: ссора с Леной, конечно, не прошла для Андрея Николаевича незамеченной: слишком долго Алешка был подавлен и угрюм. А теперь словно ожил.
- Андрей Николаевич, знаете? - кричал он торжествующе. - Мастер с нами в выходной в Подольск поедет! Там мастерская коробки передач в ремонт берет! Аккумулятор у нас в заводе зарядим… Коляску тоже в Подольске присмотреть можно. А вы говорили - не выйдет!
- Положим, никогда не говорил, - спокойно отозвался Андрей Николаевич. - Очень рад. Только, дружок, должен тебя предупредить: ты рискуешь заработать "неуд" по контрольной (он преподавал на рабфаке физику). Не так давно у тебя в тетрадях на каждой странице присутствовали чьи-то таинственные инициалы, теперь профили самых фантастических машин… Зачеты близко!
Алешка немедленно стал заливаться краской - никак он не мог научиться останавливать этот дурацкий, вылезавший на скулы и даже на шею румянец…
- Мы с Васькой, между прочим, на курсы мотомехаников записались… - скрывая замешательство, выпалил он.
Их разговор прервала вошедшая без стука Кузьминишна.
Все, что бывало у нее на душе, всегда, как в зеркале, отражалось на лице - радость за близких, чувство вины или, наоборот, правоты… Сейчас лицо было смущенное; глаза из-под седых бровей смотрели на Алешку виновато и просительно:
- Лешенька! Там тебя Динушка спрашивает. Выдь к ней, сыночек!
Алешка вышел быстро, почти выбежал. Дина стояла на другом конце коридора. С неизменной ее кожанки на пол стекла порядочная лужа талого снега.
- Алешка, необходимо поговорить, - сдержанно сказала Дина. - Походим по улице?
- А почему не здесь? Да ты обожди! Стряслось что-нибудь? - Он схватил ее за руку, она отдернула свою, точно обожглась.
- Нет. Ни Андрей Николаевич, ни Марья Антоновна пока не должны знать. Знает одна Дарья Кузьминишна. Выйдем.
Минуту спустя они уже шагали под секущим лицо снежным ветром. Было порядком холодно; у Дины колом топорщилась кожанка, когда она поворачивалась посмотреть, как реагирует на ее слова Алешка.
- Так вот: Ленка хворает. Довентилировалась на своей фабрике! Ты ведь даже не знаешь, что она теперь работает на фабрике. А дело в том, что, видишь ли, в чем дело… - Дина потопала ногами и дунула на пальцы. - Ленка ни за что не согласится, даже если Марья Антоновна согласится, переехать сюда. Потому что нам с Верой Ефремовной предлагают одну потрясающую работу, но в отъезд. А за ней надо присматривать…
Из всего услышанного Алешка понял одно - Ленка больна.
- Алешка, ты же знаешь… - Дина остановилась. - Я сделаю для тебя все, что ты попросишь. А я прошу тебя, иначе Ленка ни за что к вам не переедет: сам - слышишь, сам! - уговори ее. Для этого ты должен приехать к нам. Я же знаю, из-за чего вы поссорились! Только ты…
- Нет, - твердо сказал Алешка. - Я не хочу ее видеть.
- Ты осел. Ты упрямый тупица. Если говорю я, значит, так и есть! - Дина с гневом, с укором и чем-то удивительно скрасившим ее мужеподобное лицо посмотрела ему прямо в глаза. - Алеша!
- Нет, - повторил он. - Если надо что-нибудь сделать, пожалуйста. Я завтра же могу уйти опять к Ваське в общежитие, а Дарья Кузьминишна пусть…
- Осел! - сказала Дина. - Тебе же абсолютно незачем уходить к Ваське в общежитие. Хорошо. Я сделаю все сама через Марью Антоновну. Только ты типичнейший эгоцентрист!
И Дина, развернувшись, зашагала от него обратно к зданию рабфака.
УТИЛЬ, МОРОЗ И МЕЧТЫ
В тот день Лена получила от Стахеевых письмо. Накануне она позвонила на их квартиру, чтобы проведать ребятишек, и Катя сказала, что ей пришел "пакет". Утром перед фабрикой Лена забежала за ним. Ольга Веньяминовна писала:
"Лена, когда мы уезжали, ты почему-то не появилась даже на вокзале. Надеюсь, ничего дурного не произошло и ты здорова. Мы живем тут скоро месяц, а я все еще как в кошмарном сне. Слава богу, нам дали отдельный домик, но удобств, конечно, никаких. Топим печку лошадиным навозом, у меня совершенно почернели руки. Николай Николаевич уходит до рассвета, оставляет меня на целый день одну. Кругом люди с непонятными интересами, без конца спорят о стройке, каких-то графиках, планах. Приходится стряпать местные блюда, едим вяленую баранину, пьем жуткий зеленый чай. Газеты приходят каждый день, но журналы только про политику, на поселок всего одна баня. Я туда не хожу. Николай Николаевич носит воду, я моюсь дома (прислуги здесь не достать). А на окраинах, говорят, по вечерам заходят волки. Электричества нет и в помине, зато строительную площадку заливают светом…
Сегодня весь вечер просидела у керосиновой лампы, рассматривала старые фотографии, плакала, вспоминая молодость, когда я знала и твою мать… Как быстро меняет человека жизнь! Николай Николаевич огрубел, ходит в меховых штанах кожей наружу, ездит верхом в валенках, хорошо, что удалось достать их здесь за большие деньги. Курит махорку, весь пропах этой ужасной овчиной. Лена, я полагаю, что Вс. Рогож, стал для тебя близким человеком и в его семье ты чувствуешь себя хорошо. Как там живет бедная Нелли? Если бы она знала, как мне не хватает здесь ее старательных рук!.."
Внизу страницы было приписано почерком Николая Николаевича:
"Алена, не очень-то верь тетке, здесь совсем не так страшно. Волков перебили, а бараньим салом я пропах только до половины. Будь здорова, дерись за жизнь. Мы еще тоже подеремся, хо-хо!"
Лена опустила на колени письмо. Все-таки вспомнили, хоть и через месяц… Конечно, Ольге Веньяминовне непривычно и трудно там.
В насосной певуче и ровно гудел мотор. Ремень бегал от него к насосу, щелкал и как будто повторял: "По-де-рем-ся! Па-де-рем-ся!" Было тепло, уютно, хорошо.
Вошел Матвей Яковлевич.
Долго вытирал сапоги, каждый в отдельности, о брошенное в угол суровье. Присел к столу, надел очки в железной оправе, плюнув на палец, перевернул исписанную Леной страницу их вентиляционной книги и сказал:
- Напору мало. Говорил ведь, насос менять придется! А они уже автоматику на ткацкой ставят. Черта лысого с таким напором ваша автоматика работать будет!
- Автоматика? Матвей Яковлевич, а это что? - спросила Лена.
- Автоматическое регулирование воздушной влажности. "Сам" с механиком приходили ("сам" - это был главный инженер, Лена уже знала). Умные люди, мол, в научных институтах додумались. Пусть ставят, разве мы с тобой против? Передовую технику завсегда поддержим! Вот только напору мало…
И, нахмурившись, прибавил:
- Да. Ты, значит, этажи напоследок обеги, сверься. Я дежурить буду, а тебя на утиль забирают.
- На какой утиль?
Матвей Яковлевич спокойно плюнул опять на палец и перевернул страницу.
- Лозунг над проходной теперича видела? Ударный месячник, сбор утильного сырья. Комсомольцы Москву чистят. Взамен старья пять сотен тракторов обязались дать. Соображаешь? (Он очень любил слова "теперича" и "соображаешь".) Ты, к примеру, не комсомолка, а как член профсоюза все одно соответствуешь. Шалькой тужей обвяжись, морозит здорово. И горло береги, не стрекочи много… Ну, поспешай!
Лена, конечно, видела этот лозунг над входом в фабрику. Немного погодя, накинув шубейку и повязавшись теплым платком - платок прислала с Диной Кузьминишна, - она уже стояла на фабричном дворе среди небольшой группы рабочих подсобных цехов и складов.
Группа быстро увеличивалась, то и дело подходили новые. Преимущественно это была молодежь - девушки из прядильной, ученицы с ткацкой, пять-шесть парней с ситценабивной…
Группу разбили на звенья, откуда-то притащили фанерный щит с красивой цветной надписью: "Ни одного брошенного гвоздя, ни одной сожженной тряпки! Москвичи, сдавайте металлический и прочий лом!"
В Ленином звене бригадиром оказался черноволосый и черноглазый паренек, слесарь из ситценабивной. Он скомандовал:
- Ружья на-а плечо! Шагом, арш, ать-два!..
И девушки, толкаясь и хихикая, потянулись к проходной. У некоторых были для чего-то лопаты с обвязанными красными тряпицами черенками, у других - свернутые мешки.
Командирша строго осмотрела всех, но пропустила без задержки. Лена топала резиновыми ботами как могла сильнее: туфель в них не было, одни шерстяные носки, и ноги мерзли.
Пошли по крутому переулку мимо фабричного клуба. Оттуда вдруг подвалило еще человек пятнадцать - оказывается, кончили работу кружки утренней смены. И, пока поднимались в гору, Лена с интересом слушала, как кружковцы переговаривались:
- Ох, мы к Восьмому марта постановочку готовим!
- Тонька, Тонька задается - соло плясать будет…
- Гришу Ковалева фабком баяном премировал, а он его в оркестр… Девчата, может, споем?
Попробовали запеть "Как родная меня мать провожала…", но ничего не вышло: пар валил изо ртов, как из чайников, и было ужасно смешно.
- Отряд, слушай команду! - распорядился черноглазый, когда дошли по скрипящему снегу до освещенной, закутанной морозными облачками, гремящей трамваями улицы. - Разбиваемся на тройки. Каждая обходит десять домов. Таким манером прочесываем правую и левую стороны. Ясно?
Было ясно. И, погомонив, припрыгивавшие, дующие на пальцы тройки разбежались по улице.
Лена, прижимая к груди переданный ей мешок, бежала с двумя уже знакомыми девушками с прядильной, подсобницами Тосей и Зоей. Зоя, постарше, сказала:
- Айда в подъезд! Отогреемся и пойдем.
Зашли в темный подъезд. Постояли, посмеялись, замерзли еще больше и начали обход. В первой квартире на звонок из-за двери слабый старушечий голос спросил:
- Кого?
- Граждане, мы из районной организации. Комсомольцы. По сбору утильсырья! - громко произнесла Зоя заготовленную фразу.
Лена с Тосей прибавили:
- Какие есть старые бутылки или галоши… Можно и трикотаж, если ненужный.
- Какой еще трикотаж? Носит вас нелегкая!
Но дверь открылась.
Передняя была темная, с обшарпанными обоями и вешалками у каждой двери; квартира, видно, попалась населенная. Старуха куда-то пропала, но скоро вернулась, таща полный фартук рваной обуви и треснувший духовой утюг.
- Касамольцы! - бубнила она, помогая запихивать в мешок обувь с утюгом. - Носы-то поморозили!
- Бабушка, а у других жильцов что есть? - спросила Зоя. - Очень вами благодарны.
- Другие жильцы у нас собаки. Дырки от бублика не дадут. Из бывших.
- Понимаем, - сказала Тося.
- А если их… как следует? - Лена потрясла мешком.
- Облают очень свободно, - сказала старуха.
Девушки вышли и полезли по лестнице наверх.
В следующей квартире им повезло: в коридор высыпало сразу человек двадцать домохозяек и ребятишек, причем некоторые оказались с их же фабрики, и наволокли столько хламу, что мешок моментально вспух.
- Во что ж дальше совать будем? - растерялась Зоя.
- Может, к бригадиру слетать? Ихняя тройка на той стороне. Еще мешков принесть? - предложила Тося.
- Айда. Тебя Ленкой звать? Беги, - сказала Зоя Лене.
- Бегу!
Лена вышла из квартиры, спустилась и побежала через улицу. Бригадира, черноглазого слесаря, она нашла в доме напротив, уже на третьем этаже. Он велел бежать обратно на фабрику и взять у Командирши мешков десять, не меньше.
- А не даст? Откуда у нее? - усомнилась Лена.
- Говорю, есть. В проходной для нас сложены…
Все оказалось точным. Командирша, строго глядя на Лену, перегородив на время своего отсутствия входную дверь табуреткой, вынесла из комнаты коменданта мешки, но спросила:
- На что десять? Может, скажешь еще пятнадцать?
- Давайте пятнадцать! - решила Лена. - Только как мы их обратно поволокем?
- Волочь грузовик будет. Неужто девки? А грузовик на что к площади выйдет?
Лена, скрутив мешки, убежала. Вернее, пошла с трудом, потому что пятнадцать мешков - это был большущий сверток. Мороз усиливался, но идти было жарко и весело. Позади грохотала ярко освещенная фабрика.
Тосю и Зою Лена нашла на лестничной площадке шестого этажа, перед грудой рваных галош, старых туфель, сломанных вилок, ножей и крышек от кастрюль. Теперь уже Тося отправилась с половиной мешков к бригадиру, а Зоя и Лена позвонили в предпоследнюю квартиру.
- Говори ты! - попросила Зоя. - Я аж охрипла. На четвертом этаже такая ведьма попалась, буржуйка проклятая! Вся комната в хрусталях, а тряпки рваной пожалела…
В тот вечер Лена вернулась в мансарду Веры Ефремовны поздно. Она тоже охрипла, но глаза блестели, щеки были яркие, как накрашенные, губы обветренные - на площади пришлось ждать, пока другие сборщики грузили свой утиль.
Дина с Верой Ефремовной были уже дома. Они лежали друг против друга на полу, на постланном от холода вытертом ковре, и занимались непонятным: как маленькие, сводили через копирку на бумажные полосы какие-то узоры из толстого альбома с золотым обрезом и необыкновенным названием: "Древние фрески и орнаменты среднеазиатских государств".
Лена, отряхивая заиндевевшую шубку, спросила:
- Что это вы на полу? Ой, мы сегодня всей фабрикой утиль собирали… Сколько квартир обошли, так интересно! Целый грузовик набрали, знаете?
- Картошка там на керосинке, она горячая, - скат зала Дина, переползая к альбому. - И кабачковая икра. Ленка, ты нам, пожалуйста, не мешай. У нас с Верой Ефремовной потрясающие перспективы…
Вера Ефремовна ничего не сказала. Встала, вытащила из кармана своей старой жакетки три сморщенные ватрушки, положила возле керосинки и улеглась на ковер снова, вытянув худые ноги в зашитых через край, вылезавших из стоптанных туфель чулках.
Удивительный она была человек, эта Вера Ефремовна!
Когда Дина в тот вечер, больше месяца назад, привела к ней в мансарду Лену с набитой "хурдами-мурдами" корзинкой, она не только не удивилась ее вселению, а встретила так, точно они давным-давно жили вместе. Конечно, кое-что про Лену Вера Ефремовна уже слышала от Дины. О большем же она и не расспрашивала. Совершенно спокойно, вспоминая про реставрацию какого-то памятника, извлекла из чемодана старый плед, подушку-думку и даже как будто не обратила на Лену особого внимания. Наверное, поэтому та и почувствовала себя сразу свободно, по-домашнему…
- Вера Ефремовна, - сказала Дина, - мы увлекаемся. Из Туркмении уже заехали в Бухару.
- Да. Знаете (Вера Ефремовна была с Диной по-прежнему на "вы"), если бы я имела свою мастерскую или, положим, приличную комнату, я расписала бы одну стену под бухарский ковер, другую - в персидских узорах, и так далее… Обожаю восточное искусство! А вообще я предпочла бы жить в гостинице.
Лена, жуя картошку, с любопытством смотрела на их склоненные головы, только они почему-то двоились в глазах…
- Ну, а вы, - снова обратилась Вера Ефремовна к Дине. - Если бы вы, положим, вышли замуж, завели семью и получили от Моссовета ордер на роскошную квартиру, что бы вы сделали? Леночка, послушайте!
- Во-первых, я никогда не выйду замуж, - сердито ответила Дина. - Брак - это устаревшая форма отношений.
- Отношений к чему? - живо спросила Лена.
- Не "к чему", а "между кем". Между мужчиной и женщиной, разумеется. Любовь должна быть свободной, целеустремленной, способной на все! А брак - проза и накладывает цепи.
- Вы так думаете? - с интересом сказала Вера Ефремовна. - А откуда это вам известно?
- Не обо мне речь! - смутилась и еще больше рассердилась Дина. - Что касается меня, то я вообще не верю в любовь, особенно взаимную. Все это чепуха и сплошные фантазии. Тургеневщина… Ленка, что это с тобой?
- Ой, - ответила Лена. - Мне так жарко, прямо задыхаюсь… И в горле почему-то болит.
- Поздравляю! - Дина вскочила на ноги, швыряя на пол копирку. - Да ты же вся горячая, как печка! Открой глотку, скажи "а". Так и есть, совершенная киноварь. Нас же с Верой Ефремовной командируют для ответственной консультации на большой фарфоровый завод, а она заболела! Горе мое, ну скажи, скажи на милость, куда же я тебя теперь дену?..