Все Шпаковские слыли крамольниками, отличались житейской трезвостью, приводили нас в смущение характеристиками, которые они давали взрослым. Мы пытались подражать им, но безуспешно: мы не проходили школу мамы Шпаковской.
Мама Шпаковская, женщина жалостливая и сентиментальная, завидев Яшку, твердила братьям, здоровякам и шалопаям, что Яшка теперь несчастный сирота и никто о нем не заботится. И выходило, что Яшку опекать было некому, кроме братьев Шпаковских. Братья уверовали в свое предназначение. Они ходили за Яшкой по пятам, нянчились с ним, как с девчонкой. При мне они отлупили одного из своих друзей, толкнувшего Яшку. На этот раз они оказались в степи из того же стремления опекать Яшку, которого я уговорил на прощание перед отъездом в Ленинград пройти маршрутом по руслу Песчанки.
Где мы сейчас находимся? Я подсчитал: если отсюда до дороги километров тридцать пять - сорок, Яшка к поезду успеет.
Шпаковский, натянув на голову футболку, что-то припоминал. В темноте легче сосредоточиться, по себе знаю.
- Не страшно, если балки шли параллельно руслу Песчанки… - начал я.
Шпаковский засопел, сердито дрыгнул ногой: дескать, не мешай. Я слазил в рюкзак за планшеткой, выдернул из держателя карандаш. Шпаковский кивнул: дескать, рисуй.
Я провел по диагонали листа линию - дорогу из поселка в глубинные совхозы. Допустим, нас высадила машина здесь… Я отчетливо помню: спускаясь к Песчанке, шли на юго-восток. Километров тридцать, не меньше! До русла Песчанки добирались, значит, день. В высоких глинистых, местами обвалившихся берегах чернели брошенные гнезда стрижей, поверху звенели на ветру сухие щетки бурьяна. С переката на перекат перебиралась хиленькая речушка. Песчанка летом местами пересыхает на многие километры. Раньше никто из нас не бывал в ее верховьях. По моему разумению выходило так: мы пройдем по руслу Песчанки до ее впадения в Жаман-Каргалу. Собираясь в этот маршрут, я подсчитал: день хода до Песчанки, полтора дня - по ее руслу до устья. Рядом с устьем - дорога. Сегодня утром мы должны были вернуться в поселок.
Провел линию с юго-востока на северо-запад: грубо изобразил русло Песчанки. Значит, нам следовало два последних дня идти на запад или северо-запад…
Рука Шпаковского отобрала у меня карандаш и уверенно провела толстую неровную линию в низ планшета.
- На юго-запад мы шли, дундуки. Я вспомнил: Яшка брал у меня часы, показывал Ваське, как определяться по солнцу и по часам…
Я лежу на спине и дергаю зубами ворот рубашки - привычка в минуты растерянности. Поднимаюсь, иду к рюкзакам. Яшка лежит с закрытыми глазами. Младший Шпаковский жует хлеб и запивает его водой из фляжки.
- Тебе вчера Яшка показывал, как определяться по часам? Как мы шли?
- Показывал. Два раза, утром и вечером.
- Постой… Утром на юг и вечером на юго-запад?.. А кто из нас осел, этого Яшка не показывал?
- Он вчера не знал.
Подходит старший Шпаковский, отбирает у брата кусок хлеба и начинает жевать. Младший кивает ему на часы: мол, сколько времени?
Я хватаю Яшку за плечи, рывком ставлю на ноги.
- Идти можешь?
- Могу… - Яшка нащупывает рукой стену оврага, наваливается на нее спиной. Его тошнит. Потому ли, что он белобрыс, и уши у него нежны, и взлохмаченная голова на длинной шее, как цветок на вялом стебле, рядом с широкоплечими и смуглыми Шпаковскими он кажется девочкой.
- Ничего, пойдешь! Станешь висеть на мне!
- Тошнит, - тихо говорит Яшка. - В голове шум…
- А-а, иди ты! - я бросаюсь бежать.
Пробегаю овраг, карабкаюсь по склону балки и, задыхаясь, выскакиваю в степь. Она распахнута на все четыре стороны. Это останавливает меня: в какую сторону броситься? Я перехожу на шаг и немного погодя бесхарактерно валюсь на землю. Что я могу сейчас изменить? Я не бог и не конек-горбунок!
"Ну и пусть! - твержу я про себя. - Пусть я виноват и Яшка опоздает к поезду! Для тебя что юг, что север - одинаково, осел. Это раз. Превращаешь серьезный маршрут в прогулку. Это два. Мало? Что ты искал по руслу Песчанки? Хорошо, если принесем Яшку домой живым. Ты хотел смотреть обнажения по берегам Песчанки? Ну какой из тебя геолог! В минералогии ты ни уха, ни рыла! Может быть, ты искал железо и хромиты? С твоими знаниями разведывать только глину для саманов. Алмазов по Песчанке ты не искал? А почему бы тебе не открыть на Песчанке алмазы? Если геологов посылают на маршрут, они знают, где и что искать. А ты знаешь? Ты пижон! Пижон и размазня. И невежда!"
В самом деле, я вечно выдумываю маршруты в верховья Каргалки, уговариваю ребят съездить за 50 километров на Сазду, к отрогам Мугоджар, собираюсь когда-нибудь на Сихотэ-Алинь. И за всем этим стоит мечта "открыть что-то такое"… А что я могу, кроме того, как выдумывать несбыточные маршруты? Только посредственно выполнять домашние задания. Знать наизусть все архипелаги Полинезии. И съедать по просьбе мамы полную тарелку борща.
Яшке хуже. Мы кладем ему на лоб мокрый платок, уговариваем съесть немного хлеба и сыру. Он мотает головой и тихонько стонет. Мы все-таки заставили его съесть кусочек сыру.
Братья Шпаковские держались молодцами: шутят, хлопочут вокруг Яшки, то и дело спрашивают меня то о том, то о другом. Я стал было сердиться на эти: "Димка, как быть?..", "Димка, а не двинуть ли нам вот так?..", но остановил себя: у кого же им спрашивать? За главного-то я! А не тетя Феня…
Решено было вернуться до третьей - считая отсюда - ямы с водой. К вечеру будем там. А дальше? Я не знал, как быть дальше.
Подняли Яшку с земли, подсадили на спину старшему Шпаковскому. Голову и спину Яшке закрыли футболкой.
Тронулись. Шагов через десять Шпаковский высвободил из-под Яшкиного зада руку, взглянул на часы и сказал:
- Пол королевства за коня!
Младший подхлестнул его рубашкой, рассмеялся:
- За тебя - полкоролевства?
Так далеко не уйдем. Жара…
Ночевали у глубокой, наполненной водой ямы. Яма эта питалась ключиком и летом не высыхала. Десятка полтора ям, расположенных реденькой цепочкой по низинам балок, я принимал за русло местами пересыхающей к середине мая Песчанки.
Яшку тащили трудно. Вымотались. Глаза у нас ошалелые, руки, ноги дрожат. Про Яшку и говорить нечего: бредит парень.
Осталось два куска хлеба и четыре кусочка сахару. Разыскивая нож, я наткнулся в рюкзаке на что-то влажное. Это был закисающий помидор. Вымыл его, пристроил на обрывок газеты.
Кизяку мы собрали курам на смех - горстей пять заячьих и сайгачьих шариков. Скоту на Барса-Кельмес делать нечего - сплошь камни, балки да увалы.
Хотелось только спать. Но поесть надо было непременно: впереди день ходьбы с Яшкой на руках. Я снял майку, завязал ее мешком и предложил младшему Шпаковскому помочь мне пошарить в ямке. Он валялся на спине и лениво врал брату, который расщеплял на костер дощечку от живушки (братья на всякий случай взяли с собой удочки), как однажды он сел на ишака и обогнал на нем пожарную машину.
Мы обшарили яму вдоль и поперек и в конце концов обнаружили в майке шесть малохольных ельцов и одного пескаришку. Рыбок занесло сюда вешней водой.
Развели мы крохотный костер, насадили на палочки рыбешек, поджарили. После ужина перетащили Яшку повыше - в низине ночью холодно. Братья укутали его в наши куртки. Мы считали - он согрелся и уснул, как внезапно Яшка сказал:
- Очень жалко с вами расставаться! Но ведь мне прислали вызов из училища.
Я отошел в сторону, пристроил под голову рюкзак, закрыл глаза и замер. Яшка о чем-то просил, Шпаковские, вторя друг другу, обещали.
Подошел старший Шпаковский, встал надо мной. Притворяться дальше было бессмысленно.
- Как пойдем? - спросил Шпаковский.
- Старой дорогой - по балкам до Песчанки.
- Нет! Срежем угол, - он ткнул рукой в темноту.
- А куда мы выйдем? Что в той стороне? А вода будет на дороге?
- Мы все понимаем…
- С Яшкой?..
- Понимаем!
- Так чего вы от меня хотите? - заорал я. - Не знаю дороги! Не знаю!
Младший Шпаковский сузил глаза.
- Ты вел, ты и…
- Погоди! - перебил его брат. - Димка, ты ходил по степи больше всех нас, вместе взятых. У тебя память на местность все знают какая… Нельзя Яшке в поселке оставаться! Ему все напоминает о смерти матери… Отчего у него сыпь за ухом и на руках? Скажи?
- Да, скажи! Это экзема на нервной почве. Наша мать врач, она знает. Яшка очень чувствительный, нервный.
- Опоздает Яшка по вызову - придется ему еще год сидеть у тетки. А она - зверь! Года он не протянет, заболеет этим… как его…
- Неврозом. И останется калекой на всю жизнь. Головой дергать будет. Я одного такого чокнутого видал недавно на базаре.
- Что ты его упрашиваешь? Пусть остается. Уйдем одни.
- Дундук ты, - медленно урезонивал младший Шпаковский старшего. - Ты даже не знаешь, в какую сторону идти.
- Дим, вот увидишь, напрямик ближе, - обратился ко мне младший просительно.
Я же кричал в ответ одно:
- Что вы на меня насели? Не поведу! Вы знаете, как идти? Я - нет!
Старший Шпаковский, разрывая бумагу карандашом, нарисовал треугольник:
- Мы в этом углу. Малый катет - расстояние от дороги до ложной Песчанки. Большой - наш путь по балкам. Выход: идти по гипотенузе! Что ты с нами в жмурки играешь? Я видел, как ты сам рисовал треугольники!
- Дай карандаш! - Я провел линию по касательной к вершине треугольника и увел ее в угол планшета. - Поняли? Допустим, с Яшкой на спине, без воды пойдем на северо-восток, по гипотенузе. Но промахнись мы хоть на три километра - и в дорогу не угодим. В Тургайской степи указательных знаков нет!
- Хватит разговоров! - Старший отобрал у меня карандаш. - Рассвета ждать не станем, тронемся сейчас. Делай что хочешь, Дим, только к двенадцати дня выведи нас к дороге. Васька, собирай рюкзак.
Я в бессилии стукнул кулаком по земле. Во рту посоловело - прокусил губу. Почему братья не хотят меня понять? Я поднялся и пошел прочь.
Старший Шпаковский легонько растолкал Яшку, помог ему подняться. Тот встал, согнувшись, нос в воротник - сонный, измотанный мучительным днем. Шпаковский отпустил его - нагнулся завязать рюкзак, - и Яшка сел. Шпаковский схватил его под мышки, дернул, поставил на ноги. Яшка сейчас смахивал на тряпичную, набитую опилками куклу с продырявленным местами туловищем и оттого обмякшую.
- Оставьте Яшку!
- Бери свой рюкзак, - ответили мне.
Старший благожелательно ткнул Яшку в бок, с помощью брата поставил его на ноги и обхватил своей крупной сильной рукой.
Когда, проклиная свое слабоволие, я поднял голову, увидел три фигуры, черневшие на белом от луны склоне увала. Куда они идут? Как же со мной?
Я поднялся и побежал.
На крутом травянистом склоне оступился. Меня швырнуло. Я, отчаянно перебирая ногами, проваливался в темноту.
- Стойте! Шпа-а-аки! Нельзя!
Я хватал горячим ртом парной воздух. Меня гнал вперед страх и судорожные рывки неуправляемых ног.
Вот они!
Догнав их, я загородил им дорогу. Яшка сделал два шага в сторону и сел. Со старшим мы столкнулись грудью и стояли, упершись лбами. Он чувствовал себя правым в своем упрямстве, я - в своем стремлении остановить их.
- Дальше не пойдете!
- Отойди!
Младший дышал мне в шею, напирал сбоку. Я не устоял. Падая, схватил старшего за ногу, тот повалился на меня. Поднятой ногой я ударил младшего под коленку и удачно было выскользнул из-под Шпаковских, не ухвати меня старший за ворот куртки.
Братья вскакивали на ноги, отбегали, я гнался за ними, хватал их, но они в четыре руки, помогая себе зубами, отдирали меня. В пылу они больно выкрутили мне руку. Озверевший от боли, я ударил младшего. Мое озлобление отрезвило их. Братья подхватили рюкзаки и бросились бежать.
Я догнал старшего, сбил его с ног. Подскочил младший, они в четыре руки швырнули меня на землю и умчались в темноту. Я снова догнал их…
Мы опомнились, когда, изнемогшие, злые, хватая воздух ртами, как рыбы на песке, валялись в двух шагах друг от друга и прерывисто бормотали друг другу беспомощные угрозы.
- Где Яшка? - наконец выговорил я.
- Там остался…
Отдышавшись, мы затоптались, как гусаки, и раз пять хором прокричали: "Яшка-а-а!"
Напетляли!
Вторую половину ночи мы шарили по степи, кусая губы и не глядя друг на друга.
Яшку нашли на рассвете. Он лежал измученный зябкой дрожью и был не в силах нам обрадоваться.
- Соснуть бы часок, парни…
- И вперед! - закончил младший Шпаковский.
Я подумал:
"А в какой стороне это самое "вперед"?" Достал планшет и в десятый раз попытался объяснить братьям Шпаковским: надо вернуться к яме, где выловили пескаришек, и оттуда - известной дорогой… Я выкинул свой последний козырь: напрямик нам идти не менее 58 километров по неизвестной степи. Сейчас мы на солончаках. Если и дальше на северо-восток солончаки - воды не жди.
- Почему пятьдесят восемь? Загнул! - братья дрогнули.
Там, у ямы, у меня язык не поворачивался назвать истинное расстояние.
- Смотрите. Эта сторона - я считаю по пройденному времени - тридцать километров. По лже-Песчанке прошли пятьдесят. Мы-то все дивились, дороги долго не видно. Гипотенуза треугольника - пятьдесят восемь…
- Песчанку наверняка пересечем. Вода будет!
- А если пересечем в том месте, где она пересохла? Как отличишь ее русло от обычного оврага-притока? Дальше… Гипотенуза треугольника равна пятидесяти восьми километрам без воды. Плюс больной Яшка.
Братья сопели. Потом старший Шпаковский, как будто не было разговора, твердо сказал:
- Пойдем по гипотенузе!
Братья прикорнули вздремнуть. Я лежал на спине и безразлично наблюдал, как гаснут созвездья. Я был сломлен и безучастен.
Ради чего я взялся за теперешнюю бестолковую затею! Ради того, чтобы, придя за тридевять земель, взглянуть на берега высыхающей речушки? Братья и Яшка вправе спрашивать с меня.
Может быть, в это утро я впервые понял: во-первых, всякое дело, связанное с геологией, требует ясного целевого задания; во-вторых, оно несет с собой личную ответственность, и требуют с тебя без всяких скидок, и бьют тебя, не разбирая, считаешь ты бьющих правыми или нет… Когда снаряжают в дорогу бывалых геологов, дают им машины и самолеты, карты и приборы. И геологи приносят обычное: "Маршрут в сев. - зап. углу листа, на водоразделе речки Ак-су… Суглинки бурые, песчанистые, с редкой кварцевой галькой… Серые пески, мелкозернистые, кварцевые, с комочками серой листоватой глины с блестками слюды…"
Я оглянулся. Степь в сизых утренних красках холодна, велика, враждебна. Что я, мальчишка, букашка в степи, могу?
Встало солнце. Пора будить ребят, пора идти дальше. Куда? Впервые я чувствовал себя слабым, неспособным что-либо изменить. Это было открытием.
Я привстал на локте, услышав в утреннем затишье ровное стрекотание самолета. Я следил за самолетом, покуда он был слышен, равнодушно осознавая, что выход найден. На юг от поселка самолеты ходят только на Кос-Истек. Но если самолет не рейсовый, если он идет на базу какой-нибудь глубинной партии?
Застонал во сне Яшка, забормотал.
Я торопливо вычерчиваю путь самолета (я дважды летал в Кос-Истек, память у меня зрительная крепкая). Точка "мы" - наше место сейчас. Расстояние от точки "мы" до дороги… Если точка - вершина треугольника, гипотенуза которого равна 58 километрам, катет его - сторона трапеции, которую я сейчас построил… Основание трапеции - путь самолета от дороги до точки "мы" - 75 километров. Если предположить, что мазанки на середине этого расстояния…
Чтобы братья согласились со мной, мне придется сказать: "Поведу вас по гипотенузе. Главное сейчас - поскорее вынести из степи Яшку. Может быть, успеем к двенадцати на дорогу", - успокаивал я себя, хотя твердо знал: Яшка опоздает на поезд.
- Эй, вставайте! - кричу я Шпаковским. - Васька, вернись к балкам, намочи кепки, рубашки, сложи все в рюкзак! Догоняй нас!
Первым несу Яшку я.
…Я поил из фляги Яшку. Увидел на горлышке кровь, равнодушно ее стер. Осмотрел Яшку. У него голубые с прожилками веки, на шее бьется синяя жилка. Удивительно! Он нынче совсем не загорел. Кожа, как у женщины, белая. Поправляя на нем чалму из майки, увидел кровь у себя на руке - оказывается, кровоточили мои запекшиеся губы. Яшка с каждым пройденным километром становится тяжелее. Неужели две казахские саманушки в зеленых балках, виденные мною с самолета, где-то восточнее?
Только утром следующего дня мы наткнулись на саманушки. На днище зеленой балки двое стариков казахов пасли стадо бруцеллезных коров, принадлежавших опытной станции. Казах в черной тюбетейке сидел на коврике, перед ним стояла пиалушка с айраном. В айране чернела муха. Старик выловил муху согнутым мизинцем и кивнул в сторону белевших солончаков:
- Кайда ходил? На Барса-Кельмес? Мертвая земля…