Красной кистью рябина зажглась…
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
Стихотворение было создано в сентябре 1916 года накануне 26-го дня рождения поэтессы. Рябина для нее – совершенно особенная ягода, которая ассоциируется с торжеством, буйством осенних красок и ее собственным днем рождения: "…Красною кистью Рябина зажглась…". При этом, сам факт своего появления на свет, Цветаева не воспринимает как нечто выдающееся и пишет об этом просто: "…Падали листья. Я родилась…". А поскольку в этот же день православная церковь празднует и праздник Иоанна Богослова, в стихотворении упоминание о колокольном звоне, который оглашал всю округу: "…Спорили сотни Колоколов…" и "…День был субботний: Иоанн Богослов…".
Мотив религии также не случаен, хотя, поэтесса и не была глубоко религиозной, но в самые сложные периоды жизни, она неизменно обращалась к Богу, моля о защите и помощи. Сама вера воспринимается ею как нечто само собой разумеющееся, естественное, незыблемое, не подвластное времени или моде. И она благодарна судьбе за то, что появилась на свет именно теплым осенним днем, восхваляет в стихотворении сам факт своего рождения.
Примечательно, что именно незадолго до своего 26-ти летия Цветаева решила разорвать порочную любовную связь с Софьей Парнок и вернуться к мужу – Сергею Эфрону. И хотя это решение и далось ей не просто – она любила Парнок, но дочери нужен был отец, а ей самой – полноценная семья, чего любовница дать не могла. Еще через некоторое время, Цветаева осознает насколько правильным было это решение о восстановлении семьи с мужем.
Домики старой Москвы
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы,
Точно дворцы ледяные
По мановенью жезла.
Где потолки расписные,
До потолков зеркала?
Где клавесина аккорды,
Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,
Кудри, склоненные к пяльцам,
Взгляды портретов в упор…
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды, –
Грузные, в шесть этажей.
Домовладельцы – их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.
Стихотворение написано в 1911 году и отражает тоску по былым временам, по былому величию Москвы, аристократическому прошлому и богатству убранства домов: "…Где потолки расписные, До потолков зеркала…", "…Великолепные морды На вековых воротах…" и "…Домики с знаком породы, С видом ее сторожей…". Одновременно, это и гимн городу, воспевание его красоты, величия, славного исторического прошлого.
Старые домики – это и символ былых времен, прошлого самой Цветаевой, которое безвозвратно уходит. Времена меняются и начавшийся в 1911 году технический прогресс постепенно уничтожает эти милые сердцу поэтессы дома: "…Домовладельцы – их право! И погибаете вы…", "…Из переулочков скромных Все исчезаете вы…", "…Точно дворцы ледяные По мановенью жезла…". Дома исчезают, но заборы от них остаются и это навевает особенную грусть на Цветаеву: "…Странно постукивать пальцем О деревянный забор!..".
Поэтессе тяжело расстаться с прошлым и принять тот факт, что прежней Москвы, как и прежней России больше нет – время не стоит на месте, необходимо развиваться, меняться, ускорять темп жизни: "…Вас заменили уроды, – Грузные, в шесть этажей…". Сопротивляться веянию нового – глупо и бесполезно, а значит, остаются лишь воспоминания и тоска по: "…Славе прабабушек томных…", "…Где клавесина аккорды, Темные шторы в цветах…", "…Кудри, склоненные к пяльцам, Взгляды портретов в упор…".
В субботу
Темнеет… Готовятся к чаю…
Дремлет Ася под маминой шубой.
Я страшную сказку читаю
О старой колдунье беззубой.
О старой колдунье, о гномах,
О принцессе, ушедшей закатом.
Как жутко в лесах незнакомых
Бродить ей с невидящим братом!
Одна у колдуньи забота:
Подвести его к пропасти прямо!
Темнеет… Сегодня Суббота,
И будет печальная мама.
Темнеет… Не помнишь о часе.
Из столовой позвали нас к чаю.
Клубочком свернувшейся Асе
Я страшную сказку читаю.
Произведение входит в сборник "Волшебный фонарь", который поэтесса посвятила своему супругу – Сергею Эфрону. Согласно сюжета, в субботний вечер семья собирается вместе перед вечерним чаепитием и, несмотря на то, что на улице уже темнеет, дома тепло и уютно: "…Темнеет… Готовятся к чаю…". Цветаева, представляя себя маленькой девочкой, читает сестренке сказку: "…Дремлет Ася под маминой шубой. Я страшную сказку читаю…".
Перед читателем возникают сказочные образы, которые причудливо переплетаются с миром реальности: "…Я страшную сказку читаю О старой колдунье беззубой…" и "…О старой колдунье, о гномах, О принцессе, ушедшей закатом…". Очевидны мотивы конца, гибели, предчувствия чего-то нехорошего. Неосознанный страх перед будущим и теми испытаниями, которое оно уготовило: "…Как жутко в лесах незнакомых Бродить ей с невидящим братом!.." и "…Одна у колдуньи забота: Подвести его к пропасти прямо!..". Это особенно контрастирует с образом домашнего спокойствия и безопасности.
Этот же мотив одиночества, грусти находит свое отражение не только в сказке, но и в реальности: "…Темнеет… Сегодня Суббота, И будет печальная мама…", хотя и нет особых причин для огорчения – все в сборе, должна царить радость и шутки. Поэтесса предчувствует безрадостность и трагичность жизни, мастерски соединяя два мира: книжный и реальный, чтобы показать, насколько нестабильно и туманно будущее.
Как правая и левая рука
Как правая и левая рука –
Твоя душа моей душе близка.
Мы смежны, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.
Но вихрь встаёт – и бездна пролегла
От правого – до левого крыла!
Стихотворение создано в июле 1918 года и посвящено любимому мужу – Сергею Эфрону. Это ода всепоглощающей любви и верности возлюбленному, торжество страсти и нежности, символ неделимости пары: "…Как правая и левая рука – Твоя душа моей душе близка" и "…Мы смежны, блаженно и тепло, Как правое и левое крыло…".
Присутствует мотив птицы – как символа дальних странствий, ведь и в реальной жизни супруги в этот период находились далеко друг от друга. Отсюда и сравнение их с крыльями: "…Как правое и левое крыло…". Супруга говорит о внутреннем, духовном единстве с мужем, которое не в силах разрушить никакое расстояние.
Вместе с тем, очевиден и мотив предчувствия грядущих испытаний, чего-то нехорошего, скверного: "…Но вихрь встаёт – и бездна пролегла От правого – до левого крыла!..". Возможно речь идет о подавлении восстания Деникина, в результате чего супругу пришлось бежать за границу, что и привело их в итоге к разлуке. Несмотря на это, верная жена по-прежнему нежно любит своего мужа и надеется на скорую встречу.
Наконец-то встретила…
Наконец-то встретила
Надобного – мне:
У кого-то смертная
Надоба – во мне.
Что для ока – радуга,
Злаку – чернозем –
Человеку – надоба
Человека – в нем.
Мне дождя, и радуги,
И руки – нужней
Человека надоба
Рук – в руке моей.
И за то, что с язвою
Мне принес ладонь –
Эту руку – сразу бы
За тебя в огонь!
Стихотворение создано в сентябре 1936 года и относится к позднему периоду творчества поэтессы. В нем лейтмотивом звучит мысль о том, что каждому человеку нужен другой человек, желание любить и быть любимой: "…Человеку – надоба Человека – в нем…".
Посвящено оно мужу – Сергею Эфрону. Поэтесса признается, что несмотря на все сложности и испытания, выпавшие на их долю, она по-прежнему любит и поддерживает супруга, благодарна судьбе за то, что встретила его: "…Наконец-то встретила Надобного – мне…". Любовь обладает исцеляющей силой: "…Что для ока – радуга, Злаку – чернозем…" и Цветаевой в тот период ее жизни было особенно необходимо чувствовать себя нужной и любимой: "…Мне дождя, и радуги, И руки – нужней Человека надоба Рук – в руке моей…". Жизнь в Париже не была радостной и легкой, супруг подолгу отсутствовал и Цветаевой отчаянно не хватало его поддержки.
Строчка: "…И за то, что с язвою Мне принес ладонь…" – это отсылка к библейскому сюжету израненных рук Христа и символизирует непреходящую любовь, преданность, кротость перед судьбой и готовность пожертвовать собой во имя любви: "…Эту руку – сразу бы За тебя в огонь!".
Моим стихам, написанным так рано…
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я – поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
– Нечитанным стихам! –
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Марина Цветаева славилась своим пророческим даром и сильной интуицией. Часто она произносила загадочные фразы, сбывавшиеся с невероятной точностью в последствии. Сама она говорила, что не понимает как именно создаются стихи – ее рукой как будто кто-то водит. К таким стихотворениям относится и данное, созданное в 1913 году. В нем поэтесса не только предсказала собственную судьбу, но и судьбу всего ее творчества.
На самом деле в начале своего творческого пути Цветаева была не слишком востребована читателем и ее сборники действительно пылились на полках магазинов: "…Где их никто не брал и не берет!.." и они действительно были "нечитанными стихами". Но связано это было с положением женщины-поэтессы в мужском мире поэзии начала ХХ века. Добиться признания тогда было практически невозможно. А долгая эмиграция и революционные события в стране, способствовали полному забвению Цветаевой.
Лишь через двадцать лет после ее смерти в 60-х годах прошлого века, ее поэзия была по достоинству оценена современниками. И вновь, все произошло так, как она и предсказывала: "…Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед". Сбылись и строчки: "…Сорвавшимся, как брызги из фонтана, Как искры из ракет…" – ее стихи действительно привнесли свежую струю во всю поэзию Серебряного Века.
На развалинах счастья нашего…
…На развалинах счастья нашего
Город встанет – мужей и жен.
И на том же блаженном воздухе,
– Пока можешь еще – греши! –
Будут лавочники на отдыхе
Пережевывать барыши,
Этажи и ходы надумывать,
Чтобы каждая нитка – в дом!
Ибо надо ведь – хоть кому-нибудь
Крыши с аистовым гнездом!..
Данное произведение является отрывком из "Поэмы Горы", написанной в 1924-1939 годах. В нем речь идет о сиюминутном настроении поэтессы в данный момент и говорит о ее неверии в будущее счастье с супругом, ей кажется, что все уже позади: "…На развалинах счастья нашего…". Мотив предчувствия несчастий и бед: "…Пока можешь еще – греши!..". Она говорит о том, что всегда найдутся паразиты – люди, разлучившие ее с мужем, наживающиеся на чужой беде: "…Будут лавочники на отдыхе Пережевывать барыши…" и "…Этажи и ходы надумывать, Чтобы каждая нитка – в дом!.." – как символ новых испытаний и житейских неурядиц.
Тем неожиданнее звучат нотки надежды: "…Город встанет – мужей и жен. И на том же блаженном воздухе…". Цветаева отчаянно хочет верить в то, что все еще наладится: "…Ибо надо ведь – хоть кому-нибудь Крыши с аистовым гнездом!..". Наряду с надеждой в этой строчке звучит отчаяние, какая-то отрешенность и отрицание собственного будущего счастья.
Кто создан из камня
Кто создан из камня, кто создан из глины, –
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело – измена, мне имя – Марина,
Я – бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти –
Тем гроб и нагробные плиты…
– В купели морской крещена – и в полете
Своем – непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня – видишь кудри беспутные эти? –
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной – воскресаю!
Да здравствует пена – веселая пена –
Высокая пена морская!
Стихотворение создано в 1920 году, спустя всего несколько недель после похорон трехлетней дочери Ирины. Существуют свидетельства того, что мать ее никогда не любила, а потому и не слишком переживала о потере. Данное произведение наполнено радостью, надеждой и оптимизмом. В череде житейских неурядиц поэтесса надеется выстоять, выжить несмотря ни на что. Ведь помимо смерти ребенка она оказалась разлучена и с супругом – Сергеем Эфроном, о чем сожалеет по-настоящему.
Она противопоставляет себя другим людям, заявляет о том, что выше и лучше их: "…Кто создан из камня, кто создан из глины…", сравнивает себя с Афродитой, вышедшей из пены морской: "…А я серебрюсь и сверкаю!..". Заявляет, что не является бренной плотью: "…Кто создан из глины, кто создан из плоти – Тем гроб и нагробные плиты…". Убеждена, что несмотря ни на что сможет достучаться до людских сердец: "…Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети Пробьется мое своеволье…".
Однако ничто из сказанного ей в данном стихотворении правдой не является: она очень слаба и не в силах противиться судьбе, от нее ничего не зависит на самом деле, а достучаться до людских сердец ей удастся спустя 20 лет после смерти. В реальной жизни вскоре она сама стала эмигранткой, ее жизнь была безрадостной и полной тоски по Родине, на которую она не могла вернуться. А даже когда и получилось вернуться в Россию, горести обрушились на нее с новой силой, приведя к потере всех, кого она любила и, в итоге, к суициду.
Тоска по родине!
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно –
Где совершенно одинокой
Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что – мой,
Как госпиталь или казарма.
Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной – непременно –
В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведём без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться – мне едино.
Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично – на каком
Непонимаемой быть встречным!
(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен…)
Двадцатого столетья – он,
А я – до всякого столетья!
Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи,
Мне все – равны, мне всё – равно,
И, может быть, всего равнее –
Роднее бывшее – всего.
Все признаки с меня, все меты,
Все даты – как рукой сняло:
Душа, родившаяся – где-то.
Так край меня не уберег
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей – поперек!
Родимого пятна не сыщет!
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все – равно, и все – едино.
Но если по дороге – куст
Встает, особенно – рябина…
Стихотворение было создано в 1934 году в Праге. Оно пронизано отчаянным осознанием своей невостребованности как поэтессы на Родине и сомнениями в будущем на чужбине. Строчка: "…Мне совершенно все равно – Где совершенно одинокой Быть, по каким камням домой Брести с кошелкою базарной…" – это признание поэтессы в том, что она больше нигде не чувствует себя дома, семейное счастье осталось в прошлом, ее душа окаменела и сделалась ко всему равнодушной.
Цветаева всегда трепетно относилась к России, но счастливой в ней она так и не стала, равно как и за границей. Все, что у нее осталось – это воспоминания о прошлом, когда все было относительно хорошо и ей не надо было буквально выживать. Она констатирует, что ее "выжили" из поэзии того времени: "…Львом, из какой людской среды Быть вытесненной – непременно…", сообщает о том, что даже родной язык ей уже не мил, раз ее все равно никто не понимает: "…Не обольщусь и языком Родным, его призывом млечным. Мне безразлично – на каком Непонимаемой быть встречным!..".
Вот опять окно…
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может – пьют вино,
Может – так сидят.
Или просто – рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Не от свеч, от ламп темнота зажглась:
От бессонных глаз!
Крик разлук и встреч –
Ты, окно в ночи!
Может – сотни свеч,
Может – три свечи…
Нет и нет уму
Моему покоя.
И в моем дому
Завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!
Стихотворение входит в созданный в 1916 году сборник стихов "Бессонница". Именно в этот период поэтесса решила вернуться к мужу после романа с Софьей Парнок. Вместе с тем, она понимает, что сильно изменилась и прежней уже не будет никогда. Она сомневается в возможности обретения счастья с супругом.
Первая строчка: "…Вот опять окно, Где опять не спят…" – символизирует то, что поэтесса не одинока в мире мятущихся душ, она убеждена, что в жизни каждого человека наступает период размышлений, раздумий и к ним тоже приходит бессонница. Тогда в их окнах тоже подолгу не гаснет свет. Далее, она пытается угадать чем заняты люди: "…Может – пьют вино, Может – так сидят…", предполагает встречу возлюбленных: "…Или просто – рук Не разнимут двое…" и констатирует, что у каждого из нас есть свои причины для того, чтобы подольше не гасить свет: "…В каждом доме, друг, Есть окно такое…".
Цветаева подчеркивает, что за каждым светящимся окошком в доме скрыты человеческие эмоции, переживания, страхи, восторги, разлуки или встречи: "…Крик разлук и встреч – Ты, окно в ночи!.." и не столь важно чем именно освещена комната бессонными глазами или тысячами свеч: "…Не от свеч, от ламп темнота зажглась: От бессонных глаз!..", "…Может – сотни свеч, Может – три свечи…". Поэтесса признает, что ранее не задумывалась о причинах бессонницы людей, пока сама лично не столкнулась с этим: "…И в моем дому Завелось такое…". В эпилоге она призывает любого случайного прохожего помолиться за светящееся окно в темноте: "…Помолись, дружок, за бессонный дом, За окно с огнем!..".
С большою нежностью – потому…
С большою нежностью – потому,
Что скоро уйду от всех –
Я все раздумываю, кому
Достанется волчий мех,
Кому – разнеживающий плед
И тонкая трость с борзой,
Кому – серебряный мой браслет,
Осыпанный бирюзой…
И все? – записки, и все? – цветы,
Которых хранить – невмочь…
Последняя рифма моя – и ты,
Последняя моя ночь!
Стихотворение создано в 1915 году и в реальной жизни поэтессы в этот момент не было никаких поводов для столь пессимистичного настроения. Она недавно вышла замуж и родила дочь, ей всего 23 года. Вероятнее всего, поводом для расстройства послужил скандальный и порицаемый обществом роман с Софьей Парнок, ради которой она даже ушла от мужа, о чем позже сильно сожалела.