- Боюсь, до завтра мы не сможем тебя выписать. Самое раннее - днем. Нам надо тебя ночь пронаблюдать. Ну и те анализы, про которые я тебе говорила, - их результаты будут готовы только к обеду, а там, быть может, они нам укажут совершенно другой курс. Но если хочешь, я могу позвонить твоим родителям и сказать, что ты у нас, целый и невредимый.
У Барнаби начало жечь в животе от мысли, что в больницу приедут его родители, а у входа - толпа журналистов. Но он кивнул, записал на клочке бумаги номер телефона, и доктор Уошингтон ушла, чтобы дать ему поспать.
Барнаби опять посмотрел в ночное небо. Веки у него тяжелели. Завтра он наконец-то снова увидит маму и папу, не говоря уже про Генри, Мелани и Капитана У. Э. Джонза. Завтра его отвезут домой в Киррибилли. Но что же на самом деле изменилось? Его выгнали из дому за то, что он не такой, как все прочие мальчишки, а он, хоть и научился многому в путешествиях, по-прежнему не умеет твердо стоять на земле.
Глава 24
Что бы ни значило "обычный"
Наутро Барнаби сидел на кровати и читал "Вокруг света за восемьдесят дней", которую ему принесли из больничной библиотеки. В световой люк у него над головой сияло солнце - прямо на страницы. От этого путешествие Филеаса Фогга и его верного камердинера Паспарту казалось только интереснее. Барнаби очень увлекся - Филеас только что опоздал на пароход из Гонконга в Йокогаму, - но тут дверь палаты распахнулась.
- Барнаби! - воскликнули хором два голоса.
Барнаби поднял голову: в дверях стояли два человека, и лица у них были какие-то тревожные.
- Привет, мам, - сказал Барнаби, отложив книгу. Он удивился, что и сам скорее тревожится, а не просто рад встрече. - Привет, пап.
- Мы не знали, что с тобой стало, сын, - сказал Элистер, подходя к кровати. Он хотел было неловко обнять мальчика, но передумал и ограничился тем, что пожал ему руку. Барнаби решил, что странно так говорить. Он же явно был посвящен в план: Барнаби отлично помнил странный разговор родителей за завтраком в тот день.
- Здравствуй, Барнаби, - сказала Элинор, нагнулась и поцеловала его в щеку. Она держалась так, словно ничего ужасного у Кресла миссис Мэкуори никогда не случалось. Барнаби вдохнул аромат ее духов - от мамы знакомо пахло домом. Ему стало одновременно очень одиноко и очень печально. - Как ты себя чувствуешь?
- Нормально, - ответил Барнаби. - Я не болею.
- Тогда тебе и в больнице не место, правда? Обычно люди не бывают в таких местах, если с ними все в порядке.
- Вы это врачам расскажите, - сказал Барнаби. - Они меня сами сюда привезли. Когда я вернулся из космоса, то есть.
Садясь на краешек кровати, Элинор вздохнула. Провела пальцем по тумбочке - нет ли на ней пыли.
- Все эти разговоры про космос - чепуха на постном масле, - сказала она. - Я уже устала их слышать. Обычно люди не отправляются исследовать какие-то другие миры, если сами в них не живут. У нас тут вполне превосходная планета, если тебе интересно знать мое мнение.
- В этом ты права, Элинор, - поддакнул Элистер, расположившись на единственном стуле в палате. - Не понимаю я этих исследователей. Чем они вообще себе думают?
- Но если б не было никаких исследователей, никто бы не открыл Америку, - сказал Барнаби.
- Вот именно, - хором сказали мама и папа и переглянулись.
После этого все замолчали на несколько минут. В палате стало как-то очень неловко. Если б они могли видеть, как неощутимо тускнеет краска на стенах, они бы увидели. Если бы могли слышать, как неощутимо у них на головах растут волосы, они бы услышали.
- Как Генри? - спросил Барнаби, нарушив молчание. Жалко, что брат не пришел в больницу навестить его.
- Генри как Генри, - пожала плечами Элинор, словно это ответ. - Нормально. Совершенно обычно.
- А Мелани?
- Тоже нормально. И тоже вполне обычно.
Барнаби кивнул - слышать это было все-таки приятно.
- А что с Капитаном У. Э. Джонзом? - спросил он.
- Честно говоря, - ответил Элистер, - Капитан У. Э. Джонз в последнее время что-то загрустил. Как-то медленно хвостом виляет.
- Чепуха, - возразила ему Элинор. - Собака как собака - они все такие. Совершенно обычное дело для собаки - грустно выглядеть, и Капитан У. Э. Джонз - совершенно обычная собака. Мысленно по-прежнему гоняется за белками. В общем, твои брат и сестра через некоторое время тебя тут навестят. Они страшно хотят тебя повидать.
- А просто домой вернуться мне что, нельзя? - тихо спросил Барнаби, толком даже не зная, что они ему на это ответят, да или нет. - Я бы с ними тогда и встретился дома.
- Конечно, можно, - сказала Элинор, немного отстранившись: через световой люк над кроватью Барнаби солнце падало прямо на нее. - Если ты этого хочешь, - тише добавила она.
Барнаби задумался. Наверное, этого он и хочет. В конце концов, куда ж еще ему идти, как не домой?
- Вот только тут это… вот что, - произнес Элистер, тщательно откашлявшись и выпрямившись на стуле так, словно ему предстояло сообщить важное известие. - Мы с твоей мамой… в общем, мы совещались с тех пор, как вчера вечером нам позвонила доктор Уошингтон и сказала, что ты здесь. Это касается всех твоих полетов. Давай будем честны, сын: мы мирились с ними, сколько могли. Восемь лет - уже почти девять. Обычные семьи столько не выдерживают.
- Мы и есть обычная семья, Элистер, - настойчиво поправила его Элинор и сердито посмотрела на мужа, а затем перевела взгляд на Барнаби: - Но твой отец прав. Ты восемь лет летал себе под потолком, валялся там на своем матрасе "Беллиссимо" средней жесткости из "Дэйвида Джоунза", отказывался ходить в обычные школы…
- Никуда ходить я не отказывался, - сказал Барнаби и сел на кровати. - Это вы меня отправили в академию для нежеланных детей "Юный лосось". Я с самого начала туда не хотел.
- Ох, ну вот ты к нам придираешься. Суть в том, что, если ты собираешься вернуться домой в Киррибилли, тебе придется раз и навсегда прекратить всю эту белиберду. Хватит привлекать к себе внимание. Сегодня утром возле нашего дома опять собрались фургоны телевидения - выспрашивали про мальчика, который вернулся из космоса, про мальчика, которого на земле ничем не удержишь, про мальчика, который умеет летать, как воздушный шарик. Совсем как в тот раз, когда ты утверждал, будто влез на мост десятимиллионным человеком.
- Но я ведь даже не знал, что окажусь десятимиллионным! - закричал Барнаби, очень огорчившись от такой несправедливости. - Для меня это был такой же сюрприз, как и для вас.
- Ты не можешь не привлекать к себе внимания, правда? Вот в чем вся проблема. А мы этого терпеть больше не намерены. Вот мы тебя и спрашиваем, Барнаби, - если ты вернешься с нами домой, даешь ли ты слово быть как все? Обычным мальчиком? И навсегда прекратить это свое летание?
- Возможно, ему и не придется ничего обещать, миссис Бракет, - раздался женский голос. Все повернулись к дверям - там стояла доктор Уошингтон, в руках у нее был планшет с какими-то графиками и таблицами. Она представилась родителям Барнаби, быстро осмотрела их, послушала через стетоскоп, смерила температуру и улыбнулась. - Мне кажется, у меня для вас есть хорошие новости, - сказала она.
- Ну, нам они сейчас уж точно не помешают, - устало произнесла Элинор в ответ. - Что такое?
- Мне интересно, вы когда-нибудь водили Барнаби на прием к ушному специалисту? Когда он был маленький, я имею в виду?
- Нет, - покачала головой Элинор. - Мальчик почти все время проводил на потолке. И у него с ушами все в порядке. Совершенно обычные у него уши. А в чем дело?
Доктор Уошингтон немного помялась, сверилась с таблицей, а затем кивнула - очевидно, выводы ее удовлетворили.
- Вчера, - объяснила она, - когда привезли вашего мальчика, Космическая академия попросила меня полностью освидетельствовать его, чтобы убедиться, что он не принес с собой на Землю никакой космический вирус.
- Вы же не хотите сказать, что он его принес? - воскликнула Элинор, всплеснув руками. - И это станет его последним глупым капризом? Превратиться в носителя какой-то злонамеренной инопланетной формы жизни?
- Нет, с ним все в полном порядке, миссис Бракет, - покачала головой доктор Уошингтон. - На самом деле, похоже, его организм не проявляет никаких негативных реакций на то, что мальчик провел всю последнюю неделю в глубоком космосе.
- Вообще-то я был только в среднем космосе, - поправил ее Барнаби.
- Ну, каким бы этот космос ни был, организм мальчика пережил это испытание на удивление хорошо. И никаких травм от того, что он облетел вокруг Земли после того, как вы неудачно выпустили его в Сиднее, он, похоже, тоже не перенес, - прибавила она, слегка вздев бровь, словно ей самой это показалось подозрительным.
Элинор неловко поерзала на кровати и уставилась на что-то в световом люке.
- Зато я обнаружила вот что, - продолжала доктор Уошингтон. - Дисбаланс у Барнаби в ушах. Верхний, задний и горизонтальный каналы у него устроены совсем не как у всех. Каналы эти, видите ли, соединяются и контролируют наше ощущение равновесия. Это значит, что давление в черепной коробке у мальчика не со-настроено с внешним, поэтому, что бы он ни делал, он неизбежно взлетит. Хотя, если соблюдать строго научную точность до конца, он не летает. Он падает.
- Падает? - переспросили Элистер и Элинор, удивленно воззрившись на врача.
- Именно. У большинства людей устройство ушных каналов обеспечивает соблюдение закона всемирного тяготения, но в случае Барнаби, у которого три этих канала проходят ровно наоборот - они перевернуты, - мозг не способен верно истолковать сигналы, которые ему поступают. Мозг считает, что все вокруг - вверх тормашками. Поэтому Барнаби постоянно падает, только не вниз, а вверх. Его мозг убежден, что ему нужно перемещаться именно в эту сторону. Мы все упорно остаемся на земле, он же упорно стремится от нее оторваться… Кроме того, это объясняет, почему он не летал в кабине орбитальной станции, - продолжала доктор Уошингтон. - Воздух туда нагнетается под давлением, чтобы астронавты не парили в пространстве и не стукались головами о потолок. То же самое применительно к Барнаби удерживало его на полу, но там воздух - не такой, как здесь. На Земле астронавты никуда не улетают, а Барнаби бы улетел. Вам хоть немного понятно?
- Не очень, - ответил Элистер.
- Совершенно ненормально, - возмутилась Элинор.
- Да, такое встречается редко, я сама готова это признать. Но дело в том, что все можно исправить.
Элистер и Элинор чуть не подскочили на месте и уставились на нее.
- Правда? - недоверчиво спросила Элинор.
- Разумеется, - ответила доктор Уошингтон. - Я и сама могу это сделать. Фактически, операция очень несложная. Займет всего час-другой.
- А когда закончится?..
- Когда закончится, Барнаби больше не будет летать. Станет как все прочие. Обычным ребенком. Что бы ни значило слово "обычный".
С этими словами доктор Уошингтон улыбнулась, Элистер ощерился, а у Элинор был такой вид, будто она готова завопить от восторга и пуститься в пляс по всей палате. Только один человек не был уверен, как ему относиться к этому известию, способному перевернуть всю его жизнь. Сам Барнаби. Но на него никто не смотрел - и его мнение, судя по всему, никого не интересовало.
- Как скоро вы сможете ее сделать, доктор? - спросил Элистер. - Хотите, мы его прямо сейчас подержим? Я уверен, анестезия ему не нужна. Он очень прочный маленький мальчик. Сделан из чистого упрямства.
- Ну, быть может, не прямо сейчас, - ответила доктор Уошингтон, делая пометку в таблице: проконсультироваться со штатным психиатром. - Но сегодня операция возможна. Я могу назначить Барнаби часов на шесть, если вам так не терпится. Потом ночью он хорошенько выспится, еще сутки - под наблюдением, и завтра к вечеру Барнаби вполне сможет вернуться домой.
- И вы совершенно уверены, что он станет обычным? - спросила Элинор.
- Таким же обычным, во всяком случае, как вы или ваш супруг.
А больше Элистеру и Элинор ничего и не требовалось.
Глава 25
Привычная прелесть полета
В конце дня к Барнаби в больницу пришли Генри и Мелани. У них с собой была большая кожаная сумка, слега расстегнутая сверху, внутри что-то возилось и позвякивало. Посмотрев на своего младшего брата на кровати, Мелани поставила сумку на пол, и та как-то свернулась и совершенно затихла.
- Барнаби! - воскликнула Мелани, кинулась к нему и крепко обняла. - Мы так по тебе скучали. Я только на пустой потолок погляжу - и сразу в слезы.
- Привет, Барнаби, - сказал Генри и тоже его обнял. - Ты как вообще?
- Нормально, - ответил Барнаби. - У меня было много отличных приключений. Встретил много необычных людей. Повидал много интересных мест.
- А хочешь знать, что было тут, в Сиднее? - спросила Мелани.
- Ну еще бы!
- Ровным счетом ничего, - ответила она и скривилась. - Тут так скучно. Вообще ничего не происходит.
- Но это же великолепнейший город на свете!
- Это ты так считаешь. Вот бы нам уехать куда-нибудь и попасть в отличные приключения. Тебе так повезло.
Барнаби не знал, что на это ответить. Он не привык, чтобы ему завидовали.
- А что случилось после того, как я улетел? - спросил он. Ему очень хотелось знать, как его исчезновение объяснили остальным Бракетам. - Что мама с папой сказали? Они часто меня вспоминали?
- Сначала - немножко, - ответила Мелани. - А потом, когда стало казаться, что ты больше не вернешься, и вообще перестали. Они сказали, что ты сам виноват, раз вот так взял и улетел.
- По-моему, тут не только я виноват, - произнес Барнаби, слегка опечалившись.
- Ну да, - подтвердил Генри. - То есть нет - не только, наверное. Но все равно надо было слушаться, когда тебе говорят.
Барнаби нахмурился.
- Чего слушаться? - спросил он. - Ты о чем это?
- Ну, мама нам рассказывала, что ты начал ныть, дескать, в рюкзаке жарко, - объяснила Мелани. - Она тебе сказала, что у тебя нет выбора - только ходить с рюкзаком, иначе улетишь. Но ты стал капризничать и слушать ее не захотел.
- Она сказала нам, что ты его снял из непослушания, - добавил Генри. - И сразу взлетел. Она пыталась тебя поймать, но тут налетел ветер, и она глазом моргнуть не успела, как тебя уже унесло высоко.
- Но мне кажется, они тебя уже простили, - сказала Мелани.
- Конечно, простили, - отозвался Генри. - Они же так рады, что ты вернулся живой и невредимый. Что такое, Барнаби? Ты какого-то странного цвета стал. Все же так было, нет?
Барнаби открыл было рот - в нем из живота к горлу поднимался огромный клубок ярости. Дома его не было много недель; иногда он почти ничего не ел, иногда не знал, где будет ночевать, и не раз его критиковали за неприятный запах. Бывали времена, когда он очень боялся, и бывали времена, когда ему было очень одиноко. Барнаби посмотрел на брата с сестрой - ему хотелось рассказать им, как именно все произошло и как он вообще оказался в такой ситуации. Но у них были такие встревоженные лица, что стало понятно: они не просто поверили родителям - им было нужно верить в их версию событий. Потому что о чем-либо другом даже помыслить было ужасно.
- Да, - наконец ответил Барнаби, сглотнул комок и отвернулся. Он не мог смотреть им в глаза. - Да, все было именно так. Надо было послушаться маму. Но вы же меня знаете - мне всегда все надо делать по-своему.
- Ну, это - обычное дело, - улыбнулся ему Генри.
Они не успели ничего больше сказать - открылась дверь, и в палату заглянула медсестра, довольно сварливая. Казалось, она в ужасе от того, что увидела внутри.
- Дети! - воскликнула она. - Здесь не должно быть никаких детей!
- Но это же детская больница, - сказал Барнаби.
- Ты можешь остаться, - рявкнула медсестра, показав на него пальцем. - А эти двое? Брысь! Мы не разрешаем таким детям являться сюда и разносить твои кошмарные инфекции другим пациентам. Сейчас же брысь! Все вместе! Кроме тебя, - добавила она, опять ткнув в Барнаби. - Кыш, кыш, кыш!
Генри и Мелани вздохнули и повернулись к брату.
- До завтра, Барнаби, - сказала Мелани. - Увидимся после операции.
- Мама вам и про нее рассказала, да?
- Да, и она очень рада.
- Брысь отсюда! - повторила медсестра. Она уже чуть не кричала. - Кыш, кыш, кыш!
- Ой, а мы тебе подарок принесли, - сказала Мелани, спрыгивая с кровати. Носком туфли она быстро подвинула большую сумку поближе, и та снова всколыхнулась - притихла - опять как-то странно дернулась. И улеглась спокойно. - Только пока не смотри, - добавила Мелани, сделала большие глаза, словно пыталась передать брату секретную информацию, и качнула головой в сторону медсестры. - Подожди, когда уйдем.
Они поспешно вышли в коридор, чтобы их больше не бранили, и дверь за ними закрылась. Барнаби остался в палате один. Он посмотрел на большую кожаную сумку: что же в ней может быть? Протянул руку, расстегнул - и, к его величайшему удивлению, из сумки что-то выпрыгнуло прямо к нему на кровать.
- Капитан У. Э. Джонз! - воскликнул Барнаби в полном восторге. Пес подскочил к самому его лицу и облизал его так тщательно, как Барнаби уже давно не умывался.
Днем, за пару часов до назначенной операции, санитар вкатил в палату кресло и сказал, что если Барнаби хочется посмотреть на что-нибудь новенькое, то может покататься по коридорам. Капитал У. Э. Джонз спрятался под кроватью, а Барнаби перескочил в кресло, пристегнулся и отправился в экспедицию.
Куда бы ни кинул он взгляд - везде были дети. В пижамах и халатах, они либо гуляли взад-вперед по коридорам с родителями, либо лежали в палатах, а родственники сидели рядом с их кроватями. Они играли в шахматы, трик-трак или "Скрэббл", что-то читали. Насколько Барнаби видел, он был такой один - сам по себе.
Свернув за угол, он увидел доктора Уошингтон - та сидела за столом, стучала по клавишам, вводя какие-то данные в компьютер, что-то записывала в блокноте и срисовывала с экрана какие-то графики. Барнаби подъехал ближе.
- Здравствуйте, доктор, - сказал он.
- Здравствуй, Барнаби. - Она повернулась к нему и улыбнулась: - Тебе чем-нибудь помочь?
- Я только хотел спросить… - начал он, тщательно обдумывая вопрос. - А что будет, если мне не сделают операцию?
- Тебе придется делать операцию, - ответила врач, словно о чем-либо другом не могло быть и речи. - Твои родители уже подписали все документы, а я боюсь, что когда речь заходит о восьмилетних мальчиках, то последнее слово все-таки остается за их родителями.
- Да, но теоретически? - упорствовал Барнаби. - Если б они, то есть, ничего не подписали? Если б они не хотели делать мне операцию?
- Но они же хотят.
- А если б не хотели?
Доктор Уошингтон на минуту задумалась и пожала плечами.
- Ну, как такового ничего не произойдет, - ответила она. - Ты останешься точно таким же, каким был. Будешь и дальше летать. И никогда не сможешь сам ходить ногами по земле.