- Привет хоккеисту! - бросил Мальгерчик. - Живой? Тогда садись рядом. Здесь свободно, я дал Боровику отставку. Он мне здорово действовал на нервы, и вчера я ему сказал: "Или ты перестанешь грызть ногти, или вали отсюда". У меня от него прямо живот заболел.
- Ну и что? Перестал? - поинтересовался я.
- Живот? Перестал. А Боровик отправился к Орловскому. Будет комплект: тот в носу ковыряет. Ну не артисты?
Я сбросил свою сумку и уселся прямо за Иркой. Она повернула голову, посмотрела на меня и вдруг говорит:
- Болит еще рука?
- Под гипсом не болит! - ответил за меня Мальгерчик. - Я знаю, у меня когда-то нога была…
- А сейчас ее нет? - усмехнулась Ирка.
- Ну, в гипсе была, ясное дело, - поправился Мальгерчик. - Год или два назад.
- У меня нет гипса, - прервал я его. - Это эластичный бинт.
- Значит, должна болеть! - сказала Ирка.
- Как это вообще случилось? - сразу принялся за расследование Мальгерчик. - Ты вел шайбу к воротам, да? И вдруг шайба пошла вбок, а ты пропахал лицом по льду. Тебя кто-то толкнул?
- Откуда я знаю? Может, и толкнул…
- Как это толкнул? - удивилась Ирка. - Кто?
- Да разве так важно кто? Я вот, например, в судьи не гожусь, - пустился в разглагольствования Мальгерчик, - слишком я нервный для этого. Попался бы мне такой тип в руки…
Я не стал слушать, что сделал бы Мальгерчик, я смотрел на Ирку и думал, как все-таки глупо устроен человек. Сколько я мучился, не зная, как с ней заговорить, а сегодня - пожалуйста - говорим как ни в чем не бывало. И она даже интересуется, что у меня с рукой…
- …именно так я бы и сделал, такой я человек, - заключил Мальгерчик.
И я так и не узнал, что же он за человек, этот Мальгерчик. Впрочем, кому он все это рассказывал - неизвестно: Ирка уже тоже его не слушала.
Предположение Мальгерчика, что меня толкнули, озадачило меня. И хоть, по правде говоря, не так уж это было и важно, но я никак не мог отвязаться от этой мысли. Если меня в самом деле толкнули, кто это мог сделать? Я стал припоминать, что происходило на поле, когда я упал…
Мальгерчик, как бы разгадав мои мысли, шепнул мне:
- Нет, это не Левандовский. Он в это время как раз около наших ворот ошивался. Я ведь его опекал. Как мы и договорились. Это уж потом, когда ты ушел с поля, я на него плюнул…
Тут Вальчак, которая стояла возле окна рядом с нашей партой, как-то странно посмотрела на меня и говорит:
- Смотрите, раненый пришел… Ты что, теперь здесь сидеть будешь?
- Допустим. А тебе-то что?
- Ничего! Мне-то все равно. Сиди хоть на шкафу!.. - рассмеялась она, как будто было отчего. - Сиди, пожалуйста… Вчера, правда, Левандовский сказал, что он здесь сидеть хочет. Поближе к Принцессе.
Ирка снова повернулась к нам.
- К кому поближе? - спросила она.
Мы с Мальгерчиком переглянулись: значит, она не знает, как ее в классе называют!
- Сиди, - буркнул мне Мальгерчик. - Парта моя, я здесь распоряжаюсь!
В это время ни к селу ни к городу в разговор влезла Сковроньская. Вечно ей нужно свое слово вставить.
- Не притворяйся, Ирка, будто ты не знаешь, рядом с кем Вальдек сидеть хочет! Вы ведь, кажется, вчера вместе в театре были…
- В каком это еще театре? - удивился я.
- Весь класс вчера в театре был, - объяснил мне Мальгерчик. - Нас на автобусе возили. Жаль, ты не смог.
- "Весь класс, весь класс"! - передразнила его Сковроньская. - Но Ирка-то сидела рядом с Левандовским, скажешь, не так?
- А я сидел рядом с колонной! - попытался сострить Мальгерчик.
Ирка почти со страхом вслушивалась в разговор, поглядывая то на Сковроньскую, то на Мальгерчика, то на Вальчак, которая теперь уселась на подоконник и, раскачивая ногами почти у нас под носом, продолжала:
- Ой, умора! Принцесса ничего не понимает…
- Не пачкай стену, ты, новоявленная Брижитт Бардо! - рявкнул на нее Мальгерчик. - Кому говорю? - переспросил он, и Вальчак перестала махать ногами, но Мальгерчик все равно стащил ее с подоконника.
- Хам… - огрызнулась она и показала Мальгерчику язык.
Я думал, на этом все и кончится и Ирку оставят в покое. Но не тут-то было. Сковроньская со сладкой улыбкой обратилась прямо к Ирке:
- Жалко, ты не слышала, что сказал вчера Вальдек после спектакля: пусть, говорит, она строит из себя кого угодно, я ее все равно раскушу…
- Девочки, чего вы от меня хотите?.. - начала было Ирка и замолчала, глядя на нас с Мальгерчиком, будто мы могли ей чем-то помочь.
Я взорвался:
- Кого это он раскусит, интересно? Я что-то не понимаю, кого это он собирается раскусить? Несешь, Сковроньская, бред какой-то…
- Да что ты их слушаешь!.. - махнул рукой Мальгерчик. - Они же дуры несусветные!
Сковроньская обиделась, но Вальчак так просто из себя не выведешь. Она спокойно продолжала:
- Как это кого? Ты что, в самом деле не знаешь, кого Левандовский раскусить собирается? Принцессу, разумеется!
- Не впутывайся ты в их бабские дела! Добром советую, - буркнул Мальгерчик и, вдруг вспомнив о еде, принялся за очередной бутерброд. Потом, уже с набитым ртом, обратился к Вальчак: - А ты, видно, совсем рехнулась! От тебя только и слышно: "Левандовский, Левандовский…"
- Когда собака ест, она не лает! Чтоб не подавиться! - моментально парировала Вальчак.
Мальгерчик, однако, остался цел. Начался урок, пролетел второй, третий… Чудно мне было сидеть за его партой. Когда Ирка откидывала назад голову, чтобы посмотреть на доску, ее волосы почти касались моей тетради. Один раз она даже обернулась и попросила у Мальгерчика линейку. Да, это место было лучше моего прежнего.
Мальгерчик, кажется, тоже был рад, что я с ним сижу. Он с улыбкой поглядывал на меня, пытался всучить свои бесчисленные бутерброды и наконец на контрольной по польскому написал на промокашке: "Оставайся насовсем, увидиш: тебе будет неплохо".
Учительница, заметив наши манипуляции с промокашкой и решив, что это шпаргалка, велела принести записку ей.
- Мальгерчик! Как пишется слово "увидишь"? Подойди и напиши на доске.
На доске Мальгерчик написал правильно, с мягким знаком на конце, и теперь вопросительно глядел на учительницу.
- Почему же на промокашке написал с ошибкой?
- С ошибкой? Откуда я знаю? На промокашке не считается… Это ведь не официальная бумага!
- В личных записях тоже не стоит делать ошибки. Садись! Включаю твою неофициальную ошибку в контрольную…
Это всех развеселило. Даже Мальгерчика. Вернувшись на место, он прошептал:
- Дорого ты мне обходишься… Придется еще полстраницы накатать, чтобы возместить причиненный тобой ущерб!
В этот день нас отпустили домой только после пения. Его нам добавили седьмым уроком в наказание за то, что накануне половина класса смылась с математики. Все устали и медленно потянулись в раздевалку. Даже девчонки притихли. По дороге мы встретили малышей, которые шли на сбор отряда. "Хорошо им, - позавидовал я, - они хоть пообедали".
Мальгерчик на минуту отстал, чтобы забрать ключ от квартиры у своего младшего брата. Эта ежедневная эстафета с ключом происходила и в школе, и на улице, иногда братья даже разыскивали друг друга по всему городу.
Я шел следом за Иркой, но в раздевалке потерял ее из вида. Я уселся на скамейку, полез за ботинками и тут только сообразил, что я наделал. Зачем я утром надел именно эти ботинки? Просто не подумал. Дома мама помогла мне обуться. А теперь? Как я зашнурую лыжные ботинки одной рукой, да еще левой? Были бы они с металлическими заклепками, а не такие, с дырками и растрепанными на концах шнурками.
Я с ненавистью уставился на свою правую руку: о том, чтобы освободить от бинта хотя бы пальцы, не могло быть и речи. На уроках этот проклятый бинт мне только жизнь облегчал: я мог ничего не писать, даже контрольную. Теперь же я сидел и злился на всех подряд: на того, кто толкнул меня на льду, на врача, соорудившего этот кокон, на Мальгерчика, болтающего на лестнице с братом, будто они целую вечность не виделись…
Народу в раздевалке поубавилось… Осталось несколько девчонок да еще Кавецкий, Фрончак и Левандовский, который обшаривал раздевалку в поисках своей шапки. Глупо было сидеть, уставившись на собственные ботинки, и я начал с ними сражаться…
Ничего у меня не выходило, так можно месяц колупаться! Я весь вспотел. Да и видно в раздевалке было плохо. Я продел шнурок в дырку, попытался ухватить и вытащить его с другой стороны, откинул с лица волосы… Неловкой левой рукой! Мученье…
Вдруг кто-то остановился между мной и окном, заслонив последний доступ света.
- Какого черта свет загораживаешь! - крикнул я и поднял голову, чтобы посмотреть, кто это такой умный.
Передо мной, уже в пальто, стояла Ирка. Она отступила на полшага.
- Извини… - буркнул я. - Я думал, это Франчак дурака валяет… Тут темно!
- Дай помогу, - сказала она.
И прежде чем я догадался, что она собирается делать, присела на корточки и принялась зашнуровывать мои ботинки.
Мне сразу стало холодно. А потом жарко. Будто меня кипятком ошпарили…
- Перестань… Ирка! Ты что?
Она уже зашнуровала один ботинок, подняла голову и улыбнулась:
- Но ты ведь сам не можешь… Я видела, что у тебя не получается…
Ни одно подходящее слово не приходило мне в голову. Как ей сказать, что она не должна этого делать? Что сейчас придет Мальгерчик… Что… Ну, что стыдно так, на глазах у всех. Чтобы девочка мальчику… И именно она… Как ей помешать? Не могу же я крикнуть: "Отцепись, отстань от меня!"
А может, никто и не заметит? Нет, я понимал, что это невозможно. В раздевалке стало тихо, наверное, все смотрят на нас… Я боялся поднять голову…
И тут раздался голос Левандовского:
- Ну вот она, наконец, эта шапка! Ирка, пошли, а то не достанем билетов… Ирка! Ты где?
Я поднял голову. И увидел вытаращенные от удивления глаза Кавецкого, глупую физиономию Фрончака… Ехидно ухмылялась Сковроньская, Милецкая уставилась на меня так, будто вдруг увидала перед собой черта, Данка, играя своей косой, не спускала глаз с Ирки…
Она первая и высказалась:
- Ха, ха… Какая любовь! Прекрасное зрелище, не правда ли?
- Вальдек! Иди сюда скорее, посмотри! - позвала Левандовского Сковроньская. - Ты порадуешься…
- Вот потеха! - прыснул Фрончак.
Как назло, на втором ботинке оборвался шнурок, и Ирке пришлось его связывать. "О чем она сейчас думает? - пронеслось у меня в голове. - Как стыдно!"
Милецкая захихикала:
- Девчонки! Настоящее кино, правда?
Тогда Ирка довольно громко, чтобы все слышали, сказала:
- Не обращай внимания… Какое тебе до них дело? Они же глупые!
- Ирка! - заорал вдруг Левандовский. Он отпихнул девчонок и с такой силой схватил Ирку за плечо, что берет слетел у нее с головы. - Ты с ума сошла! Брось сейчас же! Ты что, нанялась ему прислуживать? Не позорься!
Я встал. Ирка тоже. Мне показалось, что она побледнела. Я должен был немедленно врезать Левандовскому, да так, чтобы он летел через всю раздевалку. Я должен был разогнать все эти ухмыляющиеся рожи, поднять ее берет, и пусть тогда кто-нибудь попробует еще хоть слово сказать…
Да. Должен был… Но что я мог с этим своим забинтованным коконом? Как я проучу Левандовского одной рукой, да еще левой?.. Не успею я его ударить, как он собьет меня с ног. И он это прекрасно знает. Он прямо позеленел от злости.
- Прислуга! Вот, оказывается, ты кто! Жалкая прислуга!
Все с ним заодно. А мы молча стоим рядом. Кавецкий просто заходится от смеха. Я перестаю различать лица, только серые пятна… Я закрываю глаза, чтобы как-то прийти в себя. И тогда я слышу:
- Эй, ты, артист! Ты, кажется, что-то сказал… Я не расслышал!
Это Мальгерчик. Наконец-то он здесь! Прийти бы ему на пять минут раньше, ничего бы этого не случилось. Он снова что-то жует… и так, с набитым ртом, и говорит с Левандовским.
А тот презрительно:
- Я сказал: "Жалкая прислуга!" А тебе-то что?
Мальгерчик оттолкнул меня - я мешал ему пройти, - дожевал свою булку и почти вплотную подошел к Левандовскому.
- Мне-то ничего. А перед ней извинись…
Смех Кавецкого разом оборвался. Фрончак отскочил к окну, а девчонки с удивлением уставились на Мальгерчика. Только Милецкая все еще продолжала хихикать.
- Оставь его… - сказала Ирка. - Не стоит…
Но Мальгерчик, не обращая на ее слова внимания, продолжал:
- Будешь просить прощения?
- Нет!
- Нет? - В голосе Мальгерчика не было и тени угрозы, а только величайшее удивление. - Не извинишься?
Молниеносный удар. И Левандовский летит метр, два… налетает на Фрончака. А Мальгерчик уже рядом с ним.
- Что здесь происходит? - раздается голос от дверей раздевалки.
Это наш школьный сторож старик Крукевич, сколько уж лет мы все его знаем, а он нас… Заметил ли он, что произошло, или только что вошел?
- Ничего особенного, пан Крукевич! - успокоил его Мальгерчик. - Просто Артист получил по физиономии.
- Мальгерчик! Опять безобразничаешь? Сейчас пойдешь со мной к директору!
- Уже иду… - отвечает Мальгерчик, оглядываясь на старика Крукевича…
И вдруг быстрый поворот. Глухой удар, и Левандовский снова отлетает в сторону… Он этого никак не ожидал и не успел прикрыться. Теперь стоит с глупым видом, словно не понимая, что, собственно, произошло.
- Вот видишь, хорошо, что вспомнил! - говорит мне Мальгерчик. - Это уже за тебя. Когда снимут повязку, ты ему добавишь!
- Ну хватит! Пошли к директору! - Сторож кладет руку на плечо Мальгерчику и толкает его перед собой.
Я поднял с пола берет и протянул его Ирке. Она вышла, не сказав ни слова. Я наклонился за своей сумкой и вдруг заметил, что сторож останавливается, подходит к Левандовскому и тихо говорит ему:
- Слушай, ты, барчук, молокосос… С сегодняшнего дня можешь со мной не здороваться! Даже в присутствии директора… Скажешь, что я освободил тебя от этой… обязанности. Ведь кто я такой? Сторож, прислуга…
У старика тряслись руки, он побледнел… А был он здоровый мужик, высокий, костистый. Наверное, когда-то сильный был. Левандовский невольно попятился.
- Пан Крукевич, зачем вы так волнуетесь?.. - робко сказала Данка Козловская и потянула старика за рукав.
Он всегда очень любил Данку, но сейчас даже не взглянул на нее. Смотрел только на Левандовского и упрямо повторял:
- Сторож я, слышишь? Сторож! И я не хочу, чтобы такой вот говорил мне "добрый день"…
Когда Крукевич с Мальгерчиком уходили, их провожала напряженная тишина. Я огляделся. Если бы у меня было время, я, наверное, многое прочел бы на этих лицах. Но мне было не до того. Мне вдруг пришло в голову, что нужно еще что-то сделать. Я выбежал следом за ними.
Может, нужно было пойти вместе с Иркой? Догнать ее и сказать… Но что сказать? Что это я во всем виноват, моя проклятая рука. Что из-за меня все началось, а ей досталось… Может, нужно было попросить у нее прощения? Или поблагодарить ее? Наверное, нужно было…
Но она пошла домой одна, я не побежал за ней. Сторожа с Мальгерчиком я догнал перед самой учительской. Слава богу, успел…
- Подождите! - крикнул я. - Пан Крукевич! Я с вами…
Они остановились. И сторож спросил:
- А тебе-то зачем? Ты ведь не дрался. Не ударил его… чего ж тебе надо?
Мальгерчик знал, что мне надо. И ответил за меня.
- Пан Крукевич… Понимаете, он не мог его ударить. Просто не мог. Не бить же ему забинтованной рукой? Но он хотел, я знаю… Он бы ему дал!
- Пан Крукевич… Может, вы объясните директору, что это мы оба, Мальгерчик и я, а? Пан Крукевич… - попросил я. - Директор вам поверит…
- Не морочьте мне голову! Кто, наконец, кого побил?
- Мы оба! - сказал я. - Мальгерчик и я.
- Правильно! - подтвердил Мальгерчик. - Конечно, оба. Потому что один раз я его за себя ударил, а другой - за Яцека!
Сторож помолчал минуту.
- Скажите так, пан Крукевич… - взмолился Мальгерчик. - Понимаете, это правильно будет… Пускай считается, что мы вместе Левандовского побили!
- Правильно будет, говоришь… что ж, понимаю! - проворчал сторож. - Он сам должен был защитить эту девочку, верно? Ну что ж, пусть так и будет. Скажу, что вы вместе… Ты куда лезешь? - прикрикнул он вдруг на Мальгерчика, который уже открывал дверь в учительскую. - Я сам пойду к директору. А вы марш по домам!
Мы сначала ничего не поняли. Мальгерчик посмотрел на меня, я на него.
- Что же все-таки будет, пан Крукевич? - спросил я.
- Будет то, чему следует быть. Я попрошу директора, чтобы он разрешил вам не извиняться перед этим… ну, перед тем, в раздевалке…
Мальгерчик уставился на старика, даже рот от удивления раскрыл. Потом выпалил:
- Пан Крукевич! А вы мужик что надо!
- Ах ты! Ты что ж такое говоришь! Вот я вам покажу, хулиганы! - грозно прикрикнул на нас пан Крукевич.
Мы смутились, и тут вдруг совершенно неожиданно сторож улыбнулся нам. Улыбнулся слабо, почти незаметно и как-то очень грустно. Повернулся и вошел в учительскую.
Мы еще постояли немного. Может, позовут? Место это было нам хорошо знакомо. Не первый раз ждали мы здесь проработки, или химчистки, как называли у нас в школе разговор с директором. Только обычно каждый из нас стоял перед этой дверью в одиночку, а сейчас впервые мы торчали тут на пару. Но на этот раз нас в кабинет не вызвали.
- Пойдем! - сказал наконец Мальгерчик. - Химчистка отменяется. Знать бы заранее, я бы этого Левандовского и не так еще отделал. Не повезло!..
Всю вторую половину дня я места себе не находил. Несколько раз выскакивал из дома и слонялся по нашему кварталу. Мне необходимо было встретить Принцессу, но я не знал, где она живет. В конце концов мои прогулки навели на подозрения домашних. Мама сказала зятю - он временно жил у нас, так как Зюта родила девочку и еще не выписалась:
- Не иначе как Яцек опять что-нибудь натворил, вот ему дома и не сидится!
- Может, он влюбился? Или в драку лезет? - рассмеялся зять. - А может, и то и другое вместе.
"Чтоб я твоего ребенка в коляске возил - не дождешься!" - подумал я мстительно. Но тут же вспомнил, что это ведь и Зютин ребенок… И махнул на зятя рукой. Пускай себе болтает.
Когда вечером ко мне зашел Мальгерчик, я совсем не удивился. Подождал, пока нас оставили на кухне одних, и спросил его:
- Ты случайно Ирку не видел?
- Нет. А ты?
- И я тоже… Жаль.