Герои повести, современные французские школьники брат и сестра Жан-Мари и Лоранс Абеллон, приезжают на летние каникулы в дом своего дяди - хозяина маленькой придорожной гостиницы, где разыгрываются забавные, серьезные, а порой и драматические события, послужившие юным героям настоящей школой жизни.
Содержание:
-
Глава 1 - Нежданное письмо 1
-
Глава 2 - Таверна или кафе? 3
-
Глава 3 - Первые дни в Мазербе 5
-
Глава 4 - Чудесным ранним утром… 7
-
Глава 5 - "Некрасивые и нелепые поступки" 8
-
Глава 6 - НЛО в отъезде 10
-
Глава 7 - Куда и почему? 11
-
Глава 8 - Два пути к Бори-Верт 14
-
Глава 9 - Долгожданное письмо 18
-
Примечания 19
Мадлен Жиляр
Тайная тропа к Бори-Верт
Глава 1
Нежданное письмо
"Хотел бы я знать, - думал Жан-Марк по дороге домой, - как посмотрит на этот фокус мама. Вряд ли будет в восторге".
А весь фокус заключался в том, что конец занятий в лицее, куда ходил он сан и его сестра Лоранс, был объявлен ровно через неделю. Жан-Марк отлично представлял себе, как мама возмутится: "Как это так? Десятого? Десятого июня уже каникулы? Места, видите ли, для выпускных экзаменов не хватает! Хорошенькое дело, нечего сказать! Как будто нельзя для них другого места найти! А вы, значит, до конца июля должны болтаться на улице!" В конце июля Жан-Марк поедет в горы, в летний лагерь, а Лоранс - в Вандею, в гости к подруге по классу.
Была четверть седьмого, и Катрин Абеллон, еще не подозревая ни о каком "фокусе", как обычно в этот час, ужинала вместе с другими официантками небольшого ресторанчика "Утиный Клюв". А Жан-Марк, тоже как обычно, остановился у его окна. "Утиный Клюв" помещался на первом этаже старого дома. Тут же, сбоку, скромный подъезд с облупившимися стенками и крутой лестницей наверх в квартиры жильцов. Семья Абеллон снимала две комнаты на седьмом этаже.
Вытянув шею, Жан-Марк мог заглянуть внутрь поверх занавесочек в сборку, которые придавали "Утиному Клюву" этакий скромненький и чинный вид. Стояла чудесная погода, июньское солнце весело заливало улицу, и все вокруг становилось розоватым или золотистым под его лунами. В ресторане же было сумрачно, горевшая на кухне за окошком раздачи тусклая лампочка еле освещала угол бара и кассу. Драгоценную кассу с выручкой, за которой уже восседала хозяйка, ни дать ни взять гиена. Так ее и прозвали в ресторане - Гиена. Она сама всегда ела раньше, чем персонал, за отдельным столиком и запивала ужин хорошим вином. А теперь, с высоты своего трона, пилила подчиненных. Хотя Жан-Марку не слышно было ее голоса, он знал наизусть все, что она говорит: "Поторапливайтесь, вот-вот явятся посетители… Ну и аппетит у вас… будете столько есть, умрете раньше времени".
С посетителями - с теми она разговаривает заискивающим тоном, расплываясь в приторной улыбке, и даже голова у нее уходит в плечи. Но стоило кому-нибудь из официанток заикнуться, что ей забыли оплатить сверхурочные часы или вычли лишнее за посуду, которую она, может быть, и не разбивала, - как Гиена тут же рявкала: "Вас никто не держит! Адрес бюро по найму вам известен". Жан-Марк и Лоранс терпеть ее не могли.
Вот лицом к Жан-Марку в светло-зеленом форменном платье и белом фартуке сидит толстуха Мари-Роз, старшая официантка, она нарочно ест не торопясь, чтобы позлить хозяйку. Рядом с ней - такой же толстый шеф-повар, замотанный в несколько передников, но без колпака - он надевает его, только стоя у плиты. Напротив них, спиной к окну, Катрин и еще одна официантка, Жюльен, тоже в зеленых платьях с фартуками, обе сидят как на иголках. Речи Гиены всегда действуют им на нервы, и у них кусок застревает в горле. Последний за служебным столиком - помощник повара Альбер, тощий, с длинной худой шеей. Все молча орудуют вилками и ножами, не догадываясь, что снаружи за ними кто-то наблюдает.
Иногда Жан-Марк поддразнивал мать, говоря ей: "А я видел в окошко, как ты умяла полпирожного"; или: "Чем отказываться от мозговой косточки, лучше бы принесла ее нам".
"Все ты выдумываешь, - отвечала Катрин, - с улицы ничего не видно. И вообще, ты мне надоел. До чего же ты мне надоел!"
За целый день Катрин приходилось расточать посетителям столько улыбок и вежливых слов, что, как она объясняла, на собственных детей у нее вежливости уже просто не хватало.
Перед стойкой бара стояли пять высоких табуретов для тех, кто забегал наспех перекусить и глотнуть кофе без наценки за сервировку. Хозяйка таких презирала. А Жан-Марк их отлично изучил, и у него сердце сжималось при одном взгляде на кофеварку "Expresso", поблескивавшую никелированными ручками в полумраке бара. В прошлые рождественские каникулы весь дом, с первого до последнего этажа, был захвачен эпидемией гриппа. Катрин Абеллон два дня ходила на работу с температурой сорок. На третий день она потеряла сознание, и великанша Мари-Роз дотащила ее по лестнице домой. Она велела Лоранс уложить маму в постель и дать ей аспирина. "Потом спустишься к нам, возьмешь овощного супу и лимоны".
Скоро Лоранс вернулась с дымящейся кастрюлькой и обиженно объявила, что Мари-Роз срочно требует Жан-Марка вниз.
Когда Жан-Марк сбежал по лестнице в ресторан, там царил полный переполох. Повара только что пришлось посадить в такси и отправить домой тоже почти без сознания. Его тщедушный помощник Альбер, ошарашенный свалившейся на него ответственностью, суетился у плиты и разговаривал вслух с кастрюлями. Жюльен еле успевала раскладывать порции на тарелки, то и дело сморкаясь и жалуясь: "Ну вот, я тоже подцепила!" Мари-Роз проплывала из кухни в зал и обратно, выводя из терпения посетителей. Они и сами кашляли и чихали. Но, несмотря на эту поголовную простуду, в ресторане стало как-то свободнее - сказывалось отсутствие Гиены, которую тоже свалил грипп. Казалось, даже касса звякала веселее всякий раз, когда на ее клавишах выбивали очередной счет.
Из зала то и дело кричали: "Мари-Роз! Где же моя бутылка минеральной?", "Жюльен, хлеба!", "Мари-Роз, я просил бифштекс с кровью, а не эту подметку!", "Где Катрин? Нас всегда обслуживала Катрин!".
Один требовал соль, другой горчицу, третий чашку черного кофе…
Жан-Марк помогал, чем мог: разносил соль, перец и горчицу, очищал грязные тарелки, наполнял графины.
На другой день маме не стало лучше, и он снова пошел в ресторан. У стойки клиенты требовали свой кофе с молоком, а Жюльен с опаской, как на бодливую корову, поглядывала на сияющую кофеварку. Дело спасла Мари-Роз.
- Посмотри, Жан-Марк, - сказала она, - вот это стаканчик-фильтр. Берешься за ручку, вынимаешь его быстро, но осторожно, вот так! Гущу выбрасываешь вон в тот ящик под стойкой. Ставишь стаканчик под кофемолку, нажимаешь кнопку. Когда фильтр наполнится, вставляешь его на место здесь, снизу. Отводишь ручку до отказа вправо, а когда она возвращается и щелкает - чашка кофе готова. Можешь подавать. Да не забудь приготовить блюдца и ложки. Сахарницу придвигаешь к клиенту. И все ловко, в темпе, раз-два и готово. Но только внимательно. Понял?
Конечно, Жан-Марк понял, и три дня подряд он не только таскал стопки чистых и грязных тарелок, хлебницы, бутылки и графинчики с вином, не только помогал на кухне мыть посуду, но еще успевал в промежутках запускать кофеварку и подавать кофе: ловко, в темпе, раз-два и готово! И машина осталась цела и невредима.
Лоранс отчаянно завидовала брату. Она появлялась в ресторане, только чтобы сообщить, как чувствует себя мама, и захватить для нее миску супа или пудинг. Самое большее, что ей доверяли сделать, это протереть стаканы. И ее заслуги преданной дочери, заботливо ухаживающей за больной мамой, затмевались подвигами Жан-Марка за стойкой: ручка вправо, ручка влево, щелк! - пожалуйте - чашка кофе, блюдце и сахарница. Клиенты улыбались, глядя на него. И хоть бы кто-нибудь так же восхищенно взглянул на нее, Лоранс!
* * *
Но вот выздоровела мама, вернулся шеф-повар, снова уселась за кассу Гиена, и нужда в "добавочном официанте" отпала.
В тот вечер уже около самого подъезда Жан-Марка перехватила Мари-Роз. Она вышла из двери ресторана и протянула ему тарелку, накрытую свернутой в кулек салфеткой.
- Закуска и десерт, - пробасила она. - Тащи, чтобы мать не заметила!
"Не понимаю, почему мама сердится, - подумал Жан-Марк и приподнял бумажный колпак. Ого! Пирог со шпигом и два шоколадных пирожных! - Сама ест, как птичка, так что особенного, если мы иногда доедим ее долю!"
Он пожал плечами. Мари-Роз не раз говорила им с Лоранс: "Ваша мать слишком уж "правильная"! Мы от хозяйки столько терпим - не грех и нам слегка словчить, разве это можно считать обманом? Но куда там, Катрин прямо святая! Дурочка этакая", - с особой нежностью добавляла она.
"Святая, как же, - думал Жан-Марк, - не такая уж она смиренная. Когда захочет, не побоится и Гиену на место поставить. А уж если речь зайдет об отце, так и вовсе из себя выходит! Наверное, он ужасно виноват перед ней".
Весь "Утиный Клюв" хором жалел Катрин и ее детей. "Да он ее просто бросил с малышами на руках… Такой непутевый!.. Одно слово, шалопай!.. Я бы на ее месте столько терпеть не стала. С ее внешностью в два счета вышла бы за другого!.. Понятно еще, если бы дети об отце жалели, а то они его почти и не знают!"
Дети Рено Абеллона уже три года не видели отца. Он работал в одной станкостроительной фирме и много разъезжал; его технические познания и прирожденный дар красноречия делали его незаменимым агентом. А вообще-то он жил теперь в Лионе, откуда время от времени присылал Катрин денежные переводы. Иногда от него приходили и открытки из разных городов Франции и даже из-за границы. Катрин обычно хмуро разглядывала извещение на перевод, и казалось, готова была изорвать его в клочки, как она поступала с открытками. Жан-Марк и Лоранс выуживали потом из мусорной корзинки эти обрывки: то кусочек римского амфитеатра в Ниме, то дым из сопла Этны, то стена лондонского Тауэра. Лоранс рвала их еще мельче. Она во всем одобряла маму. И не просто предполагала, как брат, а была совершенно уверена: во всем виноват Рено Абеллон. Ведь это из-за него все в ресторане их жалели, а что может быть неприятнее. А когда кто-нибудь из ребят в классе жаловался: "Мне отец не разрешает смотреть этот фильм" или "И влетело же мне от отца!" - Лоранс чуть не плакала от досады и зависти.
* * *
Когда родители разошлись, Жан-Марку было восемь лет. Он помнил, что и до этого они ссорились: мама что-то очень громко и очень быстро говорила и топала ногой, а отец молчал и ходил из комнаты в комнату, насвистывая. Но когда и почему начались эти сцены, что именно должен был сказать отец, когда мама кричала: "Да ответь же что-нибудь!" - ничего этого мальчик не знал. Кое-что ему разъяснила Мари-Роз, которую он вовсе об этом не просил (наверное, мама ей все рассказала): "Твой отец был из тех, что ни с того ни с сего пропадают на трое суток, за квартиру он никогда не платил, даже когда деньги бывали - об этом у него голова не болела! - а когда вы ездили к дедушке, он вечно забывал купить билеты или заказать места, и вы то пропускали поезд, то стояли всю дорогу в коридоре. Нет уж, я бы с твоим папашей двух недель не прожила!"
Однажды, когда Рено снова уехал, Катрин уложила вещи, взяла детей за руки, отдала ключ от квартиры консьержке и ушла, не оставив даже записки. Первое время они жили в Нормандии у бабушки с дедушкой. Потом Катрин отправилась в Париж искать работу, а в конце каникул забрала Жан-Марка и Лоранс и они поселились в этой самой квартире над "Утиным Клювом". Так они и живут втроем вот уже пять с половиной лет, и жаловаться им в общем-то не на что.
Отец Катрин, дедушка Моро, не стесняясь, ругал зятя на чем свет стоят. Бабушка унимала его: "Тише, не при детях!" Из всех этих толков, пересудов и из своих собственных воспоминаний у Жан-Марка складывалось довольно смутное представление об отце. Разумеется, мама поступила правильно, но все же он припоминал и такое, что заставляло его почти усомниться в ее правоте.
Например, однажды в Нормандии взрослые рассказывали о том, как во время войны Катрин пугалась сирены, оповещавшей о бомбежке. Жан-Марк тогда весь сжался на полу, перестал играть и ждал, что вот-вот раздастся жуткий вой и напугает его так же, как пугал маму, когда она была маленькой. А потом в памяти оживает другая картинка: маяк на крутом берегу и два маленьких человечка рядом с большим. Жан-Марк уверенно шагает по мокрым плитам, а отец держит его за руку и говорит: "Здесь тоже есть сирена, и она очень полезная, вот услышите как-нибудь: в туман она спасает моряков".
Когда папа крепко держит тебя за руку и говорит такие слова, ничего не страшно.
Лоранс этого не помнит, она была в то время еще мала. Для нее сирены - это волшебницы из сказки с развевающимися по волнам золотыми волосами.
* * *
Лоранс вернулась из лицея первой, у них с братом уроки редко кончались в одно время. Когда Жан-Марк вошел, она держала в руках какое-то письмо, разглядывала и даже обнюхивала его со всех сторон. Но, увидев лакомства, которые принес Жан-Марк, она тут же отложила конверт. Вдвоем они живо справились и с закуской, и с десертом. Разогревать лапшу было лень, и вместо нее они съели еще по толстому ломтю хлеба со смородиновым вареньем.
Только после этого Лоранс вспомнила о письме и сказала, облизывая пальцы:
- Интересно, от кого оно? Видишь: почтовый индекс 84, это, кажется, департамент Воклюз? Ага! На штемпеле видны буквы: "ВОКЛ". Точно. Посмотри-ка, на обороте…
- Вот любопытная! Ведь письмо не тебе, а маме.
- Было бы мне, я бы его вскрыла и сразу все узнала, - возразила Лоранс. - Ну, посмотри же!
Жан-Марк взглянул на конверт. Адрес и имя госпожи Абеллон были выведены нетвердым почерков. На обратной стороне с трудом можно было разобрать обрывки слов на бледном штемпеле:
…стиница ….. Бори-Ве…
…азерб 84. ВОКЛ…
- Бори-Ве? Наверное, гостиница. Гостиница Бори-Ве? Бе! Ве. А-Бе-Ве!
- Перестань, не смешно! - сказала Лоранс, снова запуская ложку в варенье. - Послушай-ка, а может, это письмо от дяди Антуана? Бабушка говорила, что он единственный приличный человек в этого семье и что ему досталась в наследство гостиница.
- Гостиница Бори-Ве в Воклюзе, в местечке под названием …азерб? Какой-нибудь Базерб или Казерб.
- Или Зазерб!
- Нет-нет! Такого не бывает!
Родственников отца они никогда не видели. Знали только, что Абеллоны - уроженцы Воклюза, что где-то в тех местах живут дяди Антуан и тетя Лидия - брат и сестра их отца. А бабушка и дедушка умерли. Так же как их бабушка и дедушка из Нормандии, которых они хорошо знали и любили.
Дедушка Моро умер прошлой осенью, через полгода после смерти бабушки. Их домик на берегу Ла-Манша стоял запертый, и Катрин все повторяла: "Надо собраться с силами и съездить туда, привести все в порядок". Жан-Марк и Лоранс тогда очень горевали, а мама еще и сейчас иногда плачет по ночам, они-то слышат. Хотя днем всегда бодрится:
- Знаешь, - сказала Лоранс, - перескакивая на другую тему, - у меня каникулы с десятого. Красота!
- Ну да, у меня тоже с десятого. Вот только мама, боюсь, не очень-то обрадуется.
Когда поздно вечером Катрин вернулась из "Утиного Клюва", они еще не думали ложиться спать: играли в шахматы, сидя на маминой кровати. Лоранс проигрывала. Оба злились и кричали друг на друга. Наконец, партия закончилась, страсти улеглись, и они пошли на кухню к маме.
В Париже стояла страшная жара, Катрин задыхалась. Ей хотелось принять душ. Ванной комнатой служил отгороженный пластмассовой шторой угол кухни.
- Ты еще не читала письмо? - спросила Лоранс. - Оно из Воклюза.
- Когда ты перестанешь соваться в чужие письма… - рассеянно проговорила Катрин. - Ну, давай сюда.
- Я не суюсь. Просто изучаю почерки.
- Скажите, какой графолог нашелся! - засмеялся Жан-Марк.
- Действительно из Воклюза, от Антуана. Что ему понадобилось? Ладно, успеется.
И Катрин задернула за собой пластмассовую штору.
- А хочешь, я тебе почитаю, чтобы ты не теряла времени? - предложила Лоранс, стараясь перекричать шум душа.
Катрин засмеялась. Хитрости Лоранс были шиты белыми нитками.
- Читай, если тебе так хочется.
Лоранс живо вскрыла конверт и стала читать:
- "Дорогая Катрин! Ты еще не знаешь, какое несчастье со мной случилось. На дороге в Иль-сюр-Сорг в мою машину врезался какой-то лихач. "Симка" разбилась вдребезги, а я сам два месяца провалялся в больнице. Потом меня выписали, и знакомый тебе доктор Видаль считает, что я уже могу ходить. Но я так ослаб, что еле двигаюсь, а иногда как будто паралич разбивает. Наверное, шок, который я перенес, возвращается повторными приступами. Так говорит один славный малый, архитектор Совиньон, который попал в тяжелое положение и который…"
- "Который, который"! Ну и стиль у дяди Антуна! - вмешался Жан-Марк.
- Тихо! Не перебивай! - строго сказала Лоранс и стала читать дальше: - "… и который лечит меня травами. Дела идут из рук вон плохо, студент, которого я нанял для работы в баре, ушел. Эстер не молодеет, и я боюсь, что мадам Трюшассье, несмотря на свои добрые намерения, ее раздражает".
- Трюшассье! Не может быть! Такое имечко только ты можешь выдумать, Лоранс! - воскликнул Жан-Марк.