* * *
Спектакль, показанный пионерами в Зимнем театре, имел успех. На сцену вызывали не только драмкружковцев, игравших в "Хижине дяди Тома", но и авторов инсценировки.
Удача вознесла Ромку. Слыша отовсюду похвалы, он решил, что стал уже опытным литератором.
Риск
По вечерам Ромка зажигал семилинейную лампу и писал до глубокой ночи. В школу приходил невыспавшимся, с опухшими и красными глазами и почти ничего не слышал из того, что вдалбливали в головы его одноклассникам. Когда кто-нибудь из учителей называл его фамилию, он вскакивал и растерянно хлопал глазами, не зная, что ответить.
- Громачев, ты никак на уроках спишь? - строго спросил физик.
- Я сегодня не выспался, - честно признался Ромка. - Спросите в следующий раз.
- Следующего раза не будет, - предупредил учитель. - По этому разделу у тебя круглый ноль.
- Ты хоть немножко учи, - посоветовала Алла Стебниц. - Тебя же выгонят из школы.
- Да, могут выгнать, но я иду на риск, - ответил Ромка, и в глазах его светилась решимость. - Вас мне все равно не догнать. Но когда меня напечатают, то учителям станет, стыдно, что они ставили мне двойки и "баранки".
Алла, хоть и сомневалась в будущем успехе, все же спрашивала:
- Может, тебе помочь? Давай черновики, я буду переписывать.
- Не надо, а то сама отстанешь. Я один буду пробиваться. Ты читала "Мартина Идена" Джека Лондона?
- Нет.
- Прочти. Там такой же парень, как я, только немного старше.
За несколько недель, словно одержимый, Ромка написал семь небольших рассказов и более двадцати стихотворений. По мере готовности он переписывал свои произведения начисто, запаковывал и отсылал в редакции журналов и, как Мартин Иден, ждал банковского чека и авторского номера журнала.
Время шло, а ему никто не отвечал. Не надеясь на честность и внимание издателей, Ромка по вечерам заходил в читальню клуба железнодорожников и с волнением перелистывал поступившие журналы.
Однажды Матреша показала ему большой конверт со штампом журнала "Красная деревня". У Ромки захватило дух. С бьющимся сердцем он надорвал конверт и… вытащил листки с собственными стихами. К ним была приколота записка:
"Уважаемый товарищ Громачев!
Ваши стихи к печати не пригодны. Они не оригинальны. Кроме того - слабы рифмы, не соблюден размер, неясен замысел. Если хотите сочинять, то больше читайте современных поэтов, повышайте свою культуру, расширяйте кругозор. Если будете посылать новые стихи, - сообщите, где вы работаете".
Ромку принимали за взрослого неуча. Внизу стояла неразборчивая подпись литературного консультанта. Видно, это его рука испачкала зелеными и красными чернилами рукопись, жирно подчеркивая неудачные рифмы, исправляя орфографические ошибки.
Ромку, ожидавшего успеха, сначала ошеломило неприятное письмо. Ему было стыдно и горько. "Что я скажу Алле Стебниц? - подумал он и тут же решил: - Не покажу. Может, в других редакциях напечатают. Так было и с Мартином Иденом".
Он не сдался, не пал духом. Вечером опять зажег лампу и принялся сочинять. И некому было его остановить. Неграмотная Матреша, полагая, что Ромка усердно готовит уроки, ставила на стол горшок с молоком и совала краюху хлеба, намазанную маслом.
Ромка жевал хлеб, запивал молоком и сочинял почти до рассвета.
Следующая неделя принесла новые огорчения: вернулись стихи и рассказы из четырех журналов. Словно сговорившись, все твердили одно и то же: написал о том, о чем уже давно написано, слишком мал запас слов, он повторяется, пишет не очень грамотно.
"Учитесь, учитесь, учитесь!" - советовали литературные консультанты.
"Что же теперь делать? Как быть?" - всерьез задумался Ромка. Надо решать: следует ли писать, не глядя ни на что, или прекратить и усесться за учебники? Он смог бы догнать класс, если бы вот так же по ночам сидел за грамматикой, физикой, алгеброй и геометрией. Но на него учителя уже махнули рукой и перестали вызывать к доске.
Об этом скоро узнает Тубин. Пионеров, которые плохо учатся, он вызывает на совет дружины. А там конечно не похвалят. Но жалко было бросать сочинительство. Может, не стоит сдаваться, а пойти на позор, муки, лишения и добиться своего? Грамматику он осилит. Это не такое неодолимое дело. Самые тупые девчонки-зубрилы научились писать без ошибок. Если понадобится, он словно стихи выучит учебник грамматики.
Почему в редакциях решили, что у него мал запас слов? Ведь в пионерском отряде ни у кого так не подвешен язык, как у Ромки и Гурко. Это даже замечают учителя, которые ставят тройки. Но, видно, для литератора этого мало. Ну и что же? Если понадобится, Ромка сумеет накопить тысячи новых слов. Он будет много читать, узнавать, что обозначают незнакомые слова, запоминать их и пускать в оборот.
С учителями не сложилось доверительных отношений. У людей, которые смотрели на него строго и с подозрением, неловко было спрашивать о книгах. Двоечник - и вдруг интересуется бог знает чем?
Бабушка у Аллы Стебниц закончила Академию художеств. Она конечно знает, сколько книг уже вышло в свет и какие из них нужно прочесть. Ромка попросил Аллу исподволь все выведать. И девочка выполнила его просьбу. На другой день она пришла в школу и, отозвав его к дальнему окну в коридоре, сообщила:
- Бабушка говорит: если все книги сложить вместе, то получится самый высокий горный хребет. Одному человеку, даже если он проживет тысячу лет, не осилить и миллионной доли. Только в Питерской публичной библиотеке хранится несколько миллионов книг и рукописей.
- Как же в редакциях узнают, что написано другими?
- Бабушка думает, что ни один человек этого не знает. Есть каталоги, много специальных книг, энциклопедий. В них записано в сжатом виде все, что знает человечество.
На уроке математики Громачев подсчитал, сколько книг он прочтет за сорок лет. Вышло немного - не более пяти тысяч томов.
- Я тоже подсчитала, - на перемене сказала Алла. - У меня получилось еще меньше. Но бабушка говорит, что существует партитурный способ чтения. Овладев им, можно прочесть в три раза больше.
- Что значит "партитурный"?
- Так умеют читать дирижеры оркестров. Их взгляд схватывает весь лист.
- О, у нас так умеет читать Гурко. Надо научиться.
Ромка попробовал читать Жюля Верна, медленно перелистывая страницы "Парового дома". Смысл он улавливал, но удовольствия от чтения не получал.
Как выйти из создавшегося положения? Все твердят - учиться и учиться. Не попробовать ли подтянуться в школе? В ней ведь тоже вбивают в головы то, что спрессовано учителями за многие годы.
Перестав писать по ночам, Ромка за многие школьные годы впервые серьезно засел за учебники. Но было поздно, уже подходил к концу учебный год. Некоторые учителя, когда он поднимал в классе руку, словно досадуя говорили:
- Тебя спрашивать бессмысленно, ты ведь многое пропустил. Лучше готовься к переэкзаменовке.
Особенно изощрялась завуч, преподававшая в старших классах русский язык. Встречая Ромку, она скептически смотрела на него и спрашивала:
- Ты еще долго будешь позорить свой класс?
Ее вопросы всегда были обидными.
- Нет, не долго, - не без дерзости ответил он. - Скоро я его прославлю.
- Своим невежеством или еще чем-нибудь?
- Поэмой в тысячу строк!
- Вот что, друг мой, - продолжала завуч. - Я отвечаю за ваш русский язык. Представляю, что ты городишь в своих стихах! Прекрати хотя бы рассылать их по редакциям… не позорь школу. Ты даешь мне слово?
- Я вам отвечу стихами, - обидясь, сказал Ромка. И, повернувшись, ушел с гордым видом.
Завуча не зря прозвали "Циркульной пилой", а для маскировки сокращенно - "Цирпилой". У этой придиры язык был хлеще плетки. Не одному Ромке она устраивала словесные порки. Только при добродушном директоре "Цирпила" сдерживалась и разговаривала с учениками вкрадчиво-мягким голосом. Ее следовало проучить, и Ромка написал короткую эпиграмму:
"Цирпила" с "Янном" без изъяна,
а без "Янна" - обезьяна".
Стихи мгновенно распространились по всей школе и конечно скоро попали в руки завуча. Кто же посмел сравнить ее с обезьяной?
В пятницу последним уроком был русский. Когда прозвенел звонок, "Цирпила" попросила Ромку остаться.
В опустевшем классе, едва сдерживая гнев, она спросила:
- Пакостные стихи - это твой ответ мне?
- О каких стихах вы говорите? - поинтересовался Ромка.
"Цирпила" шипящим голосом прочла двустишие. И взглядом хотела прожечь мальчишку насквозь.
- Хорошие стихи! - похвалил Ромка. - Мне таких не написать. А чего вы сердитесь? Я бы похвалил автора.
- Ты не только лгун, но и наглец, друг мой, - заметила "Цирпила". - Не забывай: смеется тот, кто смеется последним. Готовься распрощаться со школой. Мы разгильдяев не выпускаем.
- Но одного-то можно? - не сдавался Ромка.
"Завуч злопамятна, она не простит, - понимал Ромка. - На переэкзаменовке мне несдобровать".
И вдруг как раз в эти трудные дни пришло небольшое писмецо.
"Уважаемый товарищ Громачев!
Ваш рассказ "Из-за пустяка" будет напечатан в одиннадцатом номере журнала "Резец" в разделе "Первые опыты". Рад поздравить с успехом. Присылайте свои новые произведения, с удовольствием прочтем.
Секретарь редакции Дмитрий Витязев".
На этот пустяковый рассказик Ромка меньше всего рассчитывал. Он ведь из озорства в первых строчках написал: "Очень люблю я рыбу удить, поэтому и рассказ с рыбалки начинаю". А дальше, чуть посмеиваясь над собой и героем, поведал, как глуповатый рыбак обжег на костре руку и лечился у знахарки.
Ромке хотелось выскочить на улицу, задерживать всех встречных и показывать письмо. Но он сдержал себя. Радостью надо поделиться только с очень близкими людьми. Показать Матреше? Она, наверное, от умиления прослезится, но ничего не поймет. Димке на творения брата наплевать, его интересуют почтовые марки. Отец в поездке. Остается Алла Стебниц. Да, первой ей! Она больше всех волновалась и страдала за него.
Ромка никогда не был в доме Стебниц и не знал, как вызвать Аллу. Сначала он стал свистеть, но никто не показывался. Тогда он поднялся на крыльцо и дернул ручку звонка. Где-то в глубине дома тоненько залился колокольчик.
Дверь открыла высокая седая женщина. Она пристально смотрела на смутившегося парнишку.
- Вам кого?
- Мне Аллу.
Женщина едва приметно улыбнулась и тут же поинтересовалась:
- Это вы свистели?
- Я, - признался Ромка.
- Так девочек не вызывают, что о нас с внучкой подумают соседи. Проходите, пожалуйста, Алла сейчас занимается музыкой.
Она пропустила Ромку в большую комнату, в которой стояло пианино и стены были увешаны картинами. Алла, глядя на ноты, ударяла пальцами по клавишам. Увидев Ромку, она бросила играть и обеспокоенно спросила:
- Сегодня был школьный совет? Выгнали, да?
- Нет, еще терпят, - весело ответил Ромка. - Мне теперь чихать на них.
И он показал Алле письмо, полученное из Ленинграда.
Девочка, вчитываясь в строчки, зашевелила губами, затем вскинула глаза на Ромку. Они у нее сияли.
- Ромушка, теперь я тебе все прощаю! Победа! - закричала она и, схватив Громачева, закружила по комнате.
Бабушка надела очки и тоже прочитала письмо.
- Ну, что ж, - сказала она. - С первым успехом! - И протянула ему, как взрослому, руку. - На пути у тебя еще будет много преград. Но первая преодолена. Очень важно в начале получить толчок, узнать, что ты не бездарь. Мне нравятся люди упорные, знающие, чего они хотят в жизни, смело идущие на риск. Но ты не обольщайся. Помни: писатель - это человек большой культуры и обширных знаний. В школе у тебя какие отметки?
- Неважные. Пятерки по физкультуре и рисованию, остальные - тройки, двойки и, наверное, нули.
- Н-н-да! - произнесла бабушка. - Значит, теперь для тебя самое важное - не бросать этюдника, как говорят художники, и упорно, я бы сказала - со злостью, вгрызаться в науки. Иначе - гибель, попадешь в неудачники, а это самое жалкое и отвратительное племя завистников.
- Бабушка! - взмолилась Алла. - Надо праздновать, а ты завела серьезные разговоры.
- Прости, внученька, ты права, - согласилась бабушка. - У меня уже самовар поставлен, вытаскивай на стол все вкусное.
Обе хозяйки засуетились.
На столе появились попискивающий самовар, варенье, блинчики, мед, домашнее печенье и самодельное вино из крыжовника.
Ромка был усажен на почетное место. Старая художница наполнила рюмки вином и сказала:
- За ваши успехи, дети! Пусть ваша дружба будет прочной!
Ромка пировал недолго. Алле еще нужно было заниматься, и ему не мешало побыть одному и обдумать, как действовать дальше.
Дома у калитки Ромку встретил брат Димка.
- Тебя Тубин ищет, - сказал он. - Велел, как увижу, привести в отряд.
Не заходя домой, Ромка отправился в пионерский клуб. Геннадия он нашел в маленькой комнате. Вожатый встретил его не очень приветливо.
- Ты что же меня подводишь? - с упреком спросил он. - Я побывал в вашей школе. Картина неприглядная: некоторые пионеры учатся хуже неорганизованных ребят. Позор, да и только! Что же, нам теперь исключить тебя или всем отрядом подтягивать?
- Исключайте, - уныло ответил Ромка.
Не таясь, он рассказал о столкновениях с "Цирлилой", о стихах, которые пустил по школе.
- То-то она на тебя так взъелась! - словно обрадовавшись, воскликнул Тубин. - Говорит: "Ваш Громачев - разгильдяй и закоренелый бездельник. Таких не только нельзя держать в пионерах, а нужно исключать из школы". Может, мне стоит заступиться и поговорить с ней?
- Нет, не надо. Меня невозможно защитить. Я действительно редко готовил уроки. И в классе выключался: не слушал, что говорят учителя. Днем и ночью думал о стихах и рассказах.
- Худо, брат, в трудное положение ты себя и нас поставил! Что же предпринять?
Ромка вытащил из кармана конверт и молча протянул его вожатому. Тот развернул письмо и, прочитав его, хлопнул Ромку по плечу.
- Молодчина! Большевики никогда не пропадают. Добился-таки! Я бы на твоем месте, раз ты хочешь стать писателем, поехал бы в Питер и поступил на завод и влился в рабочую среду. Выковал бы себе пролетарскую психологию!
Странные существа девчонки
В пятнадцать лет ты еще не взрослый и уже не мальчонка. Нечто среднее.
Ромке хотелось самостоятельности и вольной жизни, но он опасался оторваться от дома. Что там ждет впереди? Кто поможет, если рядом не будет доброй Матреши, Димы, отца, братьев Зарухно и Аллы?
Алла вдруг стала ему ближе всех. Когда на последнем уроке зачитали список тех, кто перешел в восьмой класс, и его фамилии не оказалось, она, опечаленная, подошла к нему и предложила:
- Хочешь, все лето буду заниматься с тобой?
- Нет, - твердо сказал он. - Зачем же тебя наказывать, когда во всем виноват только я. Переэкзаменовка меня не спасет. "Цирпила" сумеет поставить такие преграды, что я непременно провалюсь. Зачем же нам портить лето? Пусть каникулы будут каникулами.
Но сам-то он переживал, только вида не показывал. Ведь стыдно оказаться среди тупиц и олухов, когда Фридка, у которой лишь ветер в голове, беспрепятственно на троечках перешла в следующий класс. Не останется он на второй год в седьмом классе. Не бывать этому!
Заикаясь от смущения, Ромка признался отцу, что запустил уроки и не перешел в восьмой класс.
- Не хочу бездельничать - повторять то, что уже проходил, пойду работать, - сказал он.
- Зачем же работать без специальности, - заметил отец. - На машиниста учись. Самое милое дело. В месткоме путевки в железнодорожный фабзавуч есть. Взять тебе?
- Возьми, - согласился Ромка, и сам под диктовку отца написал заявление.
В ожидании вызова он держался среди ровесников с таким видом, точно не школа вынудила его расстаться с ней, а он сам не желал больше удостаивать ее своим присутствием.
- Довольно штаны на парте протирать, пора делом заняться, - солидно говорил он ребятам, словно уже трудился на заводе и был самостоятельным.
Многие мальчишки завидовали его решимости. А "краснокожая" Зина Цветкова даже сказала:
- Я знаю, ты будешь летчиком или артистом.
- Очень-то надо. Найдутся другие дела, - ответил Ромка.
Он продолжал ходить в гимнастический зал, с братьями Зарухно играл в футбол и баскетбол, а по вечерам бывал в саду клуба железнодорожников или в кино.
Однажды, после веселого фильма с Патом и Паташоном, Алла попросила проводить ее домой.
Вечер был тихим и теплым. Мимо с писком проносились не то стрижи, не то летучие мыши. Стебниц была в белой кофточке. Опасаясь, как бы какая-нибудь из мышей не вцепилась в нее, Алла то и дело озиралась. А Ромке казалось, что она боится чего-то другого. Ему еще не доводилось провожать девочек, поэтому он зашагал в некотором отдалении, облизывая пересыхающие губы, и не знал, что говорить. Первой нарушила молчание Алла.
- Когда уедешь, наверное, забудешь меня?
- Нет, не забуду. Хочешь… поклянемся дружить всю жизнь.
- Хочу. Но чем мы скрепим клятву?
- Кровью.
- Я согласна.
Алла остановилась под электрическим фонарем, протянула левую руку и, прикусив губу, ждала.
Ромка вытащил перочинный ножик и острием царапнул ее запястье, затем такую же царапину сделал и себе. Смешав кровь, он торжественно сказал:
- Клянусь!
- Клянусь, - повторила она.
Соблюдая заведенный в школе ритуал, Ромка напомнил:
- Клятву надо закрепить.
- Я могу, - смутилась девочка, - но мне придется рассказать бабушке, что мы целовались. Ты, наверное, не захочешь, чтобы она знала об этом?
- Ну, если бабушка, тогда конечно.
- К тому же у меня губы потрескались, - продолжала оправдываться Алла. - Потрогай… не бойся.
Он слегка дотронулся до ее чуть запекшихся губ. И тут девочка неожиданно прикусила его палец. При этом сделала испуганные глаза, словно ожидая наказания.
Другую девчонку за такое озорство Ромка схватил бы за нос и заставил кланяться, просить прощения, а Стебниц он не тронул. Лишь сунул укушенный палец в рот и дурашливо сосал его.
Алла хихикнула.
- Ах, так? - воскликнул Ромка и, крепко обхватив шею, не поцеловал, а скорее - куснул девчоночьи губы. - Вот тебе!..
- И не больно… вовсе не больно, - сказала девочка, отталкивая его от себя.
Дальше они пошли уже не рядом, а на некотором расстоянии друг от друга.
У калитки Громачев, никогда не просивший прощения у девочек, тихо сказал:
- Ты меня прости. Сама виновата, что я снахальничал, бабушке хоть не рассказывай.
- Нет, скажу. Пусть знает, какой ты!
- Тогда больше к вам не приду.
- Ладно, промолчу, - пообещала она и вдруг с лукавством спросила:
- А тебе-то хоть приятно было?
- Дух захватило!