Вдруг Лина перестала петь и замерла. С дамбы за ней кто-то наблюдал. Это был старый До́ува, и лодка эта - его, вспомнила Лина. Она плохо знала старика и редко его видела, он, хоть и жил в Приморке, с утра отправлялся пешком по дамбе в деревню Тернаад и возвращался только вечером. И так каждый день. Дедушке Доуве было девяносто три года.
Он что-то крикнул ей с дамбы, но Лина не разобрала - голос был невнятный и тихий.
- Я не слышу! - прокричала Лина.
Тогда Доува стал выговаривать каждое слово отдельно и медленнее:
- Девочка, почему ты пляшешь на моей лодке?
- Я нашла колесо! Понимаете, колесо!
- Ну и что? Оно там уже лет восемьдесят лежит.
Лина даже присела от удивления. Ну и ну! Доува сказал это так, словно ничего удивительного тут нет. Лежит себе колесо под лодкой целых восемьдесят лет, и Доува об этом знал. А ведь стоило кому-нибудь из ребят подойти и спросить: "Дедушка: где взять колесо?", он бы ответил: "Под моей лодкой!"
Но разве пришло бы кому-нибудь в голову спрашивать об этом Доуву? Ведь ему почти сто лет.
Лину прямо распирало от любопытства. Непременно нужно все разузнать об этом колесе, почему в лодке дыра? Все так интересно, каждая мелочь. Но когда приходится кричать за километр, всего не спросишь. Лина спрыгнула на морское дно, не сводя глаз с дамбы, где стоял Доува. Больно стукнулась коленками и руками о землю, даже башмак треснул, - но сейчас разве до него? Она быстро поднялась и со всех ног понеслась к дамбе. Она так торопилась, что, подбежав к Доуве, никак не могла отдышаться.
- Не понимаю, почему девочка должна плясать на перевернутой лодке, даже если она и нашла колесо? - удивленно спросил старик. Тут он заметил трещину в башмаке и вновь заговорил: - Сними башмачок, пойдем ко мне, я перевяжу проволокой, он еще долго послужит, если ты, конечно, не станешь больше с лодок прыгать. Так почему все-таки ты в пляс пустилась? Мне тоже все любопытно и интересно, как и бабушке Сивилле.
Лина наконец перевела дух и вкратце рассказала, зачем нужно колесо. Ей не терпелось самой спросить, как оно оказалось под лодкой и почему дедушка Доува не удивился, ведь это же настоящее чудо!
- Так, значит, колесо тебе для аистов нужно? - проговорил Доува. - Ну, что ж…
- Но дыра маленькая, колесо не пролезет, - сказала Лина.
- Конечно, маленькая, только человеку пролезть впору, я ее для того и пропилил, и ни на дюйм больше.
- Человеку пролезть?
- Моему отцу раз пришлось - это его колесо там лежит. Оно ему жизнь спасло.
- Как, дедушка?
Но Доува лишь покачал головой и показал на море.
Со стороны островов летели аисты. Сначала прямо к Приморке, прямо к Доуве с Линой, но над старой лодкой они повернули и, быстро взмахивая крыльями, полетели к деревне Нес и вскоре скрылись из виду.
- Как много, штук тридцать! - сказала Лина с удивлением.
- Ровно двенадцать, - поправил Доува. - Но это неважно. Важно другое: раз аисты уже стаями летят, нам сложа руки сидеть некогда, если мы хотим колесо из-под лодки вытащить. А завтра воскресенье, значит, у нас только один день. Скоро прилив, значит, у нас всего несколько часов. Да и шторм из-за островов надвигается.
Лина осмотрелась - голубое небо, голубое море, светит солнце - и недоверчиво взглянула на старика.
- Вот увидишь, будет шторм, - повторил Доува. - Не через час, не через два. А штормить будет крепко, не один день, тогда уж и вовсе до лодки не доберемся. Сейчас надо попытаться, ни минуты терять нельзя, дорогой поговорим.
- А куда идти? Зачем? - спросила Лина.
- Пилу нужно прихватить из дома. Восемьдесят лет тому назад она помогла мне отца спасти и сейчас поможет. Пропилим дыру побольше и вытащим колесо.
Старый Доува, хоть и опирался на толстую палку, ходил очень быстро. Лина в одном башмаке едва за ним поспевала, спотыкалась. В голову приходили все новые вопросы. Она то и дело поглядывала на Доуву и в конце концов не вытерпела.
- Дедушка, ну расскажите, почему колесо в лодке оказалось? Расскажите, а? А то я прямо лопну - так узнать хочется.
Старик улыбнулся.
- Да все очень просто, - спокойно начал он, не сбавляя шаг. - Отец мой, как и я, рыбаком был. У нас в роду все рыбаки. Только мучила его всю жизнь морская болезнь. А порой на долгие недели он в открытое море уходил. Всей душой море ненавидел, да что поделаешь, оно ведь нас кормит. Видно, такова судьба. Хоть и трудно с землей расставаться. И знаешь, что он придумал? Он брал с собой в баркас тележное колесо: оно напоминало ему о земле, на которой стоишь твердо, которая из-под ног не уходит во время шторма. Хорошо он придумал, верно?
- Очень, - тихо отозвалась Лина. Она представила, как мучился отец Доувы, всю жизнь в ненавистном море плавал. - Очень хорошо! Только как же колесо ему жизнь спасло?
- Как-то раз поднялся шторм. И застал он рыбаков врасплох в открытом море. Не спрятаться, не убежать. Не вернулись рыбаки в деревню. Я тогда еще маленьким был. А через неделю вынесло приливом к дамбе перевернутый отцовский баркас. Завяз он в иле - и по сей день там. Неделю его по морю трепало, разве кто выживет? Вся деревня оплакивала погибших - ни один не вернулся. И лежал этот баркас, мрачный и безмолвный, как могила. Никто к нему не подходил. А мне, наверное, было столько лет, сколько тебе сейчас. Я каждый день бегал на дамбу, смотрел на баркас и плакал. Маленький, беспомощный мальчуган, потерявший отца.
Но вот стали мне странные мысли в голову лезть. Смотрю на баркас, и страшно делается. А вдруг отец там, под лодкой, вдруг еще жив? Глупая, невероятная мысль, но, когда плохо бывает, чего только не передумаешь. Невероятно…
- Но ведь все так и вышло, да? - в голосе Лины звучала уверенность. - Потому что иногда самые невероятные вещи случаются. Надо только очень верить.
Старик взглянул на нее.
- Вот именно, - согласился он, будто со взрослым разговаривал, - надо очень верить. Хорошо ты сказала! А ты-то почему думала об этом, девочка? Вот я в твоем возрасте объяснить это не сумел, хотя думал так же. Слов нужных не нашел.
- Нам учитель говорил… - начала было Лина, но старик уже продолжал:
- Пошел я к баркасу, был как раз отлив. И стало мне жутко: вот лодка отца, а самого отца уже нет и никогда не будет. В ту минуту я, пожалуй, ни на что не надеялся. Но все-таки приложил ухо к борту и прислушался. Показалось мне, что кто-то стучит тихонько изнутри. Чуток громче, чем крабы шуршат. Нет, не ослышался я, стучит кто-то. Тут я как закричу: "Папа! Папуля! Сейчас, подожди минутку, я тебя вызволю, только минутку подожди". Минутку! А он столько дней ждал!
Я бегом в деревню. Бегу, а сам плачу, кричу, людей зову. Люди слушают, только головами качают: "Не может такого быть". Даже мать, бедняжка, и та сказала: "Успокойся, мальчик мой. Показалось тебе. Отца уж давно в живых нет". Ну, я не стал ничего говорить. Все думали, я с ума сошел. Схватил пилу, топор и что есть духу обратно. Мал я был, но силы откуда-то взялись. Прорубил дыру в днище баркаса, чтоб пила вошла, и начал пилить. Останавливаюсь то и дело, зову: "Папуля, родненький!" А он чуть слышно отвечает. И у меня словно силы прибывают.
Выпилил я наконец кусок днища, заглянул внутрь. Смотрю, на колесе лежит отец. А колесо во время шторма, видать, за борта зацепилось, вот и не упало в воду. Отец собрал силы, заполз повыше, чтобы мне тянуть его легче было. Я нагнулся, взял его под руки и вытащил. Мал я был, но крепок. Да в ту минуту я бы дом поднял, церковь с колокольней. Да и отец исхудал страшно - кожа да кости…
Лина шла, спотыкаясь, рядом и тихо всхлипывала. А Доува шагал широко, почти бежал, словно заново переживал все, о чем рассказывал. Лина слушала, как чудесную сказку с добрым концом, и по щекам катились слезы радости.
- Знаешь, как он жил эти дни под баркасом? - Старик говорил громко, взволнованно. - Когда начинался прилив, он забирался на колесо, и вода до головы не доходила. Тогда баркас выше стоял, это уж сейчас его илом занесло. Знаешь, что он ел? Свечи! У них на баркасе были свечи. Так вот он их ел. А пил знаешь что? Высасывал сок из крабов и рыб, которых приливом приносило. А соленую мякоть выплевывал. Когда я его нашел, он был кожа да кости… Вылезли мы из-под баркаса, стоим рядом - я чуть с ума от радости не сошел. Почти как ты, кубарем на землю скатился, отец тоже упал - ноги-то не держат, сил нет. Тащил я его через дамбу до самого дома. Толкнул ногой дверь, ору: "Мама, я папу нашел!" Она так без сознания и упала. Ну и день! Самый счастливый в жизни!
Они молча пошли по дамбе, Лина глядела на Доуву с восторгом и изумлением.
- И вот снова баркас, снова к нему бегу, а ведь почти сто лет прошло. Снова пилу дома возьму. Снова дыру пропилю, только теперь для колеса, что отца спасло. Оно будет на крыше школы. Знаешь, девочка, это прекрасно и справедливо, вроде как память о моем отце.
- Конечно! - Говорить Лине было трудно. - Еще какая память!
- Но нам одним не справиться, колесо тяжелое, от воды разбухло, да илом его затянуло.
- А вдруг оно сгнило? - испугалась Лина. - Ведь почти сто лет лежит.
- Не бойся, как новенькое будет. Под водой да илом отлично сохранилось. Дерево в соленой воде не гниет.
- Тогда я сбегаю, скажу учителю. Он позвонит в колокол, ребята соберутся и помогут. Только время нужно: они сейчас по фермам разошлись, колесо ищут.
- Не беда, - сказал Доува. - Пока мы за пилой да лопатой ходим, пока пилить будем да от ила колесо очищать, они и подойдут. Только скажи учителю, чтобы не мешкали. Скоро прилив. Ну-ка дай башмачок, починю. Нет, лучше оба давай, быстрее добежишь.
Лина сунула ему башмаки и помчалась к школе. А дедушка Доува, постукивая палкой, быстрым шагом пошел домой.
В школе никого не оказалось, даже учителя. Дверь распахнута, но в доме ни души. Лина вбежала в класс - никого. Что же делать? Учитель сказал, что целый день будет в школе. А что, если она сама позвонит в колокол, соберет ребят? Она выскочила на крыльцо, там висел колокол, и от него спускалась веревка. Но сейчас ее не было! Лина в недоумении огляделась по сторонам, пожала плечами и понеслась через всю деревню к дому старого Доувы.
Улицы словно вымерли, даже бабушки Сивиллы на крыльце не видно. Лина бежала, глядя по сторонам. На середине улицы вдруг остановилась как вкопанная, - калитка во двор Януса широко распахнута! Что-то случилось - раньше такого не бывало. Может, к Янусу забежать? Ой, глупая, ведь у Януса же нет ног, чем он поможет? Она побежала дальше, миновала дом Доувы и выскочила на дамбу: вдруг в поле или на дорогах кого из ребят или учи́теля увидит. Но в полях были лишь фермеры.
Лина посмотрела в сторону лодки. К ней уже спешил Доува. Через плечо - моток веревки, пила и лопата. Он шагал широко, опираясь на палку. В другой руке он нес Линины деревянные башмаки. Что ж не подождал? И Лина, как была в носках, побежала по дамбе за ним.
Вдалеке показалась Яна, жена Януса. Она ходила торговать хлебом по дальним фермам и сейчас возвращалась домой. На коромысле висели пустые корзины. Она увидела, как по дамбе быстро шагает Доува, следом со всех ног бежит Лина. Очень удивилась Яна, остановилась, сняла коромысло: интересно, что дальше будет?
Вот Доува спустился с дамбы и исчез из виду. А следом - Лина. Что бы это могло быть? Яна по привычке нагнулась, подобрала с дороги пару камней и бросила в корзину. Потом подхватила коромысло и чуть не бегом припустила к деревне - только юбка на ветру захлопала.
…У самой лодки Лина, наконец, догнала Доуву.
- Как быстро вы ходите! - Девочка совсем запыхалась. - Еле догнала. Не нашла я никого. Все куда-то подевались. И учителя в школе нет. Что же делать?
- То, что нам под силу. А там видно будет. Зачем беспокоиться раньше времени?
- А вы сможете на лодку залезть?
- Ты же залезла.
- Я держалась за цепь на корме.
- Ну и я буду держаться за цепь на корме.
- Так ведь вам почти сто… ох, я не то хотела, просто вы уже старенький.
- Ничего не поделаешь. Посмотрим, авось и залезу, - задорно сказал Доува и хмыкнул. - Ну-ка давай ты первая.
Доува подсадил ее, и Лина без труда залезла на баркас. Он подал ей лопату, забросил пилу и моток веревки. Следом - Линины башмаки и свои.
- Чтобы прилив не подобрал, - пояснил он. - Стоп, а палку-то забыли. На-ка, держи! - И он бросил ее Лине.
- Так, начинаю восхождение! - весело сказал он. - Брось конец веревки. Боюсь, без нее мне не взобраться. - Он обвязался под мышками. - Сил-то мало, но ты тяни как следует, а я как следует оттолкнусь, и вдвоем мы этот баркас одолеем.
Он взялся за цепь, уперся ногами в корму и стал подниматься. Лезть было трудно - старик тяжело дышал.
- Тяни, тяни сильнее!
Лина старалась изо всех сил. Ноги Доувы соскальзывали, но отчаянным усилием он подтянулся и влез на лодку, замахал руками и удержался. Перевел дыхание и сказал:
- Между нами говоря, не такая уж я развалина.
- Вы просто молодчина, дедушка!
- Какой я тебе дедушка! Дедушки на печке сидят, по старым баркасам не лазают. - Он сел, чтобы перевести дух. - Ну, отдышалась, тогда начинай пилить.
Дерево старое, но днище толстое, изнутри обшито дубовыми досками.
Лина остановилась - онемела рука. И на три пальца не пропилила. Взглянула на Доуву. Старик улыбнулся.
- Чтобы пилить, сноровка нужна. Двигай рукой плавно, равномерно, на всю длину пилы. А ты дергаешь взад-вперед.
Он встал, подошел к дыре.
- Давай я буду пилить, а ты тем временем колесо из ила выкопаешь, сразу два дела сделаем. Там внизу темно, крабы ползают. Не боишься?
- Нет, вы же рядом, а там со мной колесо, - сказала храбрая Лина. - А потом, когда вы пилить кончите, а я колесо откопаю, что тогда? Мы его вытащим?
- Нет, конечно, - спокойно сказал Доува. - Но я и об этом подумал. Смотрю, ты идешь назад одна, значит, никого не нашла. Да и колокола школьного я не слышал. Бегу я по дамбе с пилой и лопатой, а тут Яна навстречу. Я нарочно к морю спустился, она от удивления аж рот раскрыла. Наверняка сейчас домой прибежит и всем соседям растрезвонит, что старый Доува совсем из ума выжил. - Довольный, он засмеялся. - Погоди, сейчас женщины сбегутся, они ж обо мне как о малом дитяти пекутся. - Он обвязал Лину веревкой. - Полезай вниз и откапывай колесо. До прилива нужно успеть. Готова? Ну, давай!
…Яна бросила коромысло и корзины прямо на улице около дома Доувы и вихрем ворвалась в комнату.
- Янка, где ты, Янка? - завопила она.
На кухне послышались шаги, выбежала Янка, внучка Доувы.
- Что случилось?
- Янка, крепись. Этого нужно было ожидать. Твой дед окончательно лишился рассудка. Сейчас смотрю: бежит по дамбе с пилой и лопатой - видно, снова отца из лодки вызволять. А того уже шестьдесят лет как в живых нет.
- Да что ты! - упавшим голосом сказала Яна. - Ведь еще утром разговор был, какой дедушка крепкий и ум у него ясный, а ведь девяносто четвертый год пошел. До сих пор каждый день пешком в Тернаад ходит.
- Но я же собственными глазами видела, как он со всех ног бежал к старой лодке с пилой и лопатой.
- Он с утра как обычно ушел. Где же он пилу с лопатой взял? Сейчас посмотрю. - И Янка стремглав выбежала из комнаты.
Оставшись одна, Яна выглянула в окно. Мимо шла Лена, мать Лины, с корзиной в руках - наверное, в магазин. Яна выскочила на крыльцо.
- Лена, поди-ка сюда на минутку, - позвала она заговорщицки.
Не успела Лена подойти, как шторы на всех окнах враз задернулись, все женщины высыпали каждая на свое крыльцо. Некоторые с метлами, будто бы только подмести, другие не скрывали любопытства. Даже бабушка Сивилла III дома не усидела.
Яна сразу замахала рукой: мол, подходите скорее. Женщины обрадовались и бегом побежали к Яне. Бабушке Сивилле III за ними не угнаться, поэтому она села в качалку и стала с нетерпением дожидаться новостей. Она даже леденец в рот забыла положить, так в руке и держала.
Женщины сбежались как раз в тот момент, когда из-за дома выскочила Янка, внучка Доувы.
- И верно, Яна, - чуть не плача, закричала она, белая как полотно. - С собой пилу унес. На месте нет. Она все эти годы над камином висела, а сейчас я хвать - нет ее. Наверное, он в дом заходил, пока я в магазин бегала.
- А что, что случилось? - не вытерпела мать Лины.
- Да старый Доува совсем рассудка лишился. А твоя Лина за ним побежала, - сказала Яна, - да только чем она, голубонька, поможет, если он не в себе.
- Он иногда такой упрямый - ничего слушать не хочет, - вставила внучка Доувы.
- И как назло, все мужчины в море! - воскликнула одна из женщин.
И, оживленно переговариваясь, они двинулись к дамбе.
- И впрямь ни одного мужчины в деревне, даже учителя с Янусом нет, - добавила другая.
Яна прямо оторопела.
- Моего Януса нет?
- Да, бросил дом, вишню свою, взял грабли, и учитель с четырьмя мальчишками куда-то его на кресле увезли.
Яна ушам своим не поверила.
- Быть того не может! Чтобы он позволил мальчишкам катить свое кресло - да быть того не может!
- Тогда считай меня лгуньей, - обиделась женщина, - но я собственными глазами видела. Еще крикнула вдогонку: "Что случилось, Янус?" И знаете, что он ответил: "Ничего, соседушка, ничего особенного. Просто с тех пор, как акула мне ноги откусила, я первый раз жизни радуюсь".
- Какая еще акула? - переспросила Яна, окончательно сбитая с толку. - Что же это такое? Все, что ли, с ума посходили?
Женщины поравнялись с крыльцом бабушки Сивиллы.
- Что делается-то, а? - крикнула ей Яна. - Вы только посмотрите, что делается! Все вверх дном у нас в Приморке.
И они поспешили дальше, бабушка Сивилла даже рта раскрыть не успела. Только проводила их взглядом и прошептала, усмехнувшись:
- А все вверх дном, Яна, из-за обычного тележного колеса.
Довольная, она сунула в рот леденец и стала раскачиваться в своем кресле.
А женщины тем временем уже добежали до дамбы, теряясь в страшных догадках - что-то сейчас увидят?
На дамбе они выстроились в ряд и во все глаза уставились на старую лодку: вон стоит на коленях Доува и пилит, пилит что есть мочи.
- А где же Лина? - не выдержала ее мать.
Девочки нигде не было - ни у лодки, ни у дамбы.
- Ой, - вдруг вскрикнула одна из женщин, - никак, прилив начинается?
Далеко, у самых островов, словно серебряная ниточка тянулась, шла первая приливная волна.
- Вон, у островов, неужели не видно? - Она указала пальцем вдаль.
- И впрямь прилив, - поддакнула другая. - Надо Доуву с лодки снять, пока он от дамбы не отрезан. В прилив лодку совсем заливает.