"Большевистский режим основан на обмане, его действительное содержание многим известно, большевики тщательно уничтожали разоблачавшие их материалы. Поэтому просим всех граждан спасти и сохранить всевозможные пропагандистские брошюры, плакаты, лозунги, свидетельствующие о советской деятельности, собрать и записать их "модную народную поэзию", анекдоты про их жизнь, песни, высмеивающие большевистский режим. Всё, характеризующее этот мрачный период в жизни народа. Собранные материалы сдать в государственный архив в Главном Городе".
На листочке пониже:
"Центр регистрации угнанных в Россию и мобилизованных большевиками просит срочно сообщать информацию следующего порядка: о сообщениях, сделанных на папиросных коробках и сброшенных с поездов, рисунки, письма, документы, описания мобилизации, ареста, угона".
Ещё ниже:
"Все владельцы моторных лодок, рыболовных судов обязаны их зарегистрировать. Выход на лов только по специальному разрешению. На лодках должны быть чётко написаны номера. Отправляющиеся на рыбный промысел команды должны собраться к пограничному пункту до и после возвращения. За невыполнение распоряжения наказание по законам военного времени.
Управление пристани".
Король поехал отсюда не прямо домой, как было бы естественно, а погнал на Липовую улицу, здесь приостановился у дома, в котором проживала Марви, затем поехал через парк в сторону Закатной улицы, и с того момента можно считать, что Марви доставлена домой в целости и сохранности.
Проезжая мимо производственного дома, он заметил, что труба не дымила, а дым должен быть, потому что холодно - это одно, Алфреду же и клей надо постоянно держать на плите, чтобы не затвердел, не говоря о Хелли, которой нужна горячая вода. Следовательно, прикинул Король, если из трубы не идёт дым, значит, в столярке никого нет, значит, они в небесно-синем доме, но как же так в рабочее время? Значит, какое-нибудь событие, может, неожиданные гости, такое не раз бывало, ради этого производство закрывается и, следовательно, в торжественной комнате что-то, должно быть, происходит. Король, сгорая от любопытства, влетел во двор небесно-синего дома, чуть не наехал при этом на Жоржа Калитко, миновать которого в общем-то было сложно - настолько его качало из стороны в сторону.
"А ведь он русский, - мелькнула у Короля мысль, - но немцы его в плен не забирают". Собственно, эта мысль у него зародилась не теперь, он об этом и раньше размышлял, что Мария, Жорж и Валя - русские (хотя на самом деле они были украинцы), а немцы их не трогают, и не потому, что о них не знают: ходили по домам невзрачные господа в гражданской одежде, обо всех вокруг расспрашивали, так что и о семье Калитко им всё известно, но, видимо, они только тех русских берут в плен, которые с ними воюют, а мирных не трогают.
Жорж Калитко погрозил Королю пальцем, сказал "но-но!" и, шатаясь, пошёл со двора.
Вошедшему в кухню Королю стало ясно, что он угадал правильно: на плите стояли два больших эмалированных кофейника, в которых Хелли варила напиток, когда приходили гости, и по тому - один или два кофейника на плите - можно было сказать, много или мало гостей, а сейчас стояли два кофейника. В торжественной комнате кто-то очень сердито и громко кричал на немецком языке, как будто даже ругался, и никто ему не возражал.
Потом голос Килка время от времени отчётливо переводил, и Король уразумел, что кричавший голос шёл из "Филипса": кто-то опять произносил речь. Королю не разрешалось совать туда носа, когда гости, и вообще без спросу, а приглашали нечасто. Он взобрался на кровать Хелли и Алфреда, чтобы поразмышлять о чём-нибудь, хотя бы о взаимоотношениях людей, например, Ниргит и Калева, или Сесси и Антса, или Сесси и Алфреда - всё так по-разному, что-то скрыто, неясно. Размышления не получились: когда так орут… Чего это оратор так кричит? На кого и отчего такой злой?
"Когда мы в тысяча девятьсот сороковом году, - тоже сердитым голосом переводил гневные выкрики из "Филипса" доктор Килк, - впервые праздновали День Памяти Героев, немецкий народ и его армия, после десятилетиями длившихся унижений и рабства, стал снова бороться за свою свободу и будущее с его старым врагом. Во Франции и сейчас словом не касаются вопроса ответственности виновных в этой войне, лишь пытаются выяснить, почему она плохо была подготовлена. В восемнадцатом году ответственные государственные руководители Англии, Франции, Америки постановили, что Германия не должна больше становиться равносильным фактором экономически и политически, отсюда и развилась несправедливость, а рейх стал жертвой! Немецкий народ после этого не знал, куда и как повернуть свою судьбу! Последствия такого бессильного подчинения оказались для него уничтожающими! Один из самых - оратор опять стал ужасно сильно кричать - один из самых трудолюбивых народов мира должен был созерцать систематическое разрушение собственного бытия!! Но развал немецкого государства не стал благотворным для его врагов, в еврейско-капиталистических странах стало возрастать число безработных, которое вскоре переросло даже количество безработных в Германии.
Сразу после победы национал-социализма в Германии, вместо того чтобы учиться на примере германских образцовых экономических и социальных преобразований, они начали проводить прежнюю пропаганду, чтобы подготавливать свои народы к новой войне. Сегодня мы знаем, что уже в тысяча девятьсот тридцать пятом в Англии и Франции, особенно в Америке, объявились влиятельные еврейские круги, решившие начать новую войну. При этом мы наблюдаем сегодня потрясающий спектакль, когда обманутый и тяжело пострадавший народ не винит виновников войны, а лишь тех, кто недостаточно тщательно её готовил!..
…Мы достигли к марту сорок первого результатов, которые в мировой истории единственные по размаху! В беспримерном победном шествии мы очистили северные и западные части Европейского континента от враждебных сил. Но всё, чего немецкие армии достигли в этих сражениях, отступит на задний план перед тем, что судьба наметила нашим и союзным армиям в последний год. Только сегодня мы можем осознать, в каком объёме евреи и большевизм надеялись уничтожить Европу. Судьба выбрала нас, чтобы победоносно отразить нашествие коалиции еврейского марксизма и капитализма, за спиной у нас не только крупнейшие в истории победы, но также тяжелейший пробный год, испытавший и фронт и родину. Что немцы не боятся никаких жертв, они достаточно доказали, в этот раз они выстояли не только против военной силы врага, но и ужасающих природных условий. Ибо сегодня я могу сказать - мы пережили зиму, каковой в Центральной и Восточной Европе не было сто сорок лет!"
- О, я-а! О, я-а… - зашумели на миг голоса в торжественной комнате. - Дас ист рихтиг.
"…после успешного завершения Балканской войны наши войска в тысяча девятьсот сорок первом устремились в марше на российские просторы. И одерживали победы, которые и в далёком будущем будут считать несравненными подвигами. Вместе с храбрыми союзниками встречали мы всё новые и новые наступления русских, победили их и шли дальше навстречу новым полчищам врага. За четыре месяца мы проделали бесконечно долгий путь наступления, которому нет равных в истории по глубине и широте".
В торжественной комнате раздавались непереводимые возгласы на немецком и эстонском языках, которые, смешиваясь, не поддавались расшифровке, но означали они конечно же радость и одобрение.
"…в то время, когда на Дальнем Востоке героический японский народ, будучи как и немецко-итальянские народы спровоцирован и оскорблён, экономически изнасилован, также разбивает мощными ударами на море и в воздухе бастионы рабства, в Европе создаются предпосылки, дающие этому контингенту истинную независимость. Невыносимо, когда жизни сотен миллионов достойных людей зависят от немногих еврейско-капиталистических убийц, от пары сражающихся против Европы, подавившие мировое общественное мнение народов. Поэтому есть только одно решение: сражаться до полного уничтожения врага. Как остальной мир формирует свою жизнь, нам, немецкому народу, безразлично. Но все попытки иноконтинентальных государств вмешаться в наши, европейские внутренние дела, мы отвергаем. В каком мире думает жить президент Америки, нам, немцам, всё равно. Его же намерение скроить мир Германии… Европы… по своему усмотрению, уничтожить ставший милым нам мир, чтобы построить для нас ненавистный, - ему не удастся. Наоборот, при этой попытке погибнет его собственный мир. Что же касается его намерения наказать Европу большевизмом, то скажу следующее: государство, которое больше всего надеется на большевизм, первым станет его жертвой…"
Когда кончил кричать этот свирепый голос, Король не знал: он уснул и не слышал дружного "Гейл Хитлер!". Не слышал и того, когда ушли гости. И что тут удивительного, ведь проехать в исключительно неудобной позе, кривобоко, от Звенинога до Журавлей, всё-таки тяжело, если ещё учесть, что сзади сидела Марви, которая в данной "материализации" хотя и не весила ничего физически, тем не менее заставляла ехать осторожно, напряжённо, чтобы не было ей больно на ухабах… Заодно, чтоб не расплескалось молоко.
Король проснулся, пожалуй, от тишины, оттого, что оборвались усыпившие его крики и ругань из "Филипса". Король проснулся, когда Хелли убирала со стола в торжественной комнате. За столом остались сидеть Алфред и Тайдеман, последний говорил, что вот как проставлены мировые акценты в прослушанной речи: оказывается, уже в тридцать пятом в Европе готовились к нападению на Германию, а не она мечтала овладеть Балтикумом да ещё Россией…
- Однако Харьков немцы взяли, там тяжёлая промышленность и девятьсот тысяч населения.
- Что Харьков?.. Они от Москвы на расстоянии шестидесяти километров. А из Ленинграда беженцы, которые через финский фронт пробрались, рассказывают: в городе паника, на улицах громкоговорители орут речи вождей большевизма, голод, люди предпочитают жить где-то в лесах, в землянках, а по ночам рыщет гэпэу, если кто ропщет - исчезает бесследно. Но неужели даже и генералы у них к немцам переходят?
Алфред озабоченно вертел в руках вилку, которой дожидалась за его спиной Хелли.
- Значит, верно они Ленинград крепко схватили, если этот Андреев… всё-таки генерал армии… перешёл к немцам да ещё со своими бойцами…
- Не со всеми, солдаты убили многих офицеров.
- Фанатики у них, что ли… Говорят, отступая, убивают своих раненых по приказу Сталина, чтобы те не могли дать немцам сведений.
Хелли схватила наконец вилку и унесла оставшуюся посуду в кухню. Она порядком устала, а тут ещё посуду мыть, и Король валяется в их постели в одежде, и время подходит к вечеру, из-за этих речей у неё нарушился весь день, и целый котёл белья остался не-выстиранным, а этим что - сидят и рассуждают. Так она могла только чувствовать и думать про себя - мужчинам лучше об этом не заикаться, они этого не любят.
Конечно, немцы… Они приходят к Алфреду, он здешний, для них местный, говорит на их языке, музыкален, умелец, им с ним интересно общаться, тем более что у него бывают местные интеллигентные люди, следовательно, Хелли нужно быть хозяйкой их с Алфредом гостеприимного дома, и неизвестно, что будет впереди, лучше, когда со всеми освободителями хорошие отношения. К тому же они вежливы, воспитанны, у них хорошие манеры, они не едят жареную картошку ложкой, из консервной банки прямо ножом. Они знают, в какой руке надо держать нож, в какой вилку и на сколько сантиметров белая манжетка сорочки должна выглядывать из-под рукава пиджака или военного кителя; а это важно: когда человек такие вещи знает, он, бесспорно, культурный человек; эстонские интеллигентные люди, о, да, конечно, - большинство эстонцев, - научились этому ещё в семнадцатом веке, когда прислуживали немецким баронам, наблюдали, как те орудуют вилкой и ножом… Из поколения в поколение это передавалось, и вот результат: многие одеваются теперь так же умело, как в своё время бароны, даже фрак носят, даже смокинг, а радиокомментаторы, говоря о печати в какой-нибудь англоязычной стране, произносят не "пост", как это звучит в нормальной эстонской речи, а "пыуст" - так произносится на английском; они, конечно, не в Англии, они это знают, но произношение у них - ого! - не какое-то там кокни: фамилию, скажем, Карлсон он произносит Каалсон, съев мимоходом одно "а", и всё-таки он сказал, как настоящий швед… этот Прийт из деревни Гусиная Нога.
Поэтому и Хелли не должна пахать носом грязь, тем более что немцы всегда галантны, делают небольшие подарочки: шоколад, духи, одеколон, даже пудру, хотя Хелли не пудрится. Приглашает Алфред, ради оживления застолья, украшения компании и разнообразия, женщин - Вальве да госпожу Морелоо, немцы с ними очень даже тактичны, не вульгарны, не навязчивы, скорее даже наоборот - Вальве и Морелоо, особенно госпожа Килк, сами всячески стараются им понравиться. Хелли проинформирована о том, что в городе у многих местных красавиц немецкие кавалеры из офицеров и унтер-офицеров, надо думать, солдаты тоже не дремлют, если удаётся. Немецкий язык стал моден. Во всяком случае, Хелли полагает, у русских освободителей такого улова не было.
А другие - Килк, Тайдеман? Не с одним же Алфредом разговаривать гостям-офицерам. Тайдеманиха единственная их порога ещё ни разу не переступила, ходит, как всегда, в рванье, таскает домой, что находит, и любопытно, где у них там всё это помещается? Было бы интересно как-нибудь к ним заглянуть. Но они не пускают. Они никогда к себе не зовут, даже тогда, когда Хелли что-нибудь нужно, или по дому или уплатить за аренду квартир. Тайдеманиха приоткроет дверь, примет на пороге плату, даже не удаётся заглянуть на кухню.
Сам Тайдеман костюмы, разумеется, тоже не меняет- всё в одном-единственном старом в полоску, совсем выгоревшем от солнца, неизвестно какого цвета, но всё-таки смотрится как бережливый хозяин, впечатления неопрятности не производит, в отличие от старухи, о которой иногда можно подумать, будто она только что выбралась из помойной ямы. Немцы поначалу присматривались к Тайдеману с долей подозрительности, затем освоились, привыкли. Теперь обращаются к нему "Герр Каарел".
Да, но Его Величество всё это в настоящую минуту не волновало - он спал.
Глава V
Как и было объявлено, это случилось 15 ноября. Всё в точности так, как должно было быть 1 ноября, когда все дети в республике пошли в школу, кроме островных: флаги, в актовом зале торжественное собрание учащихся и их родителей, речи произнесли городской голова и директор школы, затем освящение. Но Его Величество всё своё внимание сконцентрировал на предстоящем концерте художественной самодеятельности, в котором принимал участие и оркестр "Эести Ноор" - эстонская молодёжь. В актовом зале школы присутствовали все, в том числе и гардеробщики с уборщицами. Одной только Марви не было…
Именно по этой причине Королю расхотелось представлять эстонскую молодёжь, ему надоело таскаться с дурацкой гитарой на их сборища, репетиции, тем более что у него имелся велосипед, а свободного времени теперь оставалось гораздо меньше. Как это ни отвратительно, но в школу ходить-то надо, деваться некуда.
Алфред закончил наконец возиться с грузовиком. Он сдал экзамены на право вождения автомобиля, впрочем, сдал не сдал, где сдавал, кому - об этом Королю малоизвестно. Хелли однажды сказала:
- Надоели мне твои учебники, весь дом ими завалил, хватит с меня и одного двоечника.
Алфред на это ответил:
- Больше их не будет, сейчас поеду в порт за грузом для немецкого склада.
И действительно, Алфред собрал свои книжки по автоделу и отнёс в производственный дом. Вскоре он подкатил свою машину, и все жильцы из близлежащих домов вышли поглазеть. Не на сам грузовик, конечно, - повидали их всяких - чудом было для обыкновенных людей то, что стоит вот грузовик, а рядом с ним их согражданин, который сам собрал его, из груды металлических деталей, смонтировал, можно сказать, построил своими руками, хотя недавно и понятия не имел, как заводится мотор. Присутствовали и Мария Калитко, и Тайдеман, единственный человек, которому Алферд пересказал в очередной раз детальный процесс создания машины: когда и что ему удалось раздобыть, где, как и какие детали сработать, что изменить в конструкции, что заменить, что скомбинировать, так что невозможно было даже определить, какой марки его автомобиль - не то форд, не то крейслер, - важен, в конце концов, результат: он сделал машину и сам на ней ездит. С помощью завязавшихся немецких связей ему удалось и работу для своего грузовика обеспечить: перевозку товаров, поступающих на немецкую продовольственную базу с порта Ползучий Остров, по-эстонски Роомассааре.
Король достигнутым гордился больше самого Алфреда. Он восхищался отцом - не всякий умеет сделать грузовик! Кому он только не хвастался! Как и в день своего рождения, он облетел всех и каждому не преминул об этом… заявить. Нет, конечно, не так прямолинейно, как раньше, человек всё же повзрослел. Эдак мимоходом, вроде случайно заходил то к Арви, то к Морскому Козлу, ну а Свен с Вальдуром просто по рангу обязаны знать, и он в подробностях пересказывал всё, что рассказывал Алфред Тайдеману: где доставал детали, какие сделал замены, какие внёс изменения в моторе и т. д. Только Лонни он об этом не известил, коров на пастбище уже не гоняли, а где проживала Лонни, он не знал.
В первый же вечер выгоды шофёрской работы стали очевидны: Алфред притащил домой ящик смородинового повидла. Нет, не полный ящик, конечно, в нём чуть больше половины, но вы подумайте - в такое время просто даром достать столько повидла! Оказалось, с грузовика, едущего впереди, на ходу свалился ящик и, естественно, разбился. Слава богу, что повидло было густое, масса не расползлась. Алфред его подобрал, и Король пришёл в дикий восторг, он давно подозревал, что в этом автомобиле скрыты неограниченные возможности. Разумеется, и Хелли отнеслась к повидлу благожелательно.
Когда Алфред прокатил до Закатного Леса и обратно сначала Хелли, затем Короля, чтобы осознали они всю важность произошедшего, Хелли была, конечно, довольна, хотя виду и не показывала, чтобы… Ведь из чего сделаны мужчины? Из осла, и бычка, и мыльного пузыря - так считали некие народные мудрецы. А посему Хелли осталась довольна поездкой, одобряла, сказала, что практично, не надо будет теперь саарескую Серую гонять в город с дровами, на машине можно больше привезти.
Король же садился в машину с непередаваемым чувством праздника, но по дороге до Закатного Леса в нём внезапно произошла перемена настроения. Он смотрел на мчавшиеся мимо знакомые места, на пастбище Лонни, на встречные повозки, затем взгляд остановился на руках Алфреда, державших руль, и потом всё к ним возвращался, хотя на руках Алфреда ничего не было нарисовано… Король вспомнил татуировку голой тёти с сиськами…
Он смотрел на руки Алфреда и понимал: этими руками он делает красивую мебель, и грузовик эти руки сделали, значит, они умные. Король испытывал горячее желание, чтобы и у него были такие умные руки, он решил, что будет слушаться во всём Алфреда, когда он велит ему что-нибудь сделать в мастерской, наверное, только так можно научить руки быть умными. А Карп… У него тоже были умные руки. Он вспомнил, как Карп сделал ему винтовку, и понимал: будет об этом помнить всю жизнь. Так искусно эти руки вырезали из обыкновенной доски винтовку. И автомобиль водили эти руки умело. Ещё вспомнил, как рука Карпа застыла на воображаемой высоте на уровне живота, и как он сказал: "Вася"…