Наш юный корреспондент Р. Гром написал только о том, что местные школьники и учителя в ожидании хуторян вынуждены целый месяц бездельничать. Заметка была напечатана в газете. И в тот же день на юнкора обрушился гнев директора: пионер был оставлен без обеда и заточен в пустой класс.
Р. Гром не пал духом. Он твердо сказал: "Только мое тело в вашей власти. Вы можете запереть, сжечь или убить, но не завладеть моей совестью. Я погибну, а правда будет жить. Не ждите от меня просьб о помиловании".
Мы, пионеры отряда имени Николая Живнина, протестуем против измывательства над корреспондентом и просим навести советские порядки в школе".
- Ну и ловок ты врать! - сказал Ромка. - Разве я вел такой дурацкий разговор со Щупариком? Враки нужно выбросить из статьи. И подредактировать ее не мешает. Что значит "в простонародье"? Так в старых книгах выражались. А вообще-то, молодец, здорово написал!
Младшему Зарухно не везло: его статья опять не была напечатана. Но все же она сделала свое дело. Первого октября в школе появилась комиссия: три женщины и двое мужчин. Все они с серьезными лицами ходили между прибывших телег и пытались разговаривать с хуторянами. Но те были неразговорчивыми.
Члены комиссии, посоветовавшись, отправились на дом к директору. Там их встретила дородная Эмма Януаревна. Узнав, что непрошеные гости хотят осмотреть ее погреба и хлев, она подбоченилась.
- А вы кто такие, чтоб в мои погреба нос совать? Милиция?
- Нет, мы не милиция. Мы - комиссия наробраза, - вежливо сказал очкарик в кожанке. - На директора школы поступила жалоба. Нам поручено проверить.
- А почему вы ко мне пришли? - спросила огородница. - Разве и на меня кто жаловался? Дом и пристройки - моя собственность. Я от родителей в наследство получила. Так что проверяйте погреба директора, а не мои. Без милиции - никого не пущу.
Члены комиссии, не зная, как быть, потолкались во дворе и, вернувшись в школу, пошли искать директора. Он в это время водил по классам хуторян и показывал, что их дети будут рассажены на самые близкие от учительского стола парты.
Комиссию он встретил с показным радушием и, узнав о грубом поведении Эммы Януаревны, сокрушенно сказал:
- Что же вы сразу не пришли ко мне? Можно было избежать недоразумений. Да, да, к сожалению… как бы сказать мягче… несколько прямолинейна. Видимо, сказывается грубое воспитание с детства. Прошу простить ее и не обижаться. У меня лично действительно нет никаких погребов и складов. В доме Эммы Януаревны я лишь жилец. В моем ведении - интернатские кладовые. Но они - достояние родителей и поварих.
- Нам бы хотелось выяснить: случается ли вам получать подарки от хуторян? - стал допытываться председатель комиссии.
- Не буду скрывать… бывает, бывает, - повторил Щупак. - Но я и мои коллеги их принимаем, чтобы не обидеть сельчан. Позвольте полюбопытствовать: кто мог заподозрить нас в неблаговидных поступках?
Ему дали статью, подписанную братьями Зарухно, Антоном Милевским и Димой Громачевым. Дочитав ее до конца, Витоль Робертович рассмеялся.
- И взрослые люди эту мальчишескую выходку приняли всерьез? Даже создали комиссию, - изумился он. - Да знаете ли вы, какие это отъявленные негодяи?
И Витоль Робертович, сгущая краски, рассказал о хищении книг.
- Но наказывать ученика за напечатанную в газете заметку непедагогично, - заметила женщина в шляпке.
- Да разве я позволил бы себе! - горячо возразил Щупак. - Громачев был наказан за непочтение к старшим. Я должен заметить, что все эти ученики, подписавшие статью, - вполне оформившиеся правонарушители. Их нельзя держать в нормальной школе. Они развратят учеников, дурные поступки заразительны…
Витолю Робертовичу удалось убедить, что статья написана мальчишками из дурных побуждений - желания отомстить ему за частые наказания.
Не понимая, как такие сорванцы могли стать пионерами, члены комиссии отправились к Тубину. Расспросив его о братьях Громачевых и Зарухно, они сообщили, к каким выводам пришел Щупак. Пионервожатый недоуменно развел руками.
- Я не знаю педагогических способностей директора школы, - сказал он. - Но вижу, что он мастак наговаривать на ребят и желает опекать только кулацких детей.
- Ну зачем же так резко? Сгущать краски не будем. В его просьбе есть резон: интернат должен быть школой для сирот и ребят из далеких селений. А смешанный состав усложняет обучение.
- Но за пионеров, написавших заметки, я буду воевать: не позволю выгонять их из школы. К тому же вам не удалось проверить факты поборов. Не спешите с выводами. Разрешите мне поговорить с ребятами.
Вожатый вызвал братьев Зарухно и Громачевых.
- Почему вы написали в газету? - спросил он. - Только без вранья, иначе разговор будет коротким.
- А чего нам врать? - спросил Гурко. - Первый раз писал Ромка. Он везучий: его статью напечатали. Вторая статья моя. Но мне не везет: мои сочинения не печатают, а посылают на расследование. Я твердо знаю: Щупарик - взяточник. У моей матери остановилась приятельница. Она привезла в школу двух дочек. Но их не приняли, потому что не было подарков.
- Эта хуторянка еще здесь?
- Она остановилась у нас. Хочет хлопотать.
- Сведи меня к ней.
Тубин сходил к Зарухно и поговорил с опечаленной хуторянкой. Оказывается, существовало негласное правило: кто отдает детей в интернат, - прежде всего договаривается с Эммой Януаревной, сколько и чего нужно привезти в виде подарков.
- У меня очень долго болел муж, - утирая слезы, продолжала рассказывать хуторянка. - Все ушло на докторов и лекарства. Мне нечего было подарить, а девочек пора учить. Директор сказал, что я слишком поздно привезла их. Хотя приняли мальчишек из соседнего хутора. Если я попрошу его в долг поверить, - примет он моих девочек?
- Не вздумайте этого делать, - предостерег ее Тубин. - Я сведу вас в наробраз. Нужно разоблачить хапугу. Ваших девочек без всяких подарков примут в интернат.
- Нет, нет, что вы! Никуда я не пойду. Потом моим девочкам житья не будет.
Уговорить вдову не удалось. Тубин сходил в милицию. Товарищи Живнина придумали, как можно все выяснить.
Вечером на школьной улице раздались милицейские свистки. Ловили какого-то воришку, якобы перескочившего за высокий забор огородницы.
К Эмме Януаревне явились два милиционера. Вежливо козырнув, они попросили показать помещения.
- Преступник где-то у вас скрылся.
Перепуганная огородница разрешила им осмотреть сарай и сеновал, но в погреб не пустила.
- Он все время на замке, - сказала она. - Сюда никто не мог забраться, запор не сорван.
- Все же разрешите взглянуть.
- В этот погреб я никого не пускаю.
- Дайте ключ, - потребовал милиционер.
Эмме Януаревне ничего не оставалось, как передать ключи.
Погреб был заполнен бочонками, кадушками с маслом, медом, солениями и ягодами.
- Откуда у вас эти богатства? - поинтересовались милиционеры.
- Делаю запасы на зиму, - ответила огородница. - Потом втридорога платишь.
- Все на рынке закупали?
- Н-не все, больше заказывала… знакомые крестьяне привозили.
- Кто они? Из каких деревень?
Эмма Януаревна, чувствуя, что запутывается, обозлилась.
- А вам какое дело? Продукты не ворованные, я деньги платила.
- А нам думается, что никаких денег вы не платили, - заметил милиционер. - А ну-ка, покажите нам подполье и чердак.
Эмме Януаревне пришлось вести непрошеных гостей по своим владениям. В подполье у нее стояли бочки с соленой капустой, огурцами, лари, наполненные картофелем и овощами.
Печной стояк на чердаке был превращен в коптильню. В глубокой нише висели окорока, корейка, колбасы.
- Зачем вам столько на двоих? - спросил милиционер. - Вашими припасами можно роту солдат прокормить.
Эмма Януаревна, боясь наговорить лишнего, умолкла. Пришедший Витоль Робертович оказался более находчивым.
- Это продукты общественные… Родители завезли больше, чем могут вместить наши интернатские кладовые. Эмма Януаревна была столь любезна… позволила временно разместить у нее.
- Покажите кладовые интерната, - попросил милиционер.
Щупак неохотно повел их в школу - он знал, что интернатские кладовые и погреба не заполнены и наполовину.
Увидев пустующие лари и полки, милиционер спросил:
- Почему вы здесь не разместили интернатские продукты?
- Не понимаю… я был неправильно информирован. Уверяю вас… Какое-то недоразумение…
Но его словам уже не было веры. Милиционеры составили протокол и опечатали все кладовые и погреба.
Суда не было, потому что хуторяне, выгораживая Щупака, следователям говорили, что они привезли продукты для общего пользования. Все же отдел народного образования отстранил Витоля Робертовича и на его место прислал нового, толстого и добродушного, директора - Яковлева Николая Николаевича. Ученики мгновенно из инициалов состряпали ему кличку "Янн".
Успехи и огорчения
Зимой Геннадию Тубину вдруг вздумалось поставить спектакль. Пионерских! пьес в ту пору еще не было. Он обратился к юнкорам:
- Вот что у вас я попрошу, ребята. Сделайте, пожалуйста, из "Хижины дяди Тома" пьесу. Нашему драмкружку ставить нечего.
- Но мы же никогда не писали пьес, - попробовал возражать Гурко.
- Пустяки. Справитесь, - стал уверять вожатый. - Представьте себе сцену и начинайте разыгрывать. Один говорит за одного, второй за другого. А потом записывайте. Вы же ребята с фантазией. Я бы сам это сделал, да времени не хватает.
Вначале мальчишки прочли книгу Бичер-Стоу и пришли к выводу, что без сокращения пьесу не напишешь, слишком много будет действий и мелких сцен. Главы надо объединять, а разговоры сгущать и переиначивать.
Сократив несколько глав, они тут же стали их разыгрывать: Гурко изображал негра, Ромка - белых. Так как мальчишки строго текста не придерживались, то самым трудным оказалось вести запись разыгрываемых сцен.
Если писал Ромка, то ему думалось, что чернокожие не должны говорить, как команчи, а проще и ясней. А Гурко не нравилась по-мушкетерски напыщенная речь белых. Мальчишки горячились, спорили, пока кто-нибудь не бросал перо.
- Я этого писать не буду. Так не говорят, пиши сам.
Гурко стал записывать свои реплики, Ромка - свои. Получалась путаница и разнобой, а главное - слишком медленно продвигалась работа.
- Надо у Гени попросить машинистку, - наконец сказал Ромка. - Мы будем разыгрывать, а она пусть отстукивает. Так будет живей.
- Верно, - согласился Гурко. - При ней, может, меньше будем спорить.
Тубину конечно никто не дал ни профессиональной машинистки, ни машинки. После бесцельных хлопот вожатый уговорил старосту драмкружка Зину Цветкову, умевшую быстро писать, помочь мальчишкам.
Зина была неказистой девочкой с тощими косичками. Гурко прозвал ее "краснокожей", потому что кожа на ее шее была пупырчатой и имела красноватый оттенок. Кроме того, девочка часто шмыгала носом, точно страдала хроническим насморком. Зато писала Зина отменно: четкие буковки, похожие на отборные зерна, быстро укладывала в четкие строчки.
При ней Ромка и Гурко не отвлекались на споры и на память разыгрывали эпизоды. А Зина, склонив голову и шевеля языком, записывала.
Разыгравшись, мальчишки входили в раж и очень живо изображали героев.
- Молодцы! Настоящие артисты! - восклицала Зина. - Записывайтесь в наш драмкружок. Мы дадим вам главные роли.
- Очень-то надо! - возражал Ромка. - У нас есть свое занятие - мы юнкоры.
Гурко же был не прочь стать артистом, но не драматическим, а цирковым. Так что уговоры Зины не повлияли на свежеиспеченных драматургов.
Не дописав до конца инсценировку, они прочли ее на драмкружке. Ребятам их творение понравилось. Они тут же распределили роли и стали репетировать первые сцены.
Чтобы закончить третий акт, Ромка и Гурко все вечера проводили с Зиной Цветковой. А так как они никогда не были прилежными учениками, то их жизнь весьма усложнилась.
До пятого класса всему обучали один или два учителя, а в шестом и седьмом на каждый предмет появился свой преподаватель. Все они норовили задавать домашние упражнения и чуть ли не ежедневно проверять их.
Мальчишкам приходилось пораньше приходить в школу и списывать упражнения у девчонок.
Самой аккуратной ученицей в классе была Алла Стебниц. Ромка часто просил у нее тетрадку. Девочка ему не отказывала. Но всякий раз, протягивая приготовленное домашнее задание, краснела.
Алла была странной девочкой. Она всегда гордо держала голову и смотрела вдаль, точно прислушивалась к какому-то зову. Мальчишки-старшеклассники пытались с ней заигрывать, но Алла избегала разговоров с ними. А к Ромке относилась с сочувствием. Всякий раз, когда он входил в класс, на лице Аллы вспыхивал легкий румянец, вернее не румянец, а какое-то внутреннее свечение, и взгляд ее спрашивал: "Сегодня моя тетрадь тебе не нужна?" И если Ромка так же неприметно глазами сигналил: "Спасибо, обойдусь", - она успокаивалась и больше не поворачивала голову в его сторону.
В январе Громачев приметил, что Алла по утрам перестала посылать ему приветственные сигналы. Девочка сидела за партой какая-то подавленная и грустная, словно завявший цветок. На перемене он подошел к ней и спросил:
- Никак ты на меня дуешься?
- Я не дуюсь, просто вижу, что ты шепчешься и дружишь с этой противной Цветковой, - потупясь ответила она.
- Вот глупая! - укорил ее Ромка. - Мы же с Гурко книгу переиначиваем на инсценировку, а Зинка переписывает, ну, вроде машинистки или стенографистки.
- Правда?
- Честное пионерское. Пьесу уже репетируют, а она у нас не кончена. Запарились совсем.
- Хочешь, я буду тебе помогать?
- Это как же?
- Ты дашь мне тетрадки для домашних упражнений, а я буду в них переписывать все, что приготовлю сама.
- Но почерк-то у меня другой, сразу узнают.
- Я уже пробовала писать твоим почерком. Левой рукой вроде получается.
- Что же, у меня такой паршивый почерк? - изумился Ромка.
- Ага, буквы неровные… прыгают и валятся. Но ты можешь сказать, что дома писал не торопясь.
- Ладно, валяй. Кому из учителей захочется вглядываться в мой куриный почерк.
С этого дня у Ромки отпала забота о домашних заданиях. Алла аккуратно выполняла обещание: все делала сама и, придя в класс совала ему в парту тетради, а после уроков уносила их домой.
Однажды она пришла в школу огорченной. Отдав Ромке тетради, негромко сказала:
- Бабушка недовольна мной. Она говорит, что мы поступаем неразумно. "Твой мальчик ничего не будет знать, - говорит она. - Вскоре он пожалеет, что воспользовался твоей добротой. Лучше занимайся с ним дома". Ты будешь ходить к нам?
Ромке не хотелось показываться ее бабушке. "Еще женихом назовет". И он спросил:
- А кто твоя бабушка?
- Она художница. Пишет акварелью и маслом.
- Мне же неудобно ходить, да и некогда, - начал отнекиваться Ромка. - Потом должен писать. Знаешь, я, наверное, стану писателем.
- Ты серьезно?
- Да, - сказал Ромка. - Только мне мешает школа. Вставай по утрам и ходи каждый день.
- Как же без школы? - не могла понять девочка. - Писатель должен быть образованным.
- Должен, но ему не обязательно ходить в школу. Максим Горький без всякой школы всему научился.
Этот аргумент показался девочке убедительным, и она шепнула:
- Пусть бабушка ругается, я буду тебе по-прежнему помогать.
И Ромка, занимаясь всем чем угодно, меньше всего уделял времени урокам. Первое время его спасали хорошая память и запас слов, которыми он мог пустить пыль в глаза, создать впечатление, что знает предмет, но не может заучить сухие формулировки. Когда его вызывали к доске, он стоял навострив уши и ждал подсказок. Громачеву шептали с разных сторон. Его слух не все улавливал, и иногда Ромка нес такую несусветную чушь, что класс покатывался со смеху.
Вместе с классом смеялся и Громачев, чтобы преподаватель подумал, что он умышленно повторил глупую подсказку. А Стебнид в такие минуты сидела пунцовой, она страдала, переживая его провал.
Извинившись за подхваченную подсказку, Ромка выкручивался из неловкого положения и, получив троечку, был доволен.