* * *
У господина Гозмана новый служащий - Сема Гольдин. Рубль в месяц, веселые глаза, уметь отвечать и уметь молчать. Вот и всё. Больше от мальчика ничего не хотят. Мальчик сидит на скамеечке - он уже вымел сор, помыл пол, почистил мелом ручки двери и сейчас может отдохнуть. Дедушке очень плохо, и нельзя понять, что с ним. Компрессы, горчичники, порошки - ничто не помогает. Он не хочет есть, ему силой вливают ложечку жидкой каши. Только пить и пить. Сема с тоской думает о дедушке, вздыхает и вздрагивает. Рядом стоит хозяин. На нем длинный черный сюртук, белый жилет с блестящими перламутровыми пуговицами и бархатная ермолка. Он смотрит внимательно на Сему, и тот вспоминает, что нужны веселые глаза. Черт знает, где их взять, эти веселые глаза!
- Я вам нужен, господин хозяин?
- Принеси стул.
- Вот, господин хозяин.
- А если на нем пыль?
- Была, господин хозяин.
- Ну-ка, позови Менделя.
Приходит конторщик Мендель, и хозяин, иронически улыбаясь, спрашивает:
- Что ж там у тебя получилось?
- Итого мы будем иметь на балансе пять тысяч рублей чистой прибыли. По дебету…
- Что вы мне говорите - дебет, кредит! Я имею то, что я могу пересчитать своими руками. Это я имею! А то, что я буду иметь, считать рано. Ваш дебет еще может полететь к черту.
- Господин Гозман, для того чтоб проделать этот фокус с имитацией, нужна помощь свыше. Вы же понимаете, исправник…
- Что вы мне говорите, - нетерпеливо прерывает Гозман, - исправник, а губернатор не знает, что такое Гозман? Об этом не беспокойтесь. Они у меня все здесь! - И он хлопает себя по карману.
Сема удивленно поднимает брови: его хозяин, должно быть, богатый человек, если у него в одном кармане помещаются губернатор с исправником. Интересно, что он насовал в другие карманы? Ребе Иоселе, наверно, поместится в карманчике от жилетки, а раввин?
- О чем ты думаешь? - спрашивает Сему Гозман и толкает локтем Менделя: - Мендель, какие были у нас с ним условия?
Конторщик почтительно улыбается:
- Рубль в месяц, веселые глаза, уметь молчать и уметь отвечать.
- О! - восклицает Гозман. - О, это самое. Где же твои веселые глаза?
- Они только что были тут, - бойко отвечает Сема и выжидающе смотрит на хозяина.
Хозяин задумчиво чешет бороду:
- Хорошо отвечаешь… Мендель, дай ему гривенник за ответ!
- Больше ничего? - спрашивает Сема, но его не отпускают.
Хозяину скучно - в два часа к нему придут люди, а пока почему не позабавиться. Приказчики, зная привычку Гозмана, подходят ближе. С сожалением и любопытством смотрят они на Сему. Хорошо ответит - его прибыль, а если плохо ответит - у хозяина ручка, дай бог не видеть ее!
- О чем же ты думал? - лениво спрашивает Гозман и, сощурив глаза, смотрит на Сему.
Но Старый Нос не сдается, он принимает бой. Глядя в упор на хозяина, Сема говорит:
- Я думал, все ли карманы у вас заняты: в одном - губернатор с исправником, а что в остальных?
Приказчики громко смеются. Поединок мальчика с хозяином нравится им. Ай да Старый Нос! Ум как бритва - режет и режет.
- Что вы смеетесь? - сердито кричит Гозман и, стараясь быть спокойным, добавляет: - Ответ неплох… Мендель, прибавь еще гривенник!
- Я могу идти? - спрашивает Сема.
- Куда ты торопишься? - насмешливо говорит Гозман. - У тебя там яичница пригорит?.. Ты мне лучше скажи, что делать, если в местечке провинился единственный банщик и его нужно посадить в тюрьму?
Сема молчит. Приказчики подходят ближе, их начинает пугать участь мальчика: вот так всегда кончаются эти забавы. Сейчас закричит: "Пошел вон, дурак!" - и даст такую затрещину, что мальчик неделю головы не повернет.
- Что делать? - Сема весело смеется. - Зачем сажать банщика, если он один? Посадить резника - у нас их двое.
- Хорош ответ, - сердито говорит Гозман и встает. - Будешь раввином… Мендель, прибавь ему еще гривну!
Но никто не смеется. Лицо хозяина сурово, брови нахмурены. Он кричит:
- Что вы столпились здесь? Может быть, вам позвать музыкантов? За прилавки!
Все расходятся. Сема берет в руки веник и начинает опять подметать пол.
ХОЗЯИН СЕРДИТСЯ
Смешанное чувство злобы и смущения вызывал в хозяине этот тощий лопоухий мальчишка. Его веселые и быстрые ответы казались Гозману дерзкими и насмешливыми. Он привык к голосам покорным, словам тихим и мягким. И вдруг какой-то молокосос вступает с ним в разговор, как с равным. И главное, все это происходит на глазах у его людей, для которых самое большое удовольствие - видеть хозяина в смешном положении. Весь остаток дня находился Гозман под впечатлением утреннего происшествия. И тридцать раз говорил он себе: "Ну что ты, дурак, думаешь об этом мальчишке?" - и все же мысль неизменно возвращалась к маленькому Гольдину. "Какая порода, - возмущался Гозман, - какая никуда не годная порода!"
Может быть, следовало просто отодрать Семку за уши. Но что бы он доказал этим? Свою слабость? Нет, конечно, очень хорошо, что он сумел сдержать себя и даже бросил три гривенника этому шалопаю. Хорошо, и нечего об этом больше думать.
Но, придя домой, Гозман опять вспомнил о своем новом служащем. Сын купца Мотл сидел на подоконнике и с торжествующим видом вырывал крылышки у мух. Ловил он их очень ловко, умело и хитро, и видно было, что не первый день эта охота увлекает мальчика.
- Что ты там делаешь? - крикнул Гозман.
Мальчик вздрогнул, медленно сполз с окна и подошел к отцу, продолжая сжимать в кулаке злую, жужжащую муху.
- Ну-ка, скажи мне, о чем ты думаешь?
Мотл ухмыльнулся и, взяв отца за руку, осторожно подвел его к столу. В перевернутом кверху дном стакане кружился серенький паучок.
- Сам поймал, - тихо сказал Мотл, точно боясь голосом спугнуть паука, - сам!
Отец с тоскливым недоумением взглянул на сына и без всякой надежды на получение ответа спросил:
- Если в местечке провинился единственный банщик и его надо посадить в тюрьму, как быть, Мотелз?
- В нашем местечке? - переспросил Мотелз.
- В нашем, вашем, - закричал отец, - ну какая разница! - и вышел к себе в комнату.
Он сел в большое, глубокое кресло и с горечью подумал, что всю жизнь он мечтал увидеть на вывеске надпись: "Гозман и сын", а сын вот… И чем больше размышлял он о сыне, тем больше злился на Сему, как будто тот был всему виной.
На другой день, войдя в магазин, хозяин столкнулся лицом к лицу с мальчиком, и, хотя Гозман увидел Сему сегодня лишь в первый раз, он с непонятной раздражительностью прикрикнул:
- Что ты все время крутишься под ногами!
Старый Нос удивленно поднял брови, но промолчал и отошел в сторону. В течение всей недели Гозман избегал мальчика и, встречаясь, старался не смотреть ему в глаза. Но все же хозяина тянуло затеять с мальчиком разговор: еще теплилась надежда, что ответы его были лишь случайно хорошими ответами. Сглупи Сема хоть раз - и к нему вернулось бы расположение хозяина, но всего этого, как назло, не знал Старый Нос.
Гозман спрашивал у приказчиков, как работает мальчик, нарочито холодным и равнодушным голосом, надеясь услышать хоть одну жалобу. Но приказчики были довольны.
Хозяин посылал Сему делать кое-какие покупки для дома, ненужные покупки, желая проверить его честность. Но Сема аккуратно приносил сдачу - точно, копейка в копейку. Так неожиданно нарушил Старый Нос душевное равновесие старого купца.
Однажды, заметив, что Сема сидит со скучающим видом на лесенке, Гозман, притворно улыбаясь, спросил его:
- Где же твои веселые глаза?
- В моих глазах, - ответил Сема, - как раз столько веселья, сколько полагается на рубль, который мне дают.
И опять ответ этот разозлил хозяина, и опять оторопевшие приказчики, разинув рты, стояли вокруг. Надо было чем-то отбрить дерзкого мальчишку, но Гозман не нашелся, и деланная, деревянная улыбка появилась на его лице. Еще больше, чем раньше, хотелось ему осрамить мальчишку, уличить его в чем-то грязном и нехорошем, но повода не было. "Выгнать его ко всем чертям! Взялся на мою голову", - думал хозяин. Но он слишком хорошо знал, какие длинные и злые языки у приказчиков, и боялся подвергать себя бессмысленному риску…
Задумчиво чертя какие-то кружочки на листе бумаги, слушал Гозман очередной доклад конторщика Менделя.
Когда Мендель кончил, хозяин неожиданно спросил его:
- Как тебе нравится этот голоштанник?
Смекнув, о ком идет речь, Мендель предложил:
- Надо позвать его бабку.
Но Гозман отрицательно покачал головой:
- Хорошее дело! Ты что думаешь, я не могу справиться один с этим юнцом? Или я его выучу, или я его выгоню.
И с новой злобной энергией принялся хозяин осаждать мальчика туманными и путаными вопросами. Приказчики, которым и раньше приходилось испытывать на себе странные упражнения Гозмана, не видели в этом ничего хорошего.
- Изведет ребенка! - со вздохом говорил старый приказчик Яков. - Лучше б уж дрался. Меня в детстве колодкой били - и то легче.
* * *
Сему злили эти нападки. Он ходил по магазину, выкатывал ящики, вытирал пыль, сортировал обувь с постоянным чувством нервного ожидания, что вот, может быть, сейчас его окликнет хозяин и спросит… Впрочем, бывали дни, когда Гозман забывал о Семе, но он умел, добрый хозяин, нагонять упущенное…
- Мальчик, к магазину подъезжает помещик. Знаешь, как дверь открыть?
Сема смущенно смотрел на хозяина. Пыльная тряпка дрожала в его руке. Он не знал, как открыть дверь.
- Болтать мастер, - надменно сказал Гозман, обрадованный растерянностью мальчика, - к делу не принюхиваешься. Мендель, сбрось гривенник.
Сема улыбнулся.
- Что ты скалишь зубы? - опять рассвирепел хозяин. - Позор таких вещей не знать!
Он остановился, ожидая просьб, признаний, но Сема продолжал стоять молча и с вызывающим вниманием пристально смотрел в глаза господина Гозмана.
- Что ж ты молчишь? - прошептал Мендель. - Скажи: "Буду стараться". Ну?
Сема ничего не сказал. Хозяин повернулся на каблуках и быстро пошел к конторке.
СЕМУ УЧАТ
Однажды, придя на службу, Сема встретился с Пейсей, Эта встреча удивила его.
- Ты что здесь делаешь?
- Я? - сухо переспросил Пейся. - То же, что и ты!
- Вот как! - удивился Сема. - Фрайман устроил?
- Фрайман. Только ты, пожалуйста, ко мне не приставай!
- К тебе? Да на что ты нужен?!
В первый же день Пейся заслужил неприязнь служащих. Все время торчал он возле конторки, угодливо и заискивающе глядя на хозяина. Насмешки Гозмана не обижали его: он льстиво улыбался и покорно кивал головой.
- Дурак ты! В хедере на тебя плевали и здесь плюют, - с искренним сожалением сказал Сема.
- Оставь ты меня! - нахмурился Пейся. - Что ты мне - опекун, что ли? Как меня учили, так я и делаю!
Яков насмешливо взглянул на спорщиков и, подойдя к Пейсе, серьезно сказал:
- Приказчиком быть хочешь?
- Очень хочу! - вздохнул Пейся.
- Стараться надо!
- А я стараюсь.
- Мало. Больше надо!
- А что еще? - с любопытством спросил Пейся.
Но ему не ответили. Пейся обиженно сжал свои тонкие губы и отошел в сторону.
- Когда так начинается - это плохо… - задумчиво сказал Яков.
- Почему? - спросил Сема.
- Может быть, и хозяином будет, а человек из него не выйдет. Низко голову гнет… А под тебя подкоп, - тихо добавил он. - Жди, выгонят!
- Мальчик! - послышался голос хозяина. - Мальчик!
Едва Сема успел повернуться, Пейся уж влетел в конторку.
Через минуту он вышел оттуда с сияющим лицом и, пряча в карман голубой конверт, гордо сказал:
- Велел письмо отнести. Гривенник за дорогу! Во-о!
- Ну и что? - холодно спросил Сема.
- К раввину письмо. И раввин за дорогу даст. Два гривенника будет!
- А ты его в плечо поцелуй. Пятак прибавит!
- Дурак! - зло проговорил Пейся и выбежал на улицу.
* * *
- Не умеешь ты жить, - сказал Семе конторщик Мендель, глядя на его залатанную куртку.
- Почему?
- Уж я не знаю. Хозяина почитать надо. О, это великая вещь - хозяин! Всех нас кормит.
- Ну, не даром же?
- Ясно, что не даром. А не захочет - бросит кормить. Другие найдутся. Хозяин - великая вещь. Если б ты понимал!
- А я понимаю.
- Ой нет! - вздохнул Мендель. - Что ты понимаешь? Если б ты понимал, ты бы немножко зажал себе рот. Сегодня ты мальчик, а завтра ты писец, а послезавтра ты приказчик. С головой - компаньоном стать можно!
- А я все делаю. Что прикажут - делаю.
- "Делаю"! - повторил Мендель. - Важно ведь, как делаю. Делать надо с улыбкой, с удовольствием, с почтением, тихо, как приличные люди. Вот возьми этого Пейсю, разве он умнее тебя?
- Ну?
- Ну и ну. Он уже получает не рубль, а два рубля.
- За что же это, - возмутился Сема, - за что? За то, что голову гнет и глаза веселые. Это мне нравится! Рубль прибавили!.. Ты что же, побоялся сказать? - обратился он к Пейсе. - Знаменитые секреты!
- А я тебе доносить должен! - огрызнулся мальчик. - Я же не такой шмендрик, как ты. Мне еще прибавят!
Но Сема не мог уже слушать. "Это не по правде, - говорил он себе, - не по правде, разве я меньше делаю? Так почему же ему да, а мне нет? Вчера ящики таскать - у Пейси живот болел, а рубль - ему. Почему же ему?"
Хозяин подошел к стойке и заговорил о чем-то с Яковом. Сема, неловко потолкавшись, тихо сказал:
- Господин Гозман, можно мне спросить?
Хозяина приятно удивил этот вежливый тон, и он недоуменно пожал плечами:
- Отчего нет, спрашивай!
- Почему ему да, а мне нет?
- Что ты говоришь, я не понимаю?
- Почему Пейсе…
- Ах, вот что! - Гозман насмешливо улыбнулся. - Ты хочешь знать почему? А разве я тебе должен давать отчет? Га? А завтра ты спросишь, почему я плачу Якову больше, чем Менделю. Га? Ты, наверно, забыл, что ты мальчик.
- Нет, я как раз хорошо помню, что я мальчик и он мальчик, только почему он… За что дается этот рубль?
Гозман кладет пухлую руку на плечо Семы и мягким, как ему самому кажется, голосом говорит:
- Так ты хочешь знать, за что дается этот рубль? У тебя любопытство твоего папы! Ну, слушай. У одного хозяина служили два мальчика. Одного звали Пуня и другого звали Пуня, и были они похожи как две капли воды. Только один Пуня получал рубль в неделю, а другой - два рубля. Тогда рублевый Пуня пришел к хозяину и сказал: "Почему вы мне платите меньше, чем ему? Мы оба мальчики, оба Пуни, одно дело делаем, а по-разному получаем". Хозяин ему ответил: "Ты видишь, вон там по дороге возы проехали, побеги узнать, что они повезли". Пуня рублевый догнал возы, спросил и вернулся к хозяину! "Это крестьяне повезли хлеб на ярмарку". - "Так, - ответил хозяин и обратился к Пуне двухрублевому: - А теперь ты лети и узнай, что повезли". Прошел час, другой. Пуня рублевый крутится и улыбается: он все узнал точно - нечего проверять! Но вот вернулся его товарищ. Он прибежал весь запыленный, вспотевший. "Что, Пуня?" - спросил хозяин. И Пуня сразу ответил: "Ничего, господин хозяин, я их догнал. Крестьяне везли хлеб на ярмарку. Просили по рублю за мешок. Я им дал рубль две копейки, и они уже завернули к нам во двор".
Окончив свой рассказ, Гозман медленно приглаживает усы, хитро улыбаясь, смотрит на Сему, на веселые лица приказчиков, потом, помолчав, спрашивает:
- Ну, ты понял, почему этому Пуне давали больше на рубль?
- Почему этому Пуне прибавили рубль, - ядовито говорит Сема, - я понял, и я к нему ничего не имею, но почему этому Пейсе прибавили рубль, я понять не могу.
- Твои уши слышат, что язык мелет? - кричит Гозман. - Ты, наверно, думаешь, что разговариваешь с водовозом. Ты, ты!.. - И, не найдя подходящего слова, хозяин тяжелой рукой хватает Сему за ухо: - На́ тебе за твои вопросы! На́ тебе за твои ответы! На́ тебе за твой дурацкий язык!..
Дверь открывается, и в магазин входят покупатели. Брезгливо оттолкнув в сторону Сему, Гозман идет им навстречу. Его покрасневшее от злобы лицо приветливо улыбается.
* * *
Сему никогда не били. Он был единственным ребенком в семье, и ему прощалось многое. Бабушка могла прикрикнуть, но рука ее ни разу не поднялась на внука. В нем было все самое дорогое: память о загнанном сыне и надежда на будущее. Не раз бабушка спрашивала себя: "А что, если б у Яши вовсе не было детей?" И ей становилось страшно от этой мысли. Она ворчала, называла внука Старым Носом, непоседой, дикарем, но внутри у нее жил целый мир невысказанных ласковых слов, и в этом мире Сема был "наш колокольчик", "наша травочка", "наш мизинчик".
Разве не горько, не обидно было ей вести своего единственного внука к Фрайману, делать его мальчиком на побегушках, ставить его под чужую руку? Однажды в жаркий полдень она встретила внука на улице. Сема нес на спине туго набитый мешок.
- Боже мой! - испуганно воскликнула она. - Как ты тащишь эту тяжесть?
Внук засмеялся:
- Это пух для подушек хозяину.
Но то, что мешок оказался легким, бабушку не утешило. Она с тоской смотрела вслед удалявшемуся малышку, и острая, щемящая боль не унималась в ее усталом сердце.
…Сема ушел из магазина раньше обычного. Приказчики утешали его: "Господи, ну кого не бьют", но он смириться не мог. Одинокий и грустный, бродил Сема по тихим улицам местечка, думая об отце, который так нужен здесь, так нужен!..