Это требование поразило эстонскую делегацию как гром среди ясного неба. Её члены пытались выразить сомнение по поводу торпедирования "Металлиста", доказывали, что это могло быть провокацией, поскольку время военное, а ситуации бывают разные. Когда же позиция эстонской делегации прояснилась и стало очевидно, что к общим заключениям трудно прийти, Молотов предложил пригласить для участия в переговорах Сталина, который тут же и объявился и "доступно" объяснил, что пакт Советов с республикой эстонцев может вызвать диверсии и провокации со стороны западных поджигателей. Во избежание этого необходимо разместить в республике советские воинские подразделения в тридцать пять тысяч. Эстонцы соглашались принять десять тысяч. Сталин добавил ещё пятнадцать. В результате остановились на двадцати пяти тысячах человек.
После совещания был составлен протокол, и стороны подписали Пакт о взаимопомощи между Советским государством и Республикой эстонцев. Подписали его Молотов и Селтер. Присутствовали Сталин и Микоян. Пятая статья Пакта содержала святую клятву Советского Союза уважать самостоятельность Республики, гарантии от вмешательства в её внутренние дела. Однако уже в мае сорокового года все морские маяки потребовали отдать под контроль Советов, что не было предусмотрено в Пакте. В связи с успехами немецких войск в Западной Европе изменилась и международная ситуация в мире, становясь напряжённее.
В субботу, 15 июня, некоторые опасения эстонцев приобрели реальный характер. Поступили сообщения о задержании пароходов советскими военными судами, ими же был подбит самолёт, следовавший в Хельсинки. Из этого заключили, что страна отрезана от внешнего мира, через море и по воздуху связи нет. В это же время стало известно, что советские войска вошли в Литву, поэтому и на суше контактировать с внешним миром эстонцы уже не могли. 16 июня утром они узнали из сообщения ТАСС, что Латвия, Литва и Эстония заключили между собой союз против Советов. А в 15.30 Москва предъявила ультиматум. В нём повторялись обвинения и требование роспуска правительства как недружественного к Советам, которые потребовали формирования нового правительства, согласного обеспечить обоюдное выполнение взаимной помощи, также потребовали беспрепятственно пропустить советские войска на территорию Республики. Ответ должен быть дан не позднее 24 часов московского времени.
В тот же вечер под председательством президента состоялось совещание правительства республики. В названное время в Москву сообщили об исполнении требований. 17 июня ранним утром советские войска перешли границы республики. Численность войск составила более 50 тысяч человек. Представители ТАСС в Главном Городе семнадцатого вечером сообщили в Москву, что "трудящийся народ встретил Красную Армию восторженно, с цветами". Из Москвы прибыл Жданов, окружённый многочисленной охраной, видимо необходимой в новой союзнической стране. С приездом Жданова определились дальнейшие шаги в осуществлении программы образования нового правительства республики. 21 июня были организованы митинги с участием танков и броневиков…
- Такова арифметика по-сталински… - закончил капитан Дуболист, - тридцать пять минус десять равняется… пятьдесят. "Коммунизм мы вам не навязываем, суверенитет ваш сохраняем", но… правительство поменяем. Такая, видите ли, математика…
Тайдеман и в данном вопросе имел своё особое мнение. Надо же, повезло как, что именно такой странный тип оказался владельцем домов, которые Алфред арендовал. Алфред, будучи и сам достаточно наблюдательным от природы, не верил слепо тому, что внушалось через печатное слово или по радио всякими разными властями, но чтобы быть так уверенным в собственной правоте, необходимо наличие опыта, знание жизни и людей.
Тайдеман странный, загадочный, знает языки, побывал повсюду в мире, богат, а чём он в жизни конкретно занимается, никто не знает. Что при этом Алфреда больше всего удивляло, это отношение Тайдемана к русским. Оно не было дружелюбным, но и не враждебным. Пожалуй, можно сказать, что точно так же он относился и к немцам, и к жителям республики у моря. Про выборы же, когда создавалось новое правительство, то самое, которое, едва вылупившись из яйца, поспешило послать мудрому Сталину телеграмму благодарности за лучи солнца, в которых республиканцам выпало счастье погреться, и заверить в верноподданических чувствах, про эти выборы Тайдеман высказал следующую мысль: "Не бывало ещё, чтобы где-нибудь в мире какой-нибудь народ целиком придерживался единого мнения, везде есть довольные и недовольные; если есть богатые и бедные, значит, бедные недовольны; если где-нибудь есть удачники и неудачники, значит последние недовольны; так же и в республике у моря: бедных немало, и почему бы им не быть коммунистами? Почему бы им не желать справедливого строя, чтобы всем жилось одинаково хорошо? Одно только следует сказать: если кто-то начнёт что-то строить, он должен прикинуть, успеет ли закончить при жизни, а если не успеет, то потом другие его строение чёрт знает во что превратят, всё равно дом ли это, фабрика или новое общество." Кого и что имел в виду этот Тайдеман?
Действительно, думал Алфред, как это ни печально, но Тайдеман и здесь прав: республика мала и республиканцев один миллион, но как они завистливы и как несплочённы. Какая же она в таком случае нация? Даже немцы вынуждены были это констатировать, даже дирекция внутренних дел объявила, что серьёзные беспокойства причиняет поток жалоб республиканцев друг на друга, и поток настолько велик, что отнимает у сыщиков основное время, нужное для выполнения серьёзной работы. Словно нет у народа других дел, как друг на друга жаловаться. И не придёт же никому в голову, какое от этого скверное впечатление создаётся у немцев. Они-то объясняют это по-своему: лавина жалоб - наследие большевиков, принадлежность системы большевизма, где по доносам производят аресты и расправы, где отец следит за сыном, а сын за отцом, где брат доносит на брата, где друг про друга не знает, агент он НКВД или нет. Немцы именно такое своё мнение о республиканцах и высказали в печати: "Большевики внедрили систему жалоб и доносов, это помогло сократить число штатных агентов ГПУ и держать всех под наблюдением. Большевизм не только уничтожил наших людей, но привил им зловредные привычки, от которых необходимо излечиться. Почти ежедневно поступают жалобы, будто ИКС или ИГРЕК при большевиках носил красный знак на груди; будто А или Б сказали, что с большевизмом надо смириться; будто К или Л видели участвующими в демонстрации; будто К или О были на митинге и только лишь поэтому эти граждане являются коммунистами".
Сам Алфред, лишь вступив в самооборону, видел жалобу, в которой сообщалось, что один чиновник отвратительно относится к сослуживцу, отсюда вытекало, что чиновник конечно же большевик. В другой жалобе объяснялось, что госпожа Анна однажды беседовала с девицей Ольгой, которая пару месяцев служила няней у коммуниста Вехмаа, отсюда следовало, по мнению жалобщика, что госпожа Анна - коммунистка или, во всяком случае, связана с коммунистами…
Всё это наводило на мысль: при большевиках тоже от подобных жалоб и доносов могли страдать люди, которых, наверное, обзывали фашистами лишь потому, что они не являлись коммунистами…
Пишут доносы теперь, значит, писали и тогда. Но теперь… Немцы почему-то неравнодушны главным образом, когда это касается евреев. Алфреду непонятна эта всеохватывающая, почти фанатичная ненависть фюрера к евреям.
- Немцы сегодня считают, - объяснил Алфреду Отто Швальме, - что только тот, кто знал Германию в годы её унижения - после крушения в 1918 году, - может понять, почему именно в Германии борьба с евреями приняла столь основательную и беспощадную форму. Ведь нацисты считают, что именно евреи подорвали дух сопротивления немцев ещё во время мировой войны, а после заключения Версальского мирного договора они единственные снимали урожай с этой катастрофы Германии. Уже в 1916 году двадцать членов рейхстага под предводительством еврея Хаазе посмели открыто противиться немецким военным интересам и отказать в военном займе. Противники немецкого милитаризма, особенно во Франции, торжествовали. "Последнее заседание рейхстага равно победе наших вооружённых сил", - заявляли они. Немцы считают, что в те годы в Германии осуществлялась власть евреев, которые якобы достигли наконец желаемой цели.
Этот период времени нацистами определяется еврейско-республиканским, когда у власти были марксисты, а тысячи евреев заняли лучшие места в руководстве экономикой, также в культурных центрах; принято считать, что тысячи еврейских юристов исказили законы, дошло до того, что министром юстиции назначили еврея. Евреи стекались в Германию из Галиции и других восточных стран. Печать, театр, кино были в руках евреев. В экономике, торговле евреи обеспечили себе влияние на 90 процентов. Из-за инфляции обанкротились предприятия, обеднели широкие массы, а евреи за бесценок прибирали к рукам их имущество, фабрики. Евреи-миллионеры росли как грибы после дождя. В результате Германии был нанесён ущерб в тридцать восемь миллионов марок, государственный банк подорвали два брата-еврея Шлакеры, причинив ущерб на двенадцать миллионов марок. Дошло даже до того, что правительство было вынуждено назвать еврея Гольдшмита директором финансов Германии. Таким образом, в руках евреев сконцентрировались основные средства влияния на власть. После чего в стране всё делалось по желанию Гольдшмита. Евреи господствовали и чувствовали себя, как считали нацисты, близко к заветной цели - владычеству над всем миром. И во время этого рабства немцев подрастает Адольф Гитлер - спаситель! Придя однажды к власти, он начал уничтожать евреев, и, похоже, для него все люди мира постепенно становятся евреями…
Отто Швальме представлялся Алфреду самым интеллигентным из его знакомых немцев.
Алфред гнал свой грузовик к городу и размышлял о жизни на земле, обгоняя повозки с лошадьми, шарахающимися от его машины. Он вспомнил, как сам недавно разъезжал на саареской Серой, которая тоже боялась автомобилей. Что и говорить, он сумел сделать автомобиль своими руками, это было трудно. Однако ещё более трудно разобраться в механике мировой политики. Что грузовик! Как понять, во имя чего евреи в Германии хотели стать владыками мира? А коммунисты? Тоже стремятся к господству во всём мире? Как они всё ловко проделали: "Мы не будем вам навязывать коммунизма, живите, как хотите, только пустите за порог…" Ну, а немцы? Им что же - не нужно господство во всём мире? Они лишь евреев уничтожают? Но как с этим справиться, если, говорят, евреи рассыпаны во всём мире?..
А пока что, прикинул Алфред, достаточно кому-нибудь написать на Тайдемана, что он еврей, и он больше не домовладелец. Кому Алфред будет тогда платить арендную плату?
Грузовичок Алфреда поднялся на возвышенность Тахула, отсюда до Журавлей четыре километра и городишко хорошо просматривается. С запада, с моря, подул сильный ветер, норовя со свистом ворваться в кабину сквозь неплотно подогнанные стёкла в дверце. Морозы в этом году нешуточные, скоро уже новый год, и интересно бы узнать, как сложатся дела Хуго. Что с ним будет теперь, уже известно: Хуго отпустили в отпуск, а потом мобилизуют, на этот раз в немецкую армию. Будет воевать на восточном фронте с русскими. Их отпустили на таких условиях. И спорить не приходится: кто платит, тот заказывает музыку.
Алфред знает, многие прячутся в его батальоне от восточного фронта: самооборона - не в окопах на морозе ждать пули, в самообороне даже лучше, чем в батальоне лейтенанта Лиса, которого недавно наградили железным крестом. Его батальон рыщет в немецком тылу, воюет со стариками да старухами, а попросту говоря, занимается недостойным делом, которому только одно название: бандитизм. Здесь же, в самообороне, ты у себя дома, а в борделе всевозможных освободителей это лучше всего. Но люди разболтанны, это Алфред давно заметил, им нет охоты нигде служить, маршировать не желают, только на стрельбища за пастбищем Лонни едут охотно, пострелять не прочь, это у них вроде развлечения. На Алфреда, который требует от них дисциплины, поглядывают косо, хотя, конечно, подчиняются. Но что же будет, если и он на дисциплину рукой махнёт? Нет уж, вопрос стоит так: или служить или нет. Если служить, то как положено. Если нет - уходи и сам за себя отвечай. А то хотят и целыми оставаться, и ноги не волочить… Такого он не потерпит, его с детства учила Ангелочек: когда что-то делаешь где бы то ни было, то делай на совесть.
Конечно, в этом политическом бардаке каждый во что-то верит и за это страдает, ведь и в России не просто от скуки революцию сделали, что-то толкнуло на это людей, но стало ли лучше? То же и немцы, ведь верят фюреру да ещё как! Значит, им при нём стало лучше. Так же и эстонцы поверили президенту, поверили в то, что можно создать и сохранить своё маленькое государство, и за это умирали, но с маленькими никто не считался… Даже Финляндию чуть было не захватили, а она больше, чем другие страны у моря.
Въезжая в город, Алфред опять подумал про Хелли: что-то всё же надо будет решить, потому что едет он домой, а хочется ему к Земляничке. Король… Да этот уже скоро самостоятельным будет. Алфред задумался: это и плохо, что самостоятельный, значит, всё поймёт, но ещё мал, чтобы осмыслить. Может, перевести обратно в школу у Брюкваозера? Будет жить на Сааре…
Ладно, успеется. Сейчас он приедет и надо будет поспать, вечером в казарму. Надо выделить дежурных в город, в помощь полиции. Сейчас запрещены вечера танцев (даже курсы танцев) в связи с тем, что идёт война, где-то люди храбро умирают, а тут… танцы.
В директории образования нашли, что такое не годится, и танцы запретили. Но люди-то… Ноги у них словно чешутся. Того и гляди где-нибудь затанцуют, задрыгают, закружатся в весёлом вальсе.
Глава VIII
В комнате дежурного по батальону жарко натоплено. Алфред задумчиво держит газету. Его сильно озадачила незначительная заметка под заголовком: "Подарок, достойный подражания". В ней говорилось о том, что земельный советник Карл Маллик подарил отрядам лесозаготовок четыре напильника и что сей благородный поступок является примером гражданам, у которых имеются напильники, и далее о том, что напильники принимаются и в качестве подарков, но также и покупаются лесничеством…
Незначительная заметка, а что-то в ней заставляло задуматься. У Алфреда в столярной, насколько он помнил, штук двадцать, по меньшей мере, напильников разной величины, как и должно быть у столяра-краснодеревщика. Конечно, он не собирается отдавать свои напильники лесозаготовителям. Он понимал, что рано или поздно опять продолжит свою основную работу, не вечно же в мире будет продолжаться война. Но эта заметка… И другая о том, что тысячи женщин вяжут носки для фронтовиков… Указывалось время приёма-сдачи носков, выражалась надежда, что женщины успеют к назначенному сроку их связать и сдать. Такого рода заметки почему-то не нравились Алфреду. Ему не нравился тон: он был какой-то унизительный. В нём звучала не просьба, хотя вначале это была просьба: дескать, будьте добры, вяжите, пожалуйста, носки для солдат, у них ноги мёрзнут. Теперь уже звучала не как просьба, а как указ, даже требование, приказ: дескать, сдать не позже, и надеемся, будет выполнено. Так же и с напильниками… Такая вот мелочь! "Достойный пример для подражания"… Сдал напильник - чуть ли не герой. Почему бы не наградить за это железным крестом?
Опять же вот это: "Уезжающие с восточных территорий в Германию или генерал-губернаторство немцы ставятся в известность, что на границе они обязаны проходить прожарку, чтобы избавиться от вшей".
Нарушивших это постановление стращали тюремным заключением или каторжными работами.
Доктор Гора, выступая ежедневно по радио, призывает людей обоего пола к лесоразработкам: лес, мол, нужен для благополучия всего народа, во имя избавления от коммунизма. Значит, носки для солдат - во имя избавления от коммунизма. Значит, собрать кости животных, старые железные бочки, стриженые волосы - во имя спасения от коммунизма. А волосы… Один венгерский ткач открыл способ создания пряжи из человеческих волос. Пряжа сия соответствует качеству овечьей шерсти. Учреждение, проводившее испытания, сообщило, что 20 тысяч килограммов волос ежедневно обеспечат работу одной крупнейшей ткацкой фабрики Венгрии. Вопрос: где взять столько волос? Где взять столько старых железных бочонков, носков, леса, чтобы избавиться от коммунизма? И напильников? И пил?
Немецкое командование, в порядке демонстрации немецкой силы, её избыточности и гуманности, освободило кое-каких политзаключённых. В Журавлях это происходило в театре в присутствии окружного комиссара господина Шредера, который выступил с речью. Он сказал: "Вождь немецкого народа, Адольф Гитлер, начал войну с коммунизмом и евреями, и он их уничтожит не только в России, но и в Англии и Америке. От насилия коммунистов уже освобождён народ вашей республики, из среды которого большевики угнали более шестидесяти тысяч человек посредством высылки и мобилизации. Сегодня опасность большевизма отсюда навечно удалена немецким кулаком, также волей народа республики. Виновники, участвовавшие в коммунистической деятельности, получат по заслугам. Сегодня же многим дадут амнистию, их простят в надежде на то, что из них получатся примерные граждане. Идите домой и трудитесь".
Амнистированные благодарили, давали подписи, клялись остаться честными и исполнительными. В этой связи Тайдеман вспомнил времена барщины, когда здешних крестьян пороли за их провинности, но, бывало, некоторых помиловали, и они тогда гладили ляжку барана, давая клятву впредь быть послушными.
Собственно, немецкое командование выказало народу республики и другие знаки исключительного расположения. В честь Дня Независимости, помнится, от генерального комиссара Лицмана передали народу подарки: две тысячи цветных портретов фюрера, семьсот пятьдесят немецких государственных флагов и две тысячи настольных немецких флажков. Подарки распределялись между министерствами и городами. Но и народ республики не остался в долгу. Островная Земля, например, пожертвовала Германии тридцать пять тонн семенного зерна. Цифра небольшая, но всё же…
Алфред был в задумчивости и в тот день, когда из штаба фюрера горделиво сообщили о прорыве русских защитных укреплений у Сталинграда. Потом, десятого сентября, немецкие войска вышли к Волге, а пятнадцатого сентября вошли в город, и Майстер произнёс речь: "Волга! Вы даже не представляете себе, какая она большая - намного больше Рейна, площадь её бассейна с вытекающими из неё реками превышает территорию самой Германии после Версальского договора. Когда немецкий солдат доберётся до её устья, Волга принесёт огромные богатства свои немцам, то есть человечеству".
И Алфред спросил себя: может ли такое в действительности осуществиться? Майстер рисовал малопонятные фантазии о Берлине как будущей столице Европы и распространялся о прибылях с Украины: что скоро сахара будет в достатке, потому что украинские сахарные фабрики снова работают. А на Украине сахарная свёкла всегда была основной хозяйственной культурой, и Украина - сахарной базой Советов. Когда большевики оставили Украину, они пытались уничтожить сахарные заводы, но быстрое наступление наших войск помешало им это осуществить. Теперь с помощью немецких специалистов и доставленного из Германии недостающего оборудования сахарные заводы опять в работе. Даже работают фабрики, изготовляющие спирт и коричневый сироп - мелассу.