- Значит, клятва состоялась?
- Друзья на всю жизнь!
Алла чмокнула его в щеку где-то у глаза и, скороговоркой проговорив: "Завтра встретимся у речки", - убежала.
Прячась в тени акаций, Ромка постоял еще немного у калитки. Уши у него горели, точно кто их надрал.
"Странные существа эти девчонки, - бредя домой, рассуждал он. - Попробуй пойми, когда они злятся, а когда довольны".
Дома к концу подходил ужин. Отец с Матрешей утирались полотенцами, пили вприкуску чай. Их лица так раскраснелись, что казалось, будто они вышли из бани.
- Ты что так поздно? - спросил отец. - Матреше лишние хлопоты.
- Да пусть, мне не трудно лишний раз подать, - заступилась она и, достав из духовки жареный картофель, поставила на стол перед Ромкой. - Кушай, а то завтра наголодаешься.
- Да, - подтвердил отец, - завтра тебе надо на врачебный осмотр. Поедем вместе. Ложись пораньше спать.
Новые знакомые
Поездка занимала около четырех часов. Кому нужно было попасть в Ленинград утром, тот должен был встать с первыми петухами. Казалось, не успел Ромка уснуть, как Матреша уже принялась тормошить его.
- Пора вставать. Надень все новое.
На стуле лежали синие трусы, белая майка, а на спинке стула висели толстовка и аккуратно наглаженные брюки.
Быстро одевшись, Ромка почистил зубы, вымыл лицо и уселся с отцом завтракать. Матреша подала им гречневую размазню и разогретое молоко.
На вокзал они пришли за пять минут до отхода поезда. Войдя в спальный вагон, отец предложил:
- Ложись на полку. Чего зря терять четыре часа… доспим.
Отдых в тряском вагоне для отца был делом привычным, он быстро заснул. А Ромке не спалось, он лишь ворочался на неудобной полке и грезил. То ему мерещилась Алла в школе: из своего угла в классе она посылала едва уловимый привет. То девочка, похожая на тонкую синюю стрекозу, повисала в струистом воздухе и, осторожно опустившись, не шла, а плыла по зеленому лугу, гордо держа голову. То в сумерках он видел ее небольшой носик и темные вопрошающие глаза. Девочка как бы спрашивала: кто ты мне? И лицо ее озарялось тревожным румянцем…
Во всех видениях Алла Стебниц была какой-то воздушной, неземной.
Она конечно придет сегодня на речку и будет ждать. И, не дождавшись, обидится. Надо было хоть с Димкой записку послать. Впрочем, правильно сделал, что Димку не впутал в свои тайны. Зачем вызывать идиотские вопросы и насмешливые взгляды? Ведь ничего особенного не случилось. Подумаешь, проводил до калитки! Все мальчишки провожают девчонок и не делают из этого события. Тоже кусака! Чуть палец не оттяпала.
Он дотронулся до пальца, рассчитывая ощутить боль, но на нем не было никаких отметин. "Может, мне все это во сне привиделось?" - подумал Ромка и, спустившись с полки, стал смотреть на пробегающие мимо склады и многоэтажные кирпичные здания.
Утро в Ленинграде было пасмурным и каким-то унылосерым. Над темной водой Обводного канала поднимался неприятно пахнувший пар. На каменном мосту звенели трамваи, цокали копыта битюгов, тащивших тяжелые возы, рокотали моторы грузовиков. С другой стороны доносились паровозные гудки и какой-то неясный гул.
"Как в этом шуме живут! - думалось Ромке. - Тут и дышать-то нечем".
Они прошли с отцом в поликлинику железнодорожников.
В большой приемной уже сидело человек пятнадцать подростков. По их виду нетрудно было догадаться, что все они приезжие. Ни разу не одеванные куртки, рубахи и штаны на них топорщились.
Отец подвел Ромку к регистраторше. Та записала фамилию и велела ждать вызова.
Свободных кресел не оказалось. Громачевы подошли к подоконнику.
- Мне ждать некогда, - понизив голос, сказал отец. - Через полчаса дежурство. Как пройдешь осмотр, - не валандайся, уезжай. Провизионка при тебе?
- При мне, - пощупав карман, неохотно ответил Ромка. - Что ты все учишь? Маленький я, что ли?
- Большой конечно, - ухмыльнулся отец. - Вот тебе на пирожок и мороженое.
Дав сыну немного мелочи, он подхватил свой сундучок и поспешил в депо на дежурство.
Оставшись стоять у окна, Ромка из коридора разглядывал будущих соучеников. Все пареньки ждали вызова с чинными и постными физиономиями, словно они прибыли на похороны. Эти крепыши конечно не были тихонями, об этом говорили веснушчатые лица с облупленными носами, царапины, рубцы и выцветшие на солнце волосы.
В девятом часу стали появляться местные подростки. Они входили шумными группами, с регистраторшей вели себя развязно и спрашивали:
- А нельзя ли без очереди? Нам некогда, трамвай ждет.
- Вон, видите, люди с рассвета сидят. На ночных поездах прибыли, - принимая их шутки всерьез, сердито отвечала регистраторша.
- Да это какие-то хмыри! - поглядев на сидящих, посмеивались питерцы. - Скопские, что ли?
А приезжие, нахмурившись, отмалчивались. Они не решались вступать в словесную перепалку.
- Глухонемые, что ли? - недоумевал чернявый парнишка. - Молчат, как чучелы. И этот, будто мышь на крупу, надулся, - кивнул он в сторону Ромки.
Громачев, смерив его не то презрительным, не то соболезнующим взглядом, отвернулся.
- Смотрите, знаться не хочет, - удивился питерец. - Ах, вот почему! - словно догадавшись, воскликнул он. - У них кепочка новая!
Он взял с подоконника кепку Громачева, повертел ее на пальце и вдруг крикнул:
- Костька, лови!
Описывая дугу, кепка полетела к невысокому, плечистому парнишке. Тот не стал ловить ее руками, а подцепил носком ботинка, отфутболил третьему - кривоногому крепышу - и окликнул:
- Тюляляй… принять!
Ромка пытался перехватить кепку, но куда там! Парнишки с жонглерской ловкостью то левой, то правой ногами перебрасывали ее друг дружке. Заметно было, что питерцы, потешавшиеся над ними, сыгрались в одной футбольной команде. Не желая выглядеть смешным, Ромка пошел на хитрость: как бы утеряв интерес к кепке, он со скучающим видом стал рассматривать плакаты на стене, а затем, сделав неожиданный выпад, сорвал фасонистую мичманку с головы чернявого и, вертанув ее, поддал ногой.
Мичманка сверкнула лакированным козырьком, взлетела под потолок и, планируя, шлепнулась в лужицу около бака с водой.
Питерцы ахнули, видя этакое надругательство над мичманкой- вожделенной мечтой каждого парнишки. А хозяин ее сначала онемел. Сжав кулаки, он грозно надвинулся на обнаглевшего провинциала, толкнул его плечом и сквозь стиснутые зубы произнес:
- За порчу мичманки ты у меня схлопочешь! А ну… сейчас же поднять и отряхнуть!
Но Ромка и не подумал подчиниться заносчивому питерцу. Приготовясь к отпору, он с достоинством ответил:
- Сначала верни мою кепку. Не я, а ты начал хулиганить. А потом посмотрим, кто от кого схлопочет.
- Ах, он еще и грозится! - возмутился чернявый. - Придется тебя отесать. А ну, выйдем на минуточку в садик!
- Я с такими сморчками не дерусь. Мараться не хочу.
- Тогда я тебя за шиворот выволоку!
- Попробуй!
- Э-эй! Петухи! - вдруг стал между ними рослый скуластый парень с насмешливыми глазами. - Вы оба, как я заметил, довольно сносно грубите, но на сегодня, может, хватит? Место не очень подходящее. Да и о другом хотелось бы с вами поговорить. Будем знакомы… Юра Лапышев - центрохавбек Павловской детдомовской команды. А вы из каких?
- Левый инсайд первой команды Балтийской улицы - Вовка Виванов, - представился чернявый. - А вот его зовут Костькой Кивановым, - показал он на плечистого коротышку. - Мы оба Ивановы, но для отличия прибавили к своим фамилиям первые буквы имени. Он у нас правый инсайд. А Тюляляй, или, вернее, Тюляев, - центровой.
- Понятно, - сказал детдомовец, пожимая им руки. - А ты? - обратился он к Ромке.
- Играл хавбеком в первой пионерской.
- Ну и чудесно! Давайте в фабзавуче футбольную команду соберем.
- В фабзавуч еще надо попасть, - заметил Тюляев. - На сто двадцать мест - триста сорок заявлений. По здоровью пройду, а на экзамене завалят. Я всего пять классов кончил.
- Сколько тебе лет?
- Шестнадцать. Для школы переросток.
- Ну и мне столько же. Только я в восьмом учился. Держись меня, - посоветовал Лапышев, - пройдешь. У наших детдомовцев кое-что придумано. Не одного уже протаскивали. И ты проскочишь.
- Хорошо бы, - обрадовался Тюляев. - А то матка каждый день пилит, на биржу гонит. Там нашему брату один ответ: "В чернорабочие не годишься, мал, обучайся специальности".
- А много людей ходит на биржу?
- Ой, тысячи! С большими разрядами люди по году околачиваются.
Во время этого разговора Виванов принес кепку и, почистив ее, протянул Ромке. Пришлось и Ромке поднять мичманку, вытереть носовым платком козырек и вручить хозяину.
- Мир!
- Мир.
Ромка протянул руку. Виванов хлопнул по ладони, крепко пожал ее и предложил:
- Пошли на осмотр вместе.
Когда начали выкликать фамилии, Громачев пропустил свою очередь и пошел на прием позже, вместе с новыми знакомыми. В раздевалке им велели снять с себя все и голышами впустили в длинный зал, где за белыми столиками сидели медики.
Подростков ощупывали, обслушивали, заставляли показывать язык, дышать и не дышать, читать крупные и крохотные буковки. Чаще всего врачи произносили "годен", лишь щуплых недоростков посылали на рентген либо говорили им: "Пока к экзаменам не допущен, наберись сил, подрасти".
Все питерцы, назвавшиеся футболистами, первый барьер прошли благополучно. Радуясь этому, они сговорились с детдомовцами из Павловска сдавать экзамены в одной группе.
В вагоне Ромка по-отцовски вскарабкался на верхнюю полку и, положив под голову кепку, улегся спать.
Громачев не стал болтаться в незнакомом городе. В ожидании поезда он съел Матрешины бутерброды с вкусной прокладкой сала и малосольных огурцов и запил лимонадом, купленным в буфете.
В этот раз он заснул быстро и никаких снов не видел.
Первые свидания
Вечером Ромка не знал, куда себя деть. Он поплелся по темной улочке, на которой жили Стебниц. Еще издали он увидел что-то белевшее у калитки. Сердце его забилось учащенно. "Она или не она?"
Неслышными шагами он подкрался ближе. Это была Алла. Девочка стояла у калиточного столба и, глядя вверх на едва проклюнувшиеся в темной сини звезды, что-то шептала.
- Алла, я здесь, - едва слышно произнес он. - Ты кого ждешь?
Словно не доверяя слуху, она медленно повернула голову и, увидев в нескольких шагах его, испуганно скользнула за калитку и щелкнула щеколдой.
- Ой, как напугал меня! Просто чудо: ты вырос как из-под земли. Оказывается, наши желания можно передать на расстоянии. Только надо очень хотеть. Я трижды позвала тебя и… ты здесь.
- То-то я почувствовал, словно меня кто за шиворот потянул! - отозвался Ромка.
- Ты не смейся. Бабушка говорит, что такое бывает с близкими людьми. На этом основаны предчувствия.
- Может, она и права. Я ведь тоже хотел тебя увидеть.
- Ага! Теперь веришь, что есть такая сила? А где же ты пропадал?
- Ездил на осмотр в Ленинград.
- Значит, покидаешь нас?
- Но я буду часто приезжать, чтобы увидеть тебя.
- Аллочка! - раздался в это время голос бабушки. - А тебе не пора домой?
- Иду, - отозвалась девочка, а Ромке шепнула:
- Приходи завтра на речку.
Новые товарищи
Экзамены проходили в школе железнодорожников у Балтийского вокзала. Здесь в большом зале толкались не только парнишки, но и подростки-девочки. Многие из них были крепко сбитыми, толстоногими. Они Ромке не понравились.
"Лучше Аллы нет", - определил он. Стебниц стала для него эталоном изящества и девичьей красоты.
В школьном зале было людно и шумно. Парнишки, с которыми Ромка познакомился на медосмотре, собрались у крохотной сцены. Среди них выделялся Юра Лапышев. Увидев Громачева, он замахал рукой и крикнул:
- Давай сюда, дело есть!
Когда Ромка подошел, Лапышев вполголоса спросил:
- В чем чувствуешь слабину?
- Пока ни в чем, - ответил Ромка. - Подзубрил.
Он не солгал. Хотя по вечерам с Аллой не встречался, но добрую половину дня проводил с ней либо на речке, либо на заднем крыльце, куда девочка выносила свои аккуратные тетради для повторений.
- Молоток, - похвалил его Лапышев. - Тогда будешь другим помогать. Вот, знакомься… наш будущий вратарь - Кузя Шмот. В геометрии и алгебре плавает, как топор. Будешь опекать: сядешь с ним в один ряд. Когда решишь задачу, то передашь ему черновик. Только незаметно, иначе сам погоришь.
Кузя Шмот был тощим и неуклюжим. Лицо его казалось небрежно вылепленным из грязновато-розовой глины, которой не хватило на приличный мужской нос. Оно напоминало большой кулак, показывающий "фитьку". Оттого, что "фитька" выполняла роль носа, она немного задиралась вверх.
- Хорошо, - согласился Ромка. - Пусть он не теряет меня. Искать не буду, самому надо сосредоточиться.
- Не потеряю, - сказал Шмот. - Я глазастый. - И, видно радуясь предстоящей помощи, тыльной стороной руки потер свою "фитьку". Она у него сплющивалась влево и вправо, словно не имела хрящей.
Хуже дело обстояло с Тюляевым. На прошлогодних экзаменах в фабзавуч "Треугольника" он в диктовке сделал двадцать две ошибки. В слове "еще", состоящем из трех букв, сделал пять ошибок, написал "истчо". Такому шпаргалки не передашь. Лапышев на всякий случай привел детдомовского эрудита - парнишку, который готовился поступать в техникум. За две пачки папирос "Сафо" тот согласился пройти в класс, сесть вместо Тюляева за парту, написать диктовку и сдать от его имени.
Опекать Киванова и Виванова взялся сам Лапышев. Для экзаменов записаться можно было в любую группу. Детдомовец все рассчитал по времени, составил график и действовал, как диспетчер.
Видя, что ребята в нерешительности толкутся у дверей обществоведа, он первым послал к экзаменатору Гро-мачева.
Обществоведение принимал невысокий сизоносый преподаватель с красноватыми рачьими глазами, скрытыми за стеклами пенсне.
- Так-с, значит, товарищ Громачев… Ромуальд Михайлович? Что вы, милейший, мне расскажете о Парижской коммуне?
Ромка обрадовался этому вопросу, так как еще весной его попросили написать в стенгазету стихотворение ко дню Парижской коммуны и он прочитал две брошюры. Поэтому ответил бойко, без запинки. И получил пятерку.
Выйдя в зал, Громачев молча поднял перед Лапышевым растопыренную пятерню.
- Молоток, - похвалил тот. - Иди в седьмой "б" на математику. Шмот, следуй в кильватер.
Шмота била лихорадка.
- Только ты понятливей пиши, особенно знаки, - попросил он. - В них я больше всего путаюсь. Не все задачки присылай сразу, а по одной. Вот тебе для черновика.
И он сунул в руку Ромке специально нарезанные тонкие полоски бумаги.
В седьмом "б" им выдали по два листка со штампом месткома, чтобы нельзя было их подменить, и велели садиться за парты. Шмот уселся позади Громачева. От Тюляева он знал: задачи раздадут по рядам, чтобы соседи по парте не могли списывать друг у друга.
Списав с доски две задачи по алгебре и одну по геометрии, Шмот, нахмурясь, принялся изучать их. Задачи оказались непонятными. Бессмысленно было ломать голову над ними. Погрустневший юнец с волнением ждал помощи. Щеки и уши у него так горели, что казалось, сейчас вспыхнут ярким пламенем.
Минут через пять под парту просунулась рука Громачева и, дотронувшись до коленки, передала свернутую в трубочку шпаргалку.
Шмот развернул ее и переписал в листок со штампом.
Так он разделался со всеми задачами и одним из первых понес сдавать их математику. Тот, поставив в списке у его фамилии крестик, предупредил:
- Кончившим в классе оставаться запрещается. Будьте любезны покинуть.
Шмот вылетел в зал чуть ли не вприпрыжку.
Громачев поднялся много позже его. Чтобы не вызывать подозрений, он сдал листки двенадцатым.
К этому времени вернулись ребята с диктовки. Лапышевский эрудит снял с себя куртку Тюляева и сказал:
- В диктовке одна умышленная ошибка. Слово "цирк" я через "ы" написал. Без ошибки опасно: подумают, не ты писал. Прошу расплатиться.
Тюляев в обмен на куртку отдал ему две пачки "Сафо" и благодарно пожал руку.
- Спасибо, кореш, теперь я проскочу.
Экзамены можно было сдавать в течение двух дней. Но Ромка не хотел оставаться на ночевку в общежитии и записался в группу, которая сдавала русский язык после обеда.
В полдень представитель дорпрофсожа всем экзаменующимся выдал талоны на обед. В столовую Ромка пошел с лапышевскими ребятами. Там на радостях Шмот купил на всех три бутылки лимонада, а себе и Ромке принес мороженого. За мороженым сбегали и Киванов с Вивановым. Перед Лапышевым они поставили две порции. Но Юра одну из них подвинул Тюляеву.
- Угощайся, - сказал он. - Ты на папиросах разорился.
Так обед превратился в пиршество, хотя еще неизвестно было, пройдут ли они приемную комиссию.