Я понимаю, что читатель сейчас в некотором замешательстве. Он спрашивает у себя, что должен обозначать этот странный телефонный разговор. Не стоит волноваться! Ведь нельзя же подумать, что мы и в самом деле решили прийти на помощь Велиранду в его подлой предательской службе. Нет, дело в том, что предпринятый нами осмотр катакомб породил великолепную идею. Эта мысль несколько дней, так сказать, прорастала в нас и, наконец, стала приобретать все более четкие формы, а затем блистательная идея превратилась в блистательную операцию. Читайте спокойно дальше, и вскоре все будет ясно.
- Пойдем, - сказал я.
Но Олев снова протянул руку к телефонной трубке.
- У нас должно быть алиби, - сказал он задумчиво, набрал номер своей тети и долго болтал с нею обо всякой ерунде.
- О каком алиби ты говорил? - не понял я Олева.
- Кто-нибудь мог видеть, как мы звонили отсюда, - объяснил он. - Если потом это дело начнут расследовать и на нас падет подозрение, можем сказать, что говорили только с моей тетей.
Я понял. На сей раз дело действительно обстояло настолько серьезно, что на каждом шагу необходимо было соблюдать конспирацию.
Мы выбрались из будки телефона-автомата. Ноги словно сами собой понесли нас на Солнечный бульвар, туда, где жил Велиранд.
- Как думаешь, попадется он на удочку? - спросил я у Олева.
Мой друг лишь пожал плечами.
Ответ на мой вопрос дала сама жизнь. С момента телефонного разговора прошло минут десять - пятнадцать, как мы вдруг заметили в другом конце улицы мужчину, который приближался к нам. Полы пальто его развевались. Этот человек был нам хорошо известен - Велиранд. Он торопился в центр города.
В центре города находилась политическая полиция. Кроме того, в центре города находились еще кинотеатр и аптека, но сеанс в кино уже давно начался, а по внешнему виду Велиранда нельзя было сказать, что он не совсем здоров. Куда же еще в таком случае он мог направляться? К кому-нибудь в гости? Но для чего тогда нестись такой рысью? Следовательно, он торопился именно в политическую полицию. Неужели он действительно попался на удочку?
Мы с Олевом свернули в ближайший переулок, чтобы не соваться под нос Велиранду, и скоро расстались.
Ночью мне плохо спалось. Меня мучили разные сновидения, в которых Велиранд и оккупанты играли немаловажную роль. Несколько раз я просыпался в испарине от страха. Но я не придаю сновидениям вообще никакого значения. Ведь сны отражают то, что мы видели или пережили наяву. И я не верю, что по снам можно предсказывать будущее. Поэтому утром я был довольно спокоен, хотя и видел во сне, что сижу за решеткой в тюрьме.
- Уж не болен ли ты, что-то ты очень бледный, - сказала мама, когда я сел завтракать.
- Чувствую себя великолепно, - ответил я с максимальной бодростью в голосе.
У меня не было ни малейшего желания тратить время на измерение температуры.
В подтверждение своего заявления я вынужден был съесть две полные тарелки каши из ржаной муки, потому что мама частенько пыталась определить состояние моего здоровья по моему аппетиту.
Затем я поспешил в детский сад и договорился, какие продукты привезти из подсобного хозяйства. Еще немного времени ушло на то, чтобы запрячь лошадь, и вскоре у дома Олева прозвучал мой сигнальный свист.
Олев не заставил себя ждать. Мы снова уселись на облучок, и бедной коняге, несмотря на ревматизм, пришлось трусить рысью больше, чем когда-либо до этого.
Честно говоря, торопиться нам было некуда. Мы сделали все, что было в наших силах. Ловушка для Велиранда была приготовлена. Но попадется ли Велиранд в нее или нет - это уже от нас не зависело. И все же мы хотели как можно быстрее попасть на Хаасвялья. Мы хотели найти хотя бы крохотную примету того, что наш телефонный звонок дал какой-то результат. Ведь, честно говоря, у нас было мало надежд, что нам удастся обмануть опытного провокатора.
Казалось, время едва тянется. Хотя я часто взмахивал кнутом и лошадь трусила из последних сил, дорога казалась удивительно долгой, будто бы кто-то специально удлинил километры. А получилось так, что мы вообще и не попали на Хаасвялья.
На развилке дороги стоял патруль самооборонщиков.
Один из них преградил нам путь и махнул рукой, чтобы я остановил лошадь.
- Куда едете?
- В Тякена, - ответил я, стараясь придать своему лицу выражение крайнего изумления.
Тякена называлось место, где находилось подсобное хозяйство.
- Дорога закрыта, - сказал самооборонщик. - Вам придется ехать в объезд.
- А что случилось? - спросил Олев.
- Ничего не случилось, - буркнул самооборонщик. - Просто дорога закрыта.
В этот момент позади нас послышалось гудение мотора и мимо пронесся грузовик, в кузове которого было полно солдат.
- Машина же поехала прямо, - сказал Олев. - Неужели же мы на лошади не проедем?
- Не будем обсуждать, - сказал самооборонщик, словно бы рассердившись. - Сказано вам, и все.
- Большой тут объезд? - спросил я.
- Пять-шесть километров, - сказал патрульный и отошел от повозки.
Здесь на развилке собрались и другие люди, которых не пускали дальше. Одна пожилая женщина подошла к нам и многозначительно шепнула:
- Вы, ребятишки, и не думайте ехать дальше! На Хаасвялья облава. Они могут и стрелять начать.
У меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости! Но я не подал виду. Я уже научился скрывать и огорчение и радость.
- Что еще за облава? - безразличным тоном поинтересовался я.
- Парашютистов, сыночки, ловят, настоящих парашютистов, сброшенных с самолета!
- Не знаете, поймали кого? - спросил Олев.
- Всех поймают, - ответила тетенька. - Весь луг Хаасвялья полон солдат.
Мы решили все-таки отправиться в объезд. Иди знай, как долго собираются солдаты лазать по катакомбам, а картошку ведь надо доставить в город.
Лошадь пошла шагом. Нам больше некуда было торопиться. Все стало ясно.
- Кое-кто как следует промочит ноги, - сказал Олев.
Он имел в виду тех солдат, которые должны были войти в первую катакомбу, залитую водой.
Мы-то с Олевом знали, что в катакомбах нет ни одного парашютиста, что там найдут только летучих мышей и четыре бочки пороху. И еще там найдут письмо, очень важное письмо, написанное по всем правилам конспирации.
Вот текст этого письма слово в слово:
ТОВАРИЩИ!
Немедленно уходите! Некто Велиранд, работающий в полиции, говорил в городе, что будет облава. Встреча в следующем условном месте.
Это письмо, оставленное нами у входа в одну из катакомб, естественно, не предназначалось никаким парашютистам. Мы хотели, чтобы немцы потеряли доверие к Велиранду, и для этого предприняли столь сложную операцию.
Велиранда мы больше никогда не видели. В квартиру его вселились новые жильцы. И больше мы ничего о нем не знаем. Но мы крепко надеемся, что он уже не может никому причинить зла.
Я сам не перестаю удивляться, как ловко удалось нам расправиться с Велирандом. Но все было именно так. И Олев может это подтвердить. Правда часто кажется невероятной.
НАХОДКА В ЛЕСУ
Осень принесла хорошую добавку к нашему скудному меню. Я имею в виду грибы.
Я лично очень высоко ценю хождение за грибами. Человек, собирающий грибы, дышит свежим воздухом, наслаждается природой и одновременно занимается полезным делом. Поиски грибов развивают у человека внимание и наблюдательность. Это не какое-нибудь хождение за брусникой, когда ягоды просто загребают обеими руками. Такую работу может выполнять и машина, и я слышал, что даже изобретен какой-то аппарат для собирания брусники. Но попробуйте машиной собирать грибы! Ничего не выйдет!
Мне, конечно, могут возразить, что имеются приспособления, которые даже мины под землей находят, почему же нельзя придумать аппарат обнаружения грибов? На это я отвечу, что мина- это все-таки мина, а гриб совсем другое дело. Когда находят мину - все ясно, ее обезвреживают. Но когда находят гриб, сразу же возникает вопрос: он съедобный, или несъедобный, или даже ядовитый? И тут никакой аппарат не поможет - тут нужен человеческий разум. Правда, Олев говорит, что в будущем начнут конструировать машины с разумом. Может быть. Ведь техника развивается стремительно. Но я не верю, что какая-нибудь машина будущего сможет разбираться в грибах так же хорошо, как моя мама.
От мамы и я научился всем грибным премудростям, которыми теперь делюсь с Олевом, когда мы ходим в лес. У нас с ним есть большое преимущество перед многими другими людьми, которые ходят по грибы, - мы знаем гораздо больше съедобных грибов.
Приведу два примера. Я сам видел, как люди, собирающие грибы, проходят мимо большого гриба, который в научной литературе называется гриб с зонтиком. Они словно не замечают его. Иной раз даже поддевают его ногой. А ведь этот гриб прекрасен: он вкусен, как куриное мясо, как камбала, как шницель. И вкусных опят тоже никто, кроме нас, тут в лесу не собирает. "Опенки!" - говорят люди с пренебрежением и проходят мимо. А ведь с одного пенька можно иной раз набрать грибов полное лукошко.
Однажды утром в воскресенье мы с Олевом бродили по лесу.
Вскоре я потерял своего друга из виду. Я шел своим путем и думал свои думы. Сначала я думал о грибах, потом о Линде. Затем об отце и войне. И в то же время, конечно, шарил глазами по земле, пробирался сквозь кустарник, брел по колено в папоротниках… И вдруг заметил под одной густой елью, ветки которой нависали низко над землей, красноармейскую полевую сумку.
Полевая сумка сильно отсырела. Я открыл ее скорее машинально, чем в надежде что-нибудь найти там. И тем большим было мое изумление, когда ко мне в руки первым делом попал "Эстонско-русский словарь". Обложка его покоробилась. Странички свернулись и пожелтели. Но все-таки это был "Эстонско-русский словарь". Из другого отделения я вытащил топографическую карту. И тут же обнаружился заклеенный почтовый конверт. Адрес, написанный карандашом, мне удалось кое-как разобрать. Наш город. Терновая улица. Дом номер пять. Квартира три. Ю. Кярвет.
Кярвет? С Терновой улицы!
Сунув пальцы в рот, я свистнул. Два коротких свистка и один длинный. Это был наш условный сигнал на случай, если одному из нас попадется хорошее грибное место.
Олев свистнул в ответ. Вскоре он был около меня:
- Ну что, боровики?
- Нет, боровиков нету, зато смотри, что я нашел.
Я показал ему полевую сумку, словарь и карту. Затем протянул ему письмо.
- Странно, - пробормотал он. - Адрес сходится. Это же те самые Кярвет, которых мы предостерегли от Велиранда.
- И сумка командирская.
- Похоже, что так.
- Эти вещи надо отнести туда… на Терновую улицу.
- Я тоже так думаю.
Полевая сумка как раз поместилась ко мне в корзинку. Мы спрятали ее на дно, под грибы. Но так как грибов было маловато, сломали несколько красивых веток рябины и положили их сверху.
- Действительно, забавно, - сказал Олев, - что именно мы должны были найти эту полевую сумку! И с тех пор ведь прошло больше года…
- С каких пор?
- Ну с тех, как сумка осталась тут.
Правда. Как быстро летит время! Уже второй год топчут сапоги немецких солдат нашу землю.
Час спустя мы были на Терновой улице.
Знакомый дом. Знакомый подъезд. Дверь в подвал приоткрыта, как и в тот раз, когда мы тут выслеживали Велиранда.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж.
Олев постучал.
За дверью послышались шаги, и дверь отворилась. Мы с Олевом онемели от неожиданности - перед нами стояла Мээли. Мээли Лиивик из нашего класса. А она-то что тут делает?
Я знал, что Мээли с родителями живет в деревне. До войны она каждый день приезжала в школу на автобусе. Но с началом оккупации автобусы перестали ходить, и на время учебы Мээли переселилась куда-то в город. Так вот где она теперь живет!
- Здравствуйте, - сказала Мээли после недолгого молчания.
От изумления я не мог проронить ни слова. Но Олев взял из корзинки ветку рябины и протянул Мээли.
- Мы ходили в лес по грибы, - объяснил он.
Щеки Мээли покраснели, как гроздья рябины, которые она смущенно рассматривала.
- Заходите!
Мы вошли в квартиру.
Я чувствовал себя виноватым перед Мээли. Она, видимо, думала, что мы пришли только ради того, чтобы передать ей эту ветку рябины. А мы вовсе не затем пришли и даже не знали, что можем встретить тут Мээли.
Мы прошли в комнату и сели. Никто из нас не знал, о чем говорить. Из неловкого положения выручила нас средних лет женщина с добрым лицом, неожиданно вошедшая в комнату.
- Это мои одноклассники, - сказала Мээли.
Согласно этикету, мы встали и поклонились. Оказалось, что это Мээлина тетя. Началась обычная беседа, и мы почувствовали облегчение после недавнего конфузного молчания. Разговор пошел о том, что на паек почти невозможно прожить. Все считали, что в деревне сейчас жить легче. Потом Мээлина тетя перевела разговор на школьные темы.
Она поинтересовалась, как мы сдали вступительные экзамены в гимназию. (У Мээли были все пятерки.) Она еще хотела знать, какие отношения между мальчиками и девочками в нашем классе.
Так мы болтали довольно долго, пока я наконец не решился задать главный вопрос:
- Извините, а в этой квартире живет какая… какая-нибудь госпожа Кярвет?
- Я и есть Кярвет, - сказала Мээлина тетя с легким изумлением.
- А ваш муж в России? - спросил я, так как хотел быть полностью уверенным, что письмо адресовано именно ей.
- Почему вы так думаете?
Да, почему я так подумал? Что ей ответить? Ведь письмо, обнаруженное нами в лесу, мог написать любой родственник, или друг, или просто знакомый. Не мог же я начать объяснять, что Велиранд особенно интересовался именно теми семьями, у которых кто-нибудь находился в России или в Красной Армии.
Олев вышел в переднюю и вернулся с полевой сумкой.
- Мы нашли это в лесу, - сказал он.
Госпожа Кярвет взяла полевую сумку, внимательно осмотрела ее и нашла письмо.
Тогда она встала, отошла к окну и принялась читать. Она читала очень долго. Но, может быть, прочитав, она просто так стояла у окна. Стояла спиной к нам и о чем-то думала.
Наконец она повернулась к нам.
- Сейчас я узнала, что восьмого августа прошлого года мой муж еще был жив. Больше я ничего о нем не знаю.
В комнате возникло серьезное и даже чуть подавленное настроение. Нетрудно было догадаться, что сейчас мы здесь лишние.
- Нам пора, - сказал Олев.
Нас не удерживали.
Мээли проводила нас до двери. С ее лица исчезло радостное оживление. Она даже не пригласила нас зайти как-нибудь еще в другой раз. Наверно, она думала сейчас только с своем дяде.
Мы очень хорошо понимали ее.
ГИМНАЗИЯ
И в эту осень школы тоже не смогли начать работать вовремя. Учебный год начался лишь первого октября. Но вместе с ним начался новый этап в моей жизни: я теперь не просто школьник, который кидается камнями или играет в индейцев. Теперь я гимназист, почти что взрослый человек.
В гимназии все иначе, чем в начальной школе. Школьное здание то же самое, но школьная жизнь совсем другая. Учителя теперь говорят нам "вы". Только классная руководительница Паэмурд с нами на "ты". Мы так специально договорились с нею, потому что обращение на "ты" как-то более привычно и удобно, к тому же учительница Паэмурд симпатичная женщина.
Состав класса у нас пестрый. Многие раньше учились в первой начальной школе. Часть ребят приехала из деревни Из нашего старого класса осталось только семь учеников: кроме меня и Олева, еще Гуйдо, Атс, Линда, Мээли и Мадис Салувээр. Хельдур тоже выдержал экзамены, но где он теперь- неизвестно. То, что Мадис Салувээр попал в гимназию, оказалось большой неожиданностью. В начальной школе он числился среди двоечников. Однажды преподаватель естествознания даже поставил ему двойку с двумя минусами да еще сказал, что это как бы ради поощрения, потому что на самом деле следовало поставить единицу. Но теперь Салувээр тоже гимназист и, как ни странно, до сих пор не получил ни одной двойки. А преподаватель физкультуры даже утверждает, что когда-нибудь Мадис обязательно станет членом сборной команды школы по волейболу, а может быть, даже капитаном.
Атс и Гуйдо сидят на одной парте, так же как и мы с Олевом. И Линда с Мээли сидят тоже вместе, а соседом Салувээра стал какой-то парнишка из первой начальной школы.
В начальной школе мы были полны важности, ходили как хозяева и смотрели на младших благожелательно, но все же с превосходством. Теперь мы сами оказались в их положении, боязливо держимся у стен, когда на переменах абитуриенты прогуливаются мимо нас. Они страшно важные, ходят под ручки, парни и девушки вперемежку. Держать друг друга под руку - это для них совершенно естественное и обычное дело. Если услышишь обрывки разговоров, которые они ведут между собой, непременно обратишь внимание на какое-нибудь сложное иностранное слово, вроде "дегенерирующий", "абстракция", "толерантность"… У меня тоже есть "Ученический словарь иностранных слов", и кое-что я уже оттуда запомнил, например, слово "деспот", которое с удовольствием употребляю, говоря о Гитлере. И все же речь абитуриентов иногда бывает мне непонятной.
На переменах абитуриенты и вообще ученики старших классов любят танцевать в зале. Для них танцы тоже естественная и само собой разумеющаяся вещь. Кстати, на школьных вечерах танцевать не разрешено. Этот запрет объясняют тем, что стыдно веселиться в тылу, когда на фронте гибнет все больше людей.
Уроки в гимназии начинаются непривычно поздно, только в половине пятого. На последних уроках даже начинает одолевать сон, и слова преподавателя проскальзывают мимо ушей.
Но нет худа без добра. Преимущество вечерних занятий - неполадки с электричеством. Иногда неполадки бывают общегородские, но чаще - местного характера. Эти местные неполадки обыкновенно случаются во время или в конце перемены, и, как правило, в тех случаях, когда какому-нибудь классу предстоит писать контрольную работу. Говорят, что у мальчишек из 2 "Б" есть специальный "перегоратель пробок", который изготовлен из двух железных гвоздей подходящей толщины и удобно втыкается в розетку, чтобы вызвать короткое замыкание. Правда, похоже, что учителя уже дознались, в чем дело, и в один из понедельников директор говорил об этих неполадках перед всей гимназией с большим осуждением.