И вот они собрались в кабинете физики, потому что там есть затемнение. Опустили шторы, в кабинете темно. Золотцев, конечно, тут же пополз в темноте под столами. Но Света сказала:
- Золотцев, перестань ползать под столами. Все прекрасно знают, что это ты.
- Ябеда и подлиза, - отозвался Золотцев и сел на место.
Галина Ивановна сидела сзади; она сказала, что нехорошо мешать, когда твой товарищ хочет показать свою работу.
И тогда все стали кричать:
- Тише! Как не стыдно!
- Тише!
Громче всех кричал Золотцев. Но Тимка услышал за этим криком и Катин голос.
- Тихо! - громко кричала Катя. - Сейчас будет кино!
Тимке стало сразу легко и как-то тепло.
Когда все накричались и затихли, Тимка сказал:
- Сейчас будет кино.
- Знаем! - крикнул Золотцев.
- Опять? - раздался в темноте строгий голос Галины Ивановны. - Золотцев!
- Как что, так сразу Золотцев, - сказал Золотцев и успокоился.
На экран, который висел там, где обычно бывает классная доска, лёг яркий квадрат света. Тимка сказал:
- Этот фильм я снял в Зоопарке Он из жизни животных.
Затрещал тихо проектор, и все увидели, как из подъезда вышла девочка с хозяйственной сумкой в руке. Она весело шагала по двору, солнце освещало красную куртку.
- Да это же Катя! - закричал в восторге Золотцев.
Все стали хохотать, толкаться и кричать:
- Вот это да! Из жизни животных! Ну, Тимка, ты даешь!
А Серёжа сказал непонятное слово:
- Казус.
Галина Ивановна безуспешно просила:
- Тише! Тише!
Приоткрылась дверь, и заглянул директор Вячеслав Александрович.
- У вас кино? А я думал, землетрясение.
Только после этого стало тихо. И все услышали, как Тимка бормочет:
- Перепутал плёнку. Скрытой камерой. Даже сам не знаю…
Человек не виноват, что иногда с ним происходят несуразные случаи. Тимка не хотел ничего плохого. Но Катя этого не знала. Она вскочила, чуть не плача, и сказала на весь класс:
- Никогда тебе не прощу! Так и знай! Ни за что на свете!
- Я знаю, - печально отозвался он.
Только Галина Ивановна сказала мягко:
- Ну вот видите, ребята, это случайность. Тима нам объяснил - он перепутал плёнку. А нам и про Катю интересно, правда? Показывай, Тима, дальше.
Тимка в нерешительности стоял около проектора. Аппарат молчал.
- Ну, Тима, ты же всех задерживаешь.
И по экрану снова пошла Катя. Она несла свой кефир и батон. Она остановилась и стала кидать кусочки хлеба птицам.
- Охрана природы, - сказал Серёжа.
- Какая курточка красивая! - вздохнула Света.
- Курточка красивая, - как всегда повторила за Светой Эля.
- Цветное кино-то, - с уважением произнёс Золотцев. - Тимка молодец у нас.
- Фильм называется: "Девочка из нашего дома", - сказал Тимка. А на экране львёнок и щенок качались на качелях, обезьяна чистила апельсин маленькими коричневыми ручками. Плавно плыл по тихой воде белый лебедь, похожий на цифру "два".
Все смотрели на экран и смеялись, только Катя прикрыла лицо руками. Она не хотела смотреть не только на самого Тимку, но даже на экран, на котором шёл его фильм.
Тимка стоял сзади всех, у проектора. Он видел, что Катя закрыла глаза ладонями. Он даже подумал, что она плачет. Но ему не было видно, что Катя сквозь щёлочку в пальцах смотрит на экран. И не знал, что ей нравятся львёнок, собака, ослик и лебеди. И очень нравятся смешные мартышки.
Тимка знал, что Катя человек обидчивый. Но он не знал, что у нее есть чувство юмора. А оно у Кати было. И поэтому Катя там, под ладонями, улыбалась. Она думала: "Какой нелепый, странный и хороший мальчик Тимка".
А Тимка закончил показ кинофильма, включили свет. У Тимки в ушах звучал голос: "Никогда тебе не прощу! Ни за что!"
Он забыл, что Катя говорила это уже не в первый раз. А потом всё-таки прощала.
Славка! Скажи им!
Неужели Люба так и не узнала, что было в Славкиной записке? Ведь ей так важно было это узнать…
После того как узнала, что записка пропала, прошло несколько дней. Вдруг потеплело, и снег стал таять, с крыш закапало. И тут все во дворе спохватились и опять полюбили снег, который за зиму всем успел надоесть.
- В снежки! - крикнул Славка.
- В снежки! - крикнул Перс.
И Коляня молча залепил снежком в Любку, а Любка в Коляню, да так ловко, что сшибла шапку.
Смешно!
- Ах, ты шапки сшибать! - кричит Коляня.
Красный, мокрый, несется по двору. А Люба от него. А Славка где-то рядом. Хорошо убегать! Хорошо догонять! Снег пахнет стираным бельём чистым и холодным, он пахнет ветром и почему-то свежим огурцом. Бах! - снежок в спину. Раз! - и повалили Перса в сугроб.
Какая война? Какие бомбёжки? Кто всегда хочет есть? У кого продранные валенки? Всё забыто! Они самозабвенно играют в снежки! Это сейчас самое главное и самое прекрасное и поглотившее всех занятие. Самое великолепное занятие на свете!
И тут выходит Валя Каинова. Она идёт по длинному двору, у неё такое лицо, как будто здесь никто не носится и не орёт и, уж конечно, не играет в снежки.
Валя останавливается в стороне и смотрит, слегка наклонив набок свою красивую голову. И косы перекинуты на грудь, длинные, светлые. Подумаешь!
Валя всегда умела сделать так, что все обращали на неё внимание. Даже если не хотели, всё равно обращали. Стояла она всегда на том самом месте, где её лучше всего было видно. Говорила таким голосом, который лучше всего слышно. И с такой интонацией, которая делала её слова значительными, хотя они и не были значительными. Но это Люба понимала потом, когда Вали не было рядом. А пока Валя была здесь, Люба вместе со всеми мальчишками и девочками поддавалась Валиному обаянию и ничего не могла с этим поделать. И за это не могла терпеть Валю Каинову.
Тогда, давно, до войны, Любе казалось, что она не может жить без Лёвы Соловьёва. Все могут, Валя может, а она не может. Так почему же он выбрал Валю! Это несправедливо! И не Лёва виноват в этой несправедливости. Виновата Валя.
Теперь Лёва с бабушкой в эвакуации. Валя выходит во двор, и по-прежнему она всегда заметна. Не играет со всеми - заметно: все играют, а Валя - нет. Начнёт играть - всё равно заметно: это играют все, а это - Валя. С этим ничего нельзя поделать. Коварство и хитрость разоблачить трудно, но все-таки можно. Нельзя разоблачить красоту…
Вот Валя стоит возле стены - мягкие косы, длинные ресницы, сияние в глазах. Все играют в снежки, а Валя стоит и не играет. Ногой в маленьком чёрном валенке разрывает, раскидывает снег возле стены. Она красиво и задумчиво воротит его. Люба готова спорить на что угодно, что никакой задумчивости нет - о чём ей думать-то? Но вид лирический, немного печальный. И печаль ей к лицу.
Валина нога кажется особенно ладной в аккуратном валеночке. Вдруг Валя наклоняется и поднимает с земли липок бумаги, свёрнутый квадратиком. Он лежал, припорошённый снегом. Люба в ту же секунду поняла, что это записка. Та самая. Она упала из ящика ночью, её отнесло ветром сюда, к забору.
Люба кинулась к Вале:
- Это моё! Дай!
А Валя легко и красиво отвела руку:
- Откуда ты знаешь, что это тебе? Это записка.
И Валя развернула и читает вслух, а все стоят и слушают.
- "Ты самая лучшая девочка на всей земле".
Прочла своим красивым звонким голосом и смеётся:
- А ты, Любка, говоришь, что тебе. Я же сразу сказала, что не тебе эта записка.
- А я говорю - моя! - кричит Люба и тянется за запиской. Ей в этот момент кажется, что если записка окажется в её руках, то все как бы встанет на свои места: Славка написал ей такие прекрасные слова, ей, Любе. Ей всего двенадцать лет, а Вале - четырнадцать. Ну и что? Разве нельзя, чтобы в твои двенадцать лет хоть кто-нибудь считал тебя лучшей девочкой на всей земле?
- Люба, - певучим голосом, нарочно певучим, чтобы было насмешливо, уговаривает Валя, - ну почему ты решила, что это написано тебе? Да и кто тебе мог это написать? - Она специально делает нажим на слово "тебе". - Тебе, такой маленькой, некрасивой, тощей, в пальто до пупа, в растоптанных, сто раз подшитых валенках. Ты не доросла еще до таких слов.
- Моя, я знаю! Я, честное слово, знаю, - твердит Люба, но никак не дотянется до записки. А все смотрят, а Коляня смеется. И Люба сама слышит, как неубедительно звучат ее слова. Слова вдруг потеряли окраску: серые, вялые, плоские. Нет душевных сил вдохнуть в них жизнь.
Люба оборачивается к Славке. Только он может сказать два слова, и все поверят, и перестанут смеяться. Она молча, глазами просит:
"Славка! Скажи им!"
Славка опускает глаза и молчит. Славка молчит! Люба смотрит на него, даже подалась к нему, а он молчит. Он наклонился, слепил крепкий, совершенно круглый снежок и со всего размаха залепил его в стену рядом с Валей.
Валя отстранилась, хотя прекрасно знает, что никто не кинет в неё, в Валю, таким крепким, как лёд, снежком. В кого-нибудь другого кинут, тому, другому, ничего не сделается - потрёт ушибленное место, поморщится - и всё. Но в Валю - нет.
Она, смеясь, сделала вид, что испугалась, сказала:
- Ну прямо снаряд… Слава, а может быть, это ты написал?
Она держит записку двумя пальцами, отстранив от себя, с таким выражением лица, как будто записка грязная или мокрая. Потом наступил такой момент, когда Люба могла бы выхватить записку, но это уже не имело никакого смысла. После Славкиного молчания - не имело.
С последней надеждой - на Славку, прямо в глаза: "Славка! Ну что же ты?"
- Да ладно вам! - вдруг зло говорит Славка. - Играем мы или нет?
И снова слепил снежок, и снопа влепил в стену, осталась на стене снежная пришлёпка.
- Играем! - орёт дурным голосом Коляня.
Какое дело Коляне до всех этих глупостей записки, не записки. Что он, девчонка, что ли?
И с гиканьем понёсся по длинному двору. И Перс, и Славка. Славка, как всегда, быстрее всех.
А Любка уходит домой. И слышит, как за её спиной хохочет Валя.
И Перс, так и не разобравшись, что к чему, кричит:
- Давайте лучше в салочки! Чур, не я!
Люба дома плачет, диванная подушка промокла почти насквозь. Мама пришла, увидела заплаканную Любу и побледнела. Спросила белыми губами:
- Что? Что?
Люба мгновенно поняла, какая ужасная мысль ей пришла, приблизилась к маме. Поняла и заторопилась, чтобы поскорее прогнать эту мысль, и саму тень её, и саму возможность такой мысли и такой чудовищной догадки.
- Ничего не случилось, мама. Совсем ничего. Просто один мальчик залепил мне снежком в спину. И не больно, мам, ну нисколько не больно. Просто обидно. - И Люба всхлипнула.
- Когда же ты вырастешь? - Мама села на стул прямо в пальто и вдруг тоже заплакала. Так они плакали в тот вечер, каждая о своём.
Не бойтесь, Галина Ивановна!
В этот мартовский вечер Галина Ивановна поздно возвращалась из школы: был педагогический совет.
Галина Ивановна шла по бульвару с красивым, немного сказочным названием Звёздный. Навстречу шли люди - просто гуляющие и гуляющие с собаками. Собаки были самые разные - очень большие и очень маленькие, гладкие и кудрявые. Была даже одна собака в клетчатом комбинезоне со специальной дырочкой для хвоста.
В стороне высокая гора, и там кричат ребята. В предвесеннем воздухе особенно звонко звучат голоса:
- Эй, лыжник! Отойди, пропусти на санках!..
- Боишься? Не бойся! Не бойся!..
- Леночка! Леночка! Осторожно! Упадёшь!.. Так и есть! Упала! Что же ты смеёшься? Отряхнись!..
- С дороги, куриные ноги!..
Крик радости, полного счастья, напористый крик - он рвется из ребят вечером на горке. Для прохожих эта горка - место, которое надо поскорее обойти, чтобы не стукнули по ногам или по хозяйственной сумке разогнавшиеся санки; чтобы не ткнули ненароком в бок лыжной палкой; чтобы не заломило в голове от шума и мелькания несущихся вниз и вверх мальчишек и девочек.
Для ребят горка - место радости, смелости, риска. Кто ты такой? Трусишь? Жмёшься в сторонке? Несешься сломя голову? Уступаешь всем дорогу? Или тебе все уступают? Разные характеры, разные люди.
- С дороги, куриные ноги!..
Скоро весна. Совсем особенно пахнет воздух. Наверное, это один из последних вечеров на горке. Скоро она потемнеет, снег станет некрасивым, грязным - и растает. И все эти мальчишки и девчонки будут проходить мимо, не глядя в сторону горки.
Галина Ивановна садится на скамейку. Ей некуда спешить: дома её никто не ждёт, Галина Ивановна живёт одна. Она сидит, с удовольствием вдыхает чистый воздух. Воздух холодный, а пахнет весной.
Рядом садится старушка, она держит на поводке белую кудрявую болонку.
- Бэби хочет побегать? - наклоняется старушка к болонке. - Бэби не будет выходить на проезжую часть? Не будет подходить к бульдогу? Не будет убегать далеко?
Старушка отцепляет поводок, Бэби радостно несётся по дорожке.
- Отдыхаете? - спрашивает старушка Галину Ивановну. - Сейчас все такие переутомлённые.
- Да, вот сижу.
- А вам шум не мешает?
- Какой шум? Ах, этот? Нет, я не реагирую. Привыкла.
- На заводе, наверное, работаете? В шумном цехе?
- В горячем цехе, - отвечает Галина Ивановна.
- Что вы говорите! Вредное производство? Вы такая хорошенькая…
- Ну что вы, - смущается Галина Ивановна. - Я люблю свою работу. Конечно, у меня не всё получается.
- Простите… Я не вижу Бэби. Бэби! - Старушка зовёт, волнуется, а Бэби ввязался в драку с двумя большими собаками.
Старушка убегает разнимать, а Галина Ивановна остается одна. Ей хочется в этот синий вечер посидеть, подумать.
Директор Вячеслав Александрович на педсовете, как всегда, говорил о каждом классе. И Галина Ивановна волновалась, ожидая, когда он начнёт говорить об её пятом "Б". Перед Вячеславом Александровичем Галина Ивановна всегда робеет, как ученица перед учителем. И сама себя за это ругает. Она напоминает себе, что она взрослый человек, педагог. Она окончила педагогический институт с отличием. И работала в ПТУ. Она справлялась с работой, добросовестно относилась к своим обязанностям так написано и характеристике. Почему же, когда она встречает директора Вячеслава Александровича, она смущается, как будто в чём-то виновата?
На педсовете Галина Ивановна села у самой двери, подальше от стола Вячеслава Александровича. И тут же сама себе сказала: "Могла бы сесть поближе, нечего бояться".
Шёл педсовет. Завуч Роза Семёновна читала сводку успеваемости. Высказывались учителя. О хороших учениках говорили немного, с ними и так, без разговоров, было всё в порядке. Говорили о слабых учениках много и подробно. О том, что им надо подтянуться, что с плохими оценками пора кончать, что многие учащиеся учатся ниже своих возможностей.
Галина Ивановна ждала, что скажет директор об её классе.
…Теперь она сидит на Звёздном бульваре, слушает, как шумят на горке беспечные дети, у которых нет никаких неприятностей и совершенно никаких забот, вспоминает педагогический совет.
Она опять видит лицо директора, сосредоточенное, непроницаемо спокойное. Именно такое лицо должно быть у настоящего педагога.
Директор говорит об её классе:
"Пятый "Б" - прекрасный класс. Высоко интеллектуальный. Даже Золотцев, обратите внимание, товарищи учителя. А всё потому, что классный руководитель Галина Ивановна Мартынова работает с классом творчески. Галина Ивановна педагог молодой, опыт у неё небольшой, а вы посмотрите, какие огромные сдвиги произошли в пятом "Б", даже с Золотцевым. Он совершенно неузнаваем. В нём появилась усидчивость, скромность, вежливость. А как мы намучились с этим учащимся в своё время. Вот что значит найти индивидуальный подход к каждому ученику, именно к каждому!"
Над головой Галины Ивановны пролетает невидимый самолёт. Рычит мотор в тёмном небе, плывут огни - зелёный и красный. На горке звонкий голос кричит:
- Отдай санки! Отдай, говорю, по-хорошему!..
Галина Ивановна постепенно возвращается к действительности. Если бы директор Вячеслав Александрович сказал сегодня о ней хоть что-нибудь похожее! Она бы тогда была самой счастливой учительницей в мире. Но, к сожалению, он не сказал ничего такого. Это была просто мечта. Мало ли что придумается человеку на бульваре со сказочным названием Звёздный.
А как было на самом деле?
На самом деле директор сказал совсем другое:
- Пятый "Б". Ученики могли бы учиться лучше, многие учатся ниже своих возможностей. Многие несобранны, особенно Золотцев. Конечно, и понимаю, вы, Галина Ивановна, педагог ещё неопытный. Но вы же учитель. Значит, должно быть творчество, терпение и, конечно, индивидуальный подход. Одно дело - Агеева, другое - Золотцев. Пока поздравить вас, Галина Ивановна, не с чем. Успеваемость класса оставляет желать много лучшего. Дисциплина тоже.
- А что Золотцев? - забормотала Галина Ивановна. - Почему-то как что, так Золотцев.
И в эту минуту за дверью кабинета директора, где проходил педсовет, раздался истошный крик:
- Вика! Чечевика! Овсянка!
Галина Ивановна вздрогнула, покраснела, как девчонка.
Все засмеялись. Завуч сказала:
- Иллюстрация к вышесказанному. Золотцев в своём репертуаре.
А директор посмотрел на Галину Ивановну с юмором и сказал:
- Не расстраивайтесь, Галина Ивановна. Воспитание - процесс постепенный. Может быть, когда-нибудь мы все будем гордиться, что Борис Золотцев учился в нашей с вами школе. Станет великим человеком, очень может быть. А пока - терпение и, конечно, индивидуальный подход.
От сочувственных слов директора слёзы подступили вдруг к самым глазам. Только этого не хватало - расплакаться на педагогическом совете. Она низко опустила голову. Директор в это время говорил уже о другом классе. По коридору с топотом носился Золотцев…