* * *
В среду у доски для объявлений с утра толпилось много народу. Здесь были не только подростки, но и родители. Одни бурно радовались, другие стояли унылыми. Две девчонки плакали.
Свою фамилию Ромка нашел в списке сразу. Тюляев, Шмот и оба Иванова тоже отыскали себя. А Лапышев даже не стал пробиваться к доске объявлений.
- Знаю, что принят, - сказал он. - Меня поспешили отчислить из детдома, со вчерашнего дня уже в общаге живу. Комнату с балконом выбрал. Кто хочет жить со мной, - берите направление, а то каких-нибудь хмырей подселят.
Пока Ромка со Шмотом ходили к секретарю приемной комиссии за направлением - в общежитие, Лапышев подобрал еще двух жильцов, умевших играть в футбол.
Общежитие находилось на Обводном канале за электростанцией. В сером шестиэтажном здании два верхних этажа принадлежали фабзавучу. Девичья половина - общая кухня, столовая и комендантская - находилась на самой верхотуре, а мальчишки занимали двенадцать комнат на пятом этаже.
Лапышев, по праву первого жильца, выбрал самую светлую комнату с балконом.
- Холодновато тут будет, больно стекол много, - хозяйственно сказал новый знакомый Лапышева с конопатым деревенским лицом, сплошь усыпанным веснушками. - Лучше бы другую комнатенку подыскать.
- Не замерзнешь, - возразил Лапышев. - Это тебе не в деревне, тут паровое отопление. Батареи зимой так накаляются, что сможешь портянки сушить.
Но конопатый отнесся к его словам с недоверием и выбрал себе койку в противоположном от балконной двери углу.
Ромке понравилось место у окна. "На подоконнике можно будет читать и писать, никто не помешает", - подумал он.
Шмот поселился рядом. Их разделяла общая тумбочка.
Получив у коменданта матрацы и постельное белье, ребята под наблюдением умелого Лапышева одинаково заправили свои койки и уселись отдыхать.
- Ну, а теперь давайте знакомиться, - предложил детдомовец. - Меня зовут Юркой Лапышевым. Матери и отца не имею. В Ленинграде есть тетка. Окончил восемь классов.
Ромка так же коротко рассказал о себе.
- Буду машинистом либо литейщиком, а может, еще кем-нибудь, - добавил он.
Шмота, оказывается, звали не Кузей, а Казимиром. Жил он в семье брата, в Стрельне. Два года отсидел в шестом классе. Готов учиться любому делу, только бы ни от кого не зависеть.
Потом поднялся светловолосый почти безбровый парнишка с застенчивым девичьим румянцем. Он говорил с белорусским акцентом:
- Мне, хлопцы, пятнадцать стукнуло. У хате кликали Юзиком. По бацьку фамилия Ходырь. Учился семь рокоу. Цаперь желаю працевать монтажником…
Конопатый слушал всех, хитро поблескивая глазами, и ухмылялся. Сам он не собирался делиться своими секретами. Но Лапышев не дал ему отмолчаться.
- А ты чего улыбаешься? - спросил он. - Всех выслушал, а сам темнить будешь?
- А я вас не просил. Мне интересней молчать. Может, заставите штаны снять и голым показываться?
- Вот чего не надо, того не надо! - перебил его Лапышев. - Навряд ли мы что интересное увидим. Но я должен предупредить: если хочешь с нами жить, не хитри, не придуряйся. А не хочешь - ищи койку в другом месте.
- А кто ты такой, чтоб приказывать? - не унимался конопатый. - Может, я не желаю тебя слушать. Тоже начальник нашелся!
- Вы знаете, он прав, - спохватился Юра. - В каждой комнате должен быть свой староста, а мы не выбрали. Называйте имена.
- Я за тебя голосую, - вставил Ромка.
- Я тоже, - добавил Шмот.
- Э-э! Погодьте, - потребовал конопатый. - Вы все друг дружку уже знаете, а меня не выслушали. Так несправедливо.
- Ты же сам упирался, як бык, - заметил Ходырь.
- Ничего не упирался. Выслушайте и меня. Я из мшинских. Четыре года учился в деревне, три на станции Дивенская. Имя и отчество у меня одинаковые - Тит Титович, а фамилия - Самохин. Вы все на чьей-нибудь шее сидели, а я уже на железной дороге работал… Козлом.
- Кем? Кем? - недоумевая, спросил Лапышев.
- Козлом, говорю. Есть такая должность - ходить по путям и выщипывать с корнем траву меж шпал, чтобы они не гнили. Ничего не буду иметь против, если меня в старосты выберете.
- Э, нет! - запротестовал Шмот.
- Давайте голосовать по очереди, - потребовал Ромка.
По большинству голосов старостой комнаты был выбран Лапышев. Он пошел к коменданту и принес большой медный чайник, графин и два стакана.
- Это наше общее имущество, - сказал он. - У кого, ребята, есть с собой шамовка? Давай, вываливай на стол!
Ромка вытащил из карманов два яблока и бутерброды с котлетами, которые сунула ему утром Матреша.
Ходырь раскрыл свой фанерный баул и вытащил из него домашнюю колбасу, сало и пирог с рыбой.
У Шмота и Лапышева ничего с собой не было. Они поглядывали на Самохина. А тот со скучающим видом сказал:
- Чевой-то аппетиту нету. Разве пирожка попробовать?
- А ты свой сундучишко открой, - подсказал ему Ромка. - У тебя же под замком все протухнет.
- Так уж и протухнет! - не поверил Самохин. Но на всякий случай все же ключиком открыл свой сундучишко.
По комнате разнесся запах жареной курятины. Самохин оказался человеком запасливым. Он вытащил картофель, отваренный в мундире, малосольные огурцы, банку шкварок и целиком зажаренную курицу.
- Это мне надолго, - сказал он. - Если всем желательно курочки отведать, давайте в складчину прикончим ее.
- Сколько же твоя курица стоит? - спросил Лапышев.
- А по полтинничку с каждого, - ответил Самохин. - Вот и вся цена.
- Ладно, я один покупаю твою поджарку и угощаю всех, - сказал Лапышев.
Отдав Самохину два рубля, он послал Шмота за кипятком и стал делить курицу на пять частей. Ромка вместо тарелок подсовывал чистые листы, вырванные из тетрадки.
- A y кого есть заварка и сахар? - поинтересовался Самохин.
Ни плиточного, ни простого чая у новых жильцов не оказалось. Сахару тоже не было.
- Не годимся мы еще для самостоятельной жизни, - заключил Лапышев. - Впрочем, можем приготовить пунш. У кого есть кружки, - ставьте на стол.
Кружки нашлись у Ходыря, Самохина и Шмота. Громачеву и Лапышеву достались стаканы.
Детдомовец достал из своего ранца бутылку кагора, налил каждому по полстакана и разбавил горячим кипятком. По комнате распространился приятный запах. Шмот понюхал свою кружку и воскликнул:
- О, я такое вино в церкви на причастии пил! Вкуснота.
- Ты что, верующий? - удивился Ромка.
- Да нет, мамка в бога верила. Она больной была…
- Прошу поднять бокалы, - предложил Лапышев, - и выпить за новоселье и за то, чтобы наша будущая футбольная команда никогда не проигрывала.
Ребята чокнулись кружками и выпили по большому глотку. Питье оказалось приятным. Оно теплом растекалось по внутренностям и вызвало такой аппетит, что за каких-нибудь полчаса из всего, что было выложено на стол, остались лишь крошки пирога да банка топленого сала. Увидеа это, Ходырь погрустнел:
- Хлопцы, а мне матка все это на неделю дала. Что будем робить?
- Не унывай, - успокоил его Лапышев, - говорят, как только распределят нас по цехам, аванс выдадут. Первый год по двадцать два с полтиной отхватим!
- Не жирно - меньше рублика в день, - рассудил Самохин. - Придется ремешок подтягивать.
- Давайте вместе питаться, - предложил Лапышев. - Меньше мороки будет. У кого есть деньги?
- Поначалу давайте по три рубля соберем, - предложил Шмот. - Больше я не припас.
- А чего ты тогда на чужую еду навалился? - ехидно спросил Самохин. - Видно, за двоих есть будешь? Тогда с нас по полтора рублика.
- Ладно, не жмотничай, - сказал Лапышев, - выкладывай трешку.
Собрав пятнадцать рублей, он спросил:
- Кого заведующим хозяйством выберем?
Все молчали. Кому охота с едой и деньгами возиться.
- Я могу взяться, - вдруг согласился Самохин. - Только чтоб полное доверие… без жалоб. На пятнадцать рублей не разгуляешься. Хватит только до аванса. В общем, я подсчитаю, сколько чего пойдет на каждого. Если кто обжористей - доплату возьму.
- Вот это ни к чему, - заметил Лапышев. - Мы же коммуной будем жить. А в коммуне с такими мелочами не считаются. Ну, а теперь довольно о делах. У кого есть бутсы? Надевай, пойдем на футбольное поле. Нас, наверное, уже ждут.
Настоящие бутсы оказались только у Лапышева. Всем остальным переобуваться не пришлось, натянули на себя лишь старенькие футболки и гурьбой спустились вниз.
Футбольное поле оказалось недалеко - на следующем углу. Здесь когда-то были дровяные склады лесопромышленников, пригонявших с Ладоги плоты и баржи с дровами. После революции остался захламленный пустырь, заросший бурьяном. Железнодорожники в один из субботников очистили его, выровняли и соорудили спортивный городок с раздевалками и скамейками вдоль футбольного поля.
Когда появилась лапышевская ватага, над полем уже взлетали два мяча. Собралось человек двадцать подростков, которые толпились у одних ворот.
- Давайте на две команды разобьемся, - предложил Лапышев. - На фабзавучников и дворовых.
Одни стали присоединяться к детдомовцу, другие становились в сторону. Фабзавучников набралось двенадцать человек, дворовых тринадцать. Чтобы было поровну, лишнего сделали судьей. Ему дали свисток и часы.
Фабзавучников на поле расставил Лапышев, сам занял место центрохава. Он оказался ловким и быстрым игроком: помогал нападению и успевал прибегать на защиту.
Нападение у фабзавучников было напористое. Особенно - Тюляев и оба Ивановы. Они сыгрались в дворовых командах, пасовками запутывали рослую защиту, прорывались к штрафной площадке и били по воротам. Ромка, как правый хавбек, только изредка подбирал отбитые мячи и посылал их Лапышеву - главному распасовщику.
Тут же выяснилось, что Самохин, поставленный на левом краю, совсем не умеет играть в футбол. Даже в неподвижный мяч он не мог с разбегу попасть ногой.
Ходырю - левому хавбеку - приходилось играть за двоих.
В перерыве рассерженный Лапышев спросил:
- Самохин, ты почему себя футболистом назвал? Соврал, да?
- Ага, - сознался тот, - думал, бесплатную форму дадут. Но ты не сумлевайся, я ухватистый, выучусь.
- Учатся не во время игры. На второй тайм становись третьим к защите. Если не сможешь останавливать мячи, то хоть мешай бить по воротам.
Во втором тайме будущие фабзавучники разыгрались. Они уже стали понимать друг дружку, шли в наступление широким фронтом и, пробившись к воротам, обстреливали их с ходу. За пятнадцать минут они забили три гола.
Противники не сдавались. У них тоже были неплохие футболисты, умевшие прорываться на штрафную площадку. Но у фабзавучников в воротах стоял Шмот. Он оказался непробойным: брал мячи и в прыжке и в падении. За все девяносто минут пропустил только один гол.
Уставшими и довольными собрались футболисты у раздевалки. И здесь заметили, что они все похожи на трубочистов. Черная пыль, поднятая во время игры, осела на потные лица и ноги.
На такое грязное тело, не помывшись, не наденешь чистой рубахи и штанов. Душа же на стадионе не было. Около водопроводного крана уже толпились питерцы. Они по очереди мыли лица и ноги.
Чтобы не терять времени на ожидание, Лапышев с двумя Ивановыми и Тюляевым принялись "кикать" - учиться пасовать в одно касание и с лету бить по воротам. Их мячи подбирали "загольные" - мальчишки, пришедшие поглазеть на футбол. Самохину же не терпелось скорей попасть домой. И он предложил:
- Чего тут валандаться. Идем ополоснемся в речке.
За ним увязались Ходырь, Ромка и Шмот. Держа штаны под мышкой, они пересекли трамвайную линию и по откосу спустились к Обводному каналу. На берегу фабзавучники разделись и, не долго раздумывая, один за другим бултыхнулись в мутный канал…
Всплыли они почти одновременно и, сплевывая неприятно пахнувшую воду, стали жаловаться:
- Фу, какая гадость! Знал бы - не полез. Ну и купанье в городе!
- Не вода, а помои теплые.
- Шмот, смотри, у тебя что-то в волосах повисло, - заметил Ромка.
Шмот провел по лицу рукой - и оно стало черней, чем было. Жирная грязь залепила глаза и пальцы.
- Ой, щиплет! - завопил Шмот. - Помогите выбраться.
Ромка кинулся выручать пострадавшего и сам запутался в какой-то пузырчатой дряни.
Отплевываясь и кляня коварный канал, парнишки выбрались на берег и увидели, что их тела стали грязней, чем были. Животы и плечи покрылись черной грязью, отсвечивающей перламутром.
- Гет глупство, что у хлопцев не спытали, яка река, - сокрушался Ходырь.
- Это нефть, братцы, - определил Самохин. - Надевать одежду опасно, не отмоешь.
Взглянуть на несчастных купальщиков останавливались пешеходы. Прибежали и футболисты.
- Ну и чучелы! - потешались они.
- Шмот! - окликнул вратарь дворовых. - Ты что, в помойке на голове стоял?
- Какая же водица на вкус? - интересовались насмешники. - В канал все уборные стекают.
- Вас теперь и керосином не отмоешь.
К Обводному каналу прибежал и Лапышев. Увидев понурых друзей, укорил:
- Эх, вы… пошехонцы! Нашли где купаться.
- Кто знал, что воду тут загадили, - оправдывался Самохин. - Теперь одежду не наденешь, смердеть будет.
- А вы не одевайтесь, - посоветовал Лапышев. - Так в баню пойдем. Она здесь недалеко.
Подобрав одежду и ботинки, в одних трусах, шлепая босыми ногами, приунывшие купальщики двинулись за своим капитаном на Боровую улицу. За ними увязалась вся ватага футболистов.
Странное шествие привлекло внимание не только пешеходов, но и стража порядка. Перед голышами вырос милиционер.
- Это еще что за выходки? - грозно спросил он. - Сейчас же одеться!
Сопровождающие весело загоготали, а купальщики, потупясь, не решались одеваться. Пришлось выступить Лапышеву.
- Они провинциалы… недавно приехали в Питер. Не знали, что в Обводном не купаются. Ну и… вляпались. Я их в баню веду.
- Н-да, тухлятинкой попахивает, - ухмыльнулся милиционер и посоветовал:
- Идите не по людным переулкам, а то толпу соберете. А ну, насмешники, разойдись! - прикрикнул он на ватагу мальчишек.
Несмотря на купленные билеты и мыло, банщик не пропустил неприятно пахнувших голышей в общую раздевалку.
- Где мазались, там и отмывайтесь, - сказал он.
Лишь после лапышевской речи он посочувствовал и предложил:
- Тут у меня отдельная душевая есть для убогих, пусть в нее идут. Только сразу на скамейки не садиться, прежде отмойтесь.
Фабзавуч
На другой день Ромка проснулся от громкого самохинского окрика:
- Эй, артель, не валяйся! Все вставайте. Шмот идет за кипятком. Ходырь нарезает хлеб, Громачев - колбасу.
- Чего такую рань поднялся? Еще семи нет, - буркнул Лапышев.
- Лучше не поспать, чем потом охать. Надо первыми в фабзавуч попасть, а то все хорошие специальности расхватают.
- А которые хорошие? - поинтересовался Ромка.
- А те, что всюду годятся. Например, столярное дело. Где хошь работу найдешь. А вот литейное или токариое дело - это только на заводе, специальное оборудование требуется…
- А ты в кого метишь?
- В мастеровые, чтоб сам себе хозяин и заработки на других не делить.
Самохин поражал своей рассудительностью и грандиозным житейским опытом, словно он прожил не шестнадцать лет, а не менее сотни.
- А мне по душе пролетариат, - вставил назло ему Ромка. - Он всегда действует сообща, не имеет ярма собственности, ни перед кем не унижается, не подхалимничает. Свободная птица.
- Не комната, а прямо скопище мудрецов-философов, - насмешливо заключил Лапышев. - А ну, птицы, поднимайтесь! - скомандовал он.
Наскоро позавтракав, жильцы шестнадцатой комнаты бегом спустились по лестнице и поспешили к трамвайной остановке. Там уже отходил трамвай, набирая скорость. Они нагнали его и прицепились к подножке задней площадки. Так, вися, они доехали до Балтийского вокзала. Затем около километра прошли вдоль железной дороги до паровозного кладбища. Где-то здесь, за последним пристанищем поржавевших локомотивов, на окраинной улочке находился фабзавуч.
Парнишки довольно быстро нашли высившееся среди пустырей двухэтажное закопченное кирпичное здание, похожее на вытянутую букву "П", с небольшой вывеской: "Школа ФЗУ Северо-западной железной дороги".
В этом здании когда-то размещался небольшой заводишко, принадлежавший двум братьям, выполнявшим мелкие заказы по обработке и отливке металлических изделий. Во время войны цеха изготовляли гранаты. Потом хозяева убежали. Заводишко был разорен и заброшен. Лишь недавно его восстановили рабочие железнодорожных ремонтных мастерских.
Пройдя проходную, парнишки попали на довольно обширный двор, где у доски объявлений уже толпились такие же нетерпеливые новички.
Всем думалось, что им покажут цеха и спросят: "Кто в какой хочет?" А получилось по-иному. Приемная комиссия сама распределила учащихся по росту, силе и здоровью. Рослые и сильные парни попали в кузнецы, литейщики, паровозчики, а остальные - в слесари-монтажники, токари, столяры, жестянщики.
"Только бы не в жестянщики", - подходя к доске, подумал Ромка. Он разыскал свою фамилию в списке литейщиков и не знал: ликовать ему или огорчаться? Он ведь научился у Зарухно плавить цветные металлы. Но все почему-то рвались в токари и слесари.
В список литейщиков попали оба Иванова, Тюляев и Лапышев. Шмот оказался у паровозников, Ходырь - у монтажников, а Самохин - в жестянщиках.
- Вроде бы не худо самому подойники да корыта делать, - рассуждал конопатый. - Но в наших местах крыш железом не кроют, больше - дранкой.
Самохин направился к плачущим девчонкам и начал выспрашивать: не пожелает ли какая из них поменяться с ним специальностью? И такая нашлась. Ее внесли в список столяров, а она хотела в токари или жестянщики. Самохин схватил девчонку за руку и потащил в канцелярию, где еще несколько человек канючили, чтобы их зачислили в другие цеха. Не теряясь, он написал заявление с просьбой девчонки обменяться с ним специальностью и первым подал его. Авось выгорит. Он же ничего не теряет от попытки.
Юру Лапышева, как и Громачева, устраивала специальность литейщика. Да о ней они в сущности мало и думали. Обнаружив среди кузнецов Толю Домбова, с которым когда-то был в детдоме, Юра шепнул Ромке:
- Вот классный бек! Может так садануть, что мяч от одних ворот к другим летит. Жаль, Самохина в комнате поселили, лучше бы Толю. Свойский парень, не болтун и не жмот.
Всем конечно не терпелось взглянуть на свои цеха. Громачев с Лапышевым пошли в литейку. Она имела два отсека. В первом обширном помещении высились круглая вагранка и квадратное сушило, против них располагался "волчок"- печь с воздуходувкой, устроенная в глубокой траншее, прикрытой закопченным вытяжным колпаком. Рядом# на железных подставках стояли новые графитные тигли и старые, оплавленные.
Во втором отсеке цеха размещались верстаки для формовки изделий и шишек. Под потолком, как гигантские жестяные змеи, переплетались трубы вентиляции, и над одним углом нависала объемистая камера, согревающая воздух, поступающий с улицы.