В книгу вошли три повести писателя: "Я вернусь, мама!", "Федоскины каникулы", "Алесик едет в Красобор". Первая из них рассказывает о юном герое, подпольщике, партизанском разведчике Косте Буднике. Вторая - о белорусской деревне, о труде лесовода, о подростках, приобщающихся к работе взрослых. В повести "Алесик едет в Красобор" подвиги советских людей в годы войны перекликаются с трудовыми подвигами сегодняшних дней.
Содержание:
-
"Я вернусь, мама!.." 1
-
Федоскины каникулы 25
-
Алесик едет в Красобор 49
-
Примечания 61
Даир Федорович Славкович
Красобор
"Я вернусь, мама!.."
Зарницы над лесом
Этот июньский день был удивительно теплым.
В доме кузнеца Будника завтракали в воскресенье поздно: когда старший сын Костя пригонял корову с пастбища. А пригонял он ее, когда высоко поднималось солнце и кусачие слепни не давали Красуле пастись.
В этот час за столом собиралась вся семья Николая Романовича. Сам кузнец уже сидел у окна, заняли свои места старшая дочь Мария с маленькой дочуркой Линочкой, самый младший - Толик, дочери Валя и Лена. Лена только что окончила педучилище в Слуцке, сдала последний экзамен и приехала домой перед назначением на работу. В семье с гордостью говорили о "своей учительке". Не хватало только Кости, но по времени он должен был вот-вот появиться.
Хозяйка, Алена Максимовна, поставила на середину большого, чисто выскобленного стола горку пышных блинов, сковородку с яичницей, крынку топленого молока. Девятилетняя Валя, взглянув на блины, потянула носом и даже прижмурилась от удовольствия: скорей бы!
- Проголодалась? - улыбнулся отец и ласково погладил дочь по голове. - Сейчас, Костика дождемся. А вот и он!
В хату вошел подросток лет тринадцати, высокий не по годам, худой, светлые волосы были коротко подстрижены. Мальчик снял и повесил на гвоздь выгоревшую кепку, скинул с ног старые отцовские сапоги, начал расстегивать ремень, которым была подпоясана его серенькая свитка. Лицо его было непривычно хмурым.
- Ты что, Костик, такой невеселый? - спросил кузнец. - Или стряслось чего?
- Какие-то самолеты разлетались над лесом непонятные, - сказал мальчик. - Гудят не по-нашему: подвывают… Папа! А вдруг это враги?
- Да ты что, сынок! - всплеснула руками Алена Максимовна. - Откуда им взяться, врагам? С Германией мы мир подписали.
- Мир-то подписали, - вздохнул Николай Романович. - Только с таким волком, как Гитлер, самый лучший мир, когда его шкура на доске сушится. Ладно, давайте завтракать.
Упрашивать никого не пришлось. В этой семье, не бедной, но и не имевшей лишнего достатка, был единственный кормилец - отец, а едоков много, и дети уже сызмальства знали цену хлебу.
Алена Максимовна разволновалась - ее встревожили слова сына о неизвестных самолетах.
- Не приведи господь новую беду, - нарушила она молчание. - Хватит с нас гражданской: голодали, холодали, горели…
- А сколько ты, мать, поездила, пока меня раненого отыскала, - повернулся к жене кузнец.
- Ох и поездила… - живо откликнулась хозяйка дома. - И в Петроград с беженцами, и в Уфу с матросским отрядом. Куда только не пробиралась, где только не была! Да еще не одна, с Маней-малюткой.
- Если на нас нападут враги, я в кавалеристы пойду, - сказал шести летний Толик, отправляя в рот кусок яичницы.
- Кавалерист отыскался! - засмеялась Валя. - Тебя вон ребята в войну играть не принимают: нос не дорос.
Начинался общий разговор, шутки да подтрунивания, до которых были так охочи все Будники. Мать любила эти минуты: ее дети в сборе, здоровы, веселы. Алена Максимовна собралась вставить и свое словцо, пошутить вместе со всеми над младшим сынишкой, но взглянула в окно - и осеклась: кто-то бежал к их дому, не разбирая дороги.
- Не иначе беда какая, - прошептала женщина.
Стукнула дверная скоба. На пороге хаты вырос запыхавшийся парень.
- Николай Романович, тетка Алена! Война!
Уже несколько дней шла война. Радио в доме кузнеца не было, почта приходила теперь редко, и точных известий о последних событиях никто на заводе не знал.
…Июньская ночь черным платком накрыла Рысевщину: лесопильный завод с его постройками, заводские склады, растянувшиеся на километр, и молчаливый лес с острыми настороженными шпилями елей.
Все семейство кузнеца и их соседка - тетка Мальвина - стояли во дворе, с тревогой смотрели на север, поеживаясь от ночной прохлады. Далеко над лесом, на темном небе вспыхивали и гасли зарницы, скрещивались тоненькие светлые ниточки - лучи прожекторов.
Тихо переговаривались:
- Минск бомбят!
- Взрывов не слышно.
- Так не близко…
А над лесом занималось зарево далекого пожара.
- Может, Красная Армия скоро разгромит немцев и войне конец? - ни к кому не обращаясь, спросила с надеждой Лена.
Вопрос этот мучил всех: что впереди, надолго ли беда пришла в их жизнь?
- Война только начинается, милая…
Все обернулись на голос. Это был живший по соседству объездчик Никонович. Никто не заметил, когда он подошел, встал сзади - взгляды всех были прикованы к беспокойному военному небу.
- Люди каждый день в военкомат идут, - продолжал между тем объездчик. - Сегодня и я был, народу - тьма! Меня из-за легких не взяли…
- Наш вояка тоже вчера ездил, - Алена Максимовна взглянула на хмуро молчавшего мужа.
- И что же? - заинтересовался Никонович.
- Что же! Что же! - сердито отозвался всегда сдержанный кузнец. - Годы мои не понравились. Прихрамываю, видишь ли. Я ему говорю: "Товарищ военный комиссар, я революцию делал, сражался за нее! Ты в ту пору еще пешком под стол ходил. А теперь меня бракуешь!" У него один сказ: "Закон есть закон".
Николай Романович досадливо махнул рукой и отвернулся.
Помолчали.
- А знаете, кого я сегодня в военкомате встретил? - опять заговорил объездчик. И, выждав, когда глаза всех вопросительно обратились к нему, хитровато подмигнул Косте.
- Не может быть! - ахнула Алена Максимовна. - Кастусь скотину пас.
- Провожал кого? - повернулся к сыну кузнец, еще поглощенный своими невеселыми думами о военном комиссаре и своем возрасте.
- Не-е! - Объездчик покачал головой. - На фронт ваш старший собрался.
- Да ты что, сыночек! - запричитала Алена Максимовна. - Твое ли это дело - воевать? И не спросил никого! Разве война - игра? На фронте ведь убивают…
- Ему и капитан говорит: "Подрасти еще, малец. Таких не берем". А он свое доказывает: "Возьмите. Я стрелять умею, санитарное дело в школе проходил". Все вспоминал какого-то писателя. Он в четырнадцать лет командиром был на гражданской. Забыл я фамилию.
- Гайдар, - глухо подсказал Костя.
- Нарвать крапивы да показать ему санитарное дело! - возмутилась тетка Мальвина.
Николай Романович в раздумье смотрел на сына. Костя стоял потупившись, будто бы даже безразличный к тому, что о нем говорят.
Кузнец догадывался, что сейчас творилось в душе его старшего сына. Они сегодня оба были в одинаковом положении. "Вот и я второй день не могу успокоиться, - думал Николай Романович. - А каково мальчишке? Кастусь в таком возрасте, когда хочется всем доказать, что ты уже взрослый, самостоятельный, уже мужчина. А тебе: "Подрасти…"
Но Костя ведь и правда мал. Он только-только начинает свою жизнь. "И начинается она с войны", - невесело подумал Николай Романович. Ему вдруг стало жаль сына до слез. Он шагнул к мальчику, обнял его за плечи, сказал:
- Не горюй, сынок! Найдется и для нас с тобой стоящее дело.
Люди на дорогах
Из Слободки, соседней деревни, принесли весть: будто видели Сергея, брата Алены Максимовны, в Самохваловичах, под Минском. Говорили: лежит раненый в госпитале. Алена Максимовна засобиралась в дорогу.
- Поеду! Может, разрешат забрать, дома выходим.
Но кузнец рассудил иначе.
- Ты, мать, будь при младших. Может, чего перепутали, - решительно пресек он сборы жены. - Сначала необходимо все выяснить. Я бы сам съездил, да в такое время завод нельзя оставить: мало ли что. Придется их послать. - И Николай Романович взглянул на Лену и Костю. - Давайте-ка, ребята, отправляйтесь завтра.
- Папа! - обрадовался Костя. - Вот здорово!
…Выехали на рассвете. Костя сидел за кучера, помахивал кнутом:
- Но, Гнедой! По холодку хорошо пробежишь, в жару меньше маяться.
Небольшой степенный мерин проворно перебирал ногами. Колеса дробно стучали железными ободьями по мощеной гати.
Миновали Слободку, Теляково. В деревнях уже не спали. Поскрипывали колодезные журавли, над печными трубами хат курились дымки.
Женщина с ведрами - ребята узнали тетку Виктора Колоса, Костиного приятеля, - хотела перейти дорогу, но заметила детей кузнеца, пошла рядом с подводой.
- Что, ребятки, дядю искать? Слышала я про вашу беду. А у нас такое творится! Сначала мобилизация была. Наш Витя с товарищем повестки по хатам разносил. Мужчины в военкомат ушли, а тут в правление колхоза позвонили: дать коней и ездовых для красноармейцев. Витька как услышал, что надо бойцов на фронт везти, тут же к председателю побежал. Уехал, и вот… Уж какой день ни его, ни коней…
Женщина еще что-то говорила, но Костя не слушал - жаркие думы поглотили его. Виктор был старше всего на два года, а на колхозных собраниях садился рядом с мужчинами. Он и дома был хозяином: родители Виктора умерли, сестры разъехались: одна учительствовала где-то, другая училась в Минске. И жил Витька один. Теперь вот на фронт подался. Пусть коноводом, а все же на фронт! Было чему позавидовать.
- Ты что, братик, или задремал? - донесся вроде бы издалека голос сестры.
- Что? - встрепенулся Костя. - Нет, я не сплю. Но, Гнедой!
Проехали деревню Теляково, и тут из разлапистого темного ельника вышли на дорогу два вооруженных человека в военной форме.
- Стой! - приказал боец в пилотке. - Куда направляетесь?
- В Самохваловичи, - ответила Лена.
- Не время кататься. - Красноармеец внимательно рассматривал ребят. - Чего вам дома не сидится?
- Дядя наш там раненый лежит. - Лена повернулась к военному в командирской фуражке. - Вот наши документы. - Она как старшая протянула свой паспорт и метрику Кости.
Командир просмотрел бумаги.
- Ехать, ребята, опасно, - сказал он. - Дороги бомбят. Да и на десант нарваться можно, - и умолк. Был он худой, с запавшими глазами. На петлицах Костя успел рассмотреть два лейтенантских кубика.
- Как-нибудь проберемся, - сказал мальчик.
Из чащи позвали:
- Уколов! Лейтенант! К рации!
- Ну что ж, поезжайте. - Командир вернул документы Лене. - Только будьте осторожны.
Лейтенант Уколов и Костя мельком взглянули друг на друга. Оба, конечно, не знали, что суждено им еще встретиться при других, чрезвычайных обстоятельствах и стать друзьями…
По Слуцкому шоссе двигались военные машины, конные повозки с красноармейцами. Обочинами шли измученные, усталые беженцы: старики, женщины, дети. С тележками, узлами, чемоданами. Шли молча, с тревогой бросая взгляды то на дорогу позади себя, то на ясное июньское небо.
Вдруг ноющий звук возник где-то вверху. Люди опрометью бросились с дороги в разные стороны.
- Лена! Самолет с крестами, немецкий! - крикнул Костя и поднялся на телеге, чтобы лучше разглядеть самолет.
Зловещая металлическая птица сделала круг над дорогой и скрылась за лесом. Но едва люди, машины, повозки снова поползли розорванной цепью по серому неровному шоссе, как со стороны леса послышался зловещий гул моторов, и тут же из-за деревьев вынырнуло несколько самолетов. Они летели очень низко вдоль дороги.
Черная тень фашистского бомбардировщика на миг накрыла воз, ребят, березки у шоссе.
- Бежим, Костя! - Лена спрыгнула с воза, рывком сдернула на землю брата, увлекая его за собой, упала в канаву, заросшую пропыленной полынью.
Застучал пулемет. Потом воздух содрогнулся от оглушительного взрыва. Затрещали ветви придорожных деревьев. Над шоссе повисли черные клубы дыма. Раздался отчаянный детский вопль. Рядом кто-то громко стонал.
Самолеты скрылись из виду так же внезапно, как и появились.
Лена подняла голову, огляделась. На дороге горела полуторка. Рядом с ней всхрапывал раненый конь, пытался подняться на перебитые ноги.
- Ма-а-ма! Ма-а-мочка! - звала маленькая девочка, размазывая слезы по лицу.
Лена обернулась к Косте. Брат лежал неподвижно и широко раскрытыми глазами, не мигая, смотрел в небо.
- Костенька, ты цел? Не ранен?
Лена лихорадочно ощупала брата. Нет, как будто не ранен. Почему же молчит?
- Лена, зачем они так? - Губы, словно чужие, не слушались Костю. - Беженцев, детей… За что?
- Они фашисты, - сказала Лена.
Сестра говорила что-то еще, но Костя как будто не слышал: по-прежнему лежал не шевелясь. И этот страшный застывший взгляд…
- Да очнись же, Кастусь! - Лена принялась испуганно тормошить мальчика. И когда он медленно, словно пробуждаясь от тяжелого и долгого сна, поднялся и сел, спросила:
- Может, вернешься домой? А я одна поищу дядю…
- Нет! Что ты, поедем вместе…
В этот день Костя и Лена еще раз попали под обстрел и бомбежку. Соскочив с телеги, они успели спрятаться во ржи, которая стеной стояла вдоль дороги. Гнедой послушно шел следом за ними по полю, оставляя за собой дорожку из смятых колосьев…
Дядю Сергея ребята так и не нашли. Госпиталь из Самохваловичей переехал, а куда, никто в сумятице тех первых военных дней не мог сказать. Домой возвращались ни с чем…
Лесные находки
Вражеские самолеты все чаще и чаще кружили над лесом, лесопильным заводом и окрестными деревнями. За темными вершинами бора, восточнее Рысевщины, гудели танки, гремели взрывы: там шли бои. Враг был рядом.
Костя теперь пас корову только в лесу. Делал он это не без умысла.
Молчаливые и безлюдные в мирное время чащобы теперь стали иными. К мальчику часто подходили военные. Они пробирались из окружения. Многие были ранены. Истощенные, с потрескавшимися от жары губами, красноармейцы расспрашивали Костю, есть ли поблизости деревня, какой дорогой к ней лучше пройти, занята ли она немцами. Костя отвечал кратко и точно, делился с военными своим завтраком, который мать обычно клала ему в сумку от противогаза.
- Берите, дяденьки! - говорил Кастусь. - Я сегодня уже ел. Пригоню корову, чего-нибудь похлебаю, а вам хлебушек пригодится.
Солдаты останавливались на короткий отдых, а мальчик вертелся рядом, смотрел, как военные чистят оружие, как разбирают и собирают пистолет или автомат.
Пожилые бойцы хмурились:
- Мал ты еще к оружию примеряться.
Те, кто помоложе, объясняли, как чистить винтовку, вести прицельный огонь, как ставить на боевой взвод и бросать гранату.
Отдохнув, солдаты шли дальше. А Костя снова гнал свою Красулю по лесу, заглядывая под каждый куст. И не напрасно: находок было много - патроны, гранаты, трофейные винтовки; однажды Костя нашел бинокль…
Мальчик вернулся домой, когда стемнело.
- Где ты пропадал, сынок? - бросилась к нему Алена Максимовна.
- В Липняги гонял. Там трава по пояс.
- Маня с Леной охрипли, клича тебя. - Алена Максимовна с тревогой смотрела на Костю. - Время лихое, всякое думается… Ну, иди в хату.
Костя повесил кнут возле открытой двери, ведущей в темные сени, снял с плеча сумку, оглянулся и быстро сунул ее под крыльцо.
- Ты что прячешь, Кастусь? - послышался из сеней голос отца.
- Сумку, папа… - растерялся мальчик.
- Сумку, говоришь? - Отец вышел во двор. - Дай-ка ее сюда.
Делать было нечего, Костя протянул отцу сумку.
На крыльцо посыпались обоймы с патронами, выкатились ребристые гранаты-" лимонки".
- Так… - проговорил кузнец. - Голова у тебя на плечах есть? Немцы каждую минуту могут нагрянуть. Встретят тебя с такой сумкой… И… Расстрел или виселица всей семье. Заруби на носу: ничего домой не таскать!
- Больше не буду, папа…
Костя сдержал слово. Оружие он собирал по-прежнему, но в дом его не приносил.
На следующий день Костя погнал Красулю к Кролевому болоту - в самый глухой уголок Рысевского леса. Это место славилось густым клюквенником и тетеревиными выводками. Клюква пока была еще зеленая, а рябые тетерки, испуганные грохотом взрывов и стрельбой, позабивались в непролазную чащу. Зато трава здесь была свежая, сочная, стояла выше колен.
Но не ради травы пригнал сюда Костя корову. Вчера вечером был у них сосед, объездчик Лещанин. Долго о чем-то шептался с отцом. Но Костя все же уловил из их разговора нечто важное для себя: возле Кролевого болота прошла воинская часть, и немцы обстреляли ее с самолетов.
"Может, удастся найти автомат? Или даже пулемет?" - распалял он свое воображение, пробираясь к сухому островку посреди болота.
На пригорке виднелись следы от костров, валялись пустые банки из-под консервов. Нашел Костя пробитый осколками котелок, изрядно поношенную пилотку с красной звездочкой. Ни оружия, ни боеприпасов не было…
Он уже повернул было домой, как вдруг услышал в ближних кустах треск сучьев и чей-то тяжелый вздох. От страха у мальчика мурашки поползли по спине. Он замер и прислушался. Было тихо. Только жалобно посвистывали дрозды. Но, видно, и Красуля что-то почувствовала: перестала щипать траву, подняла голову. Костя выждал с минуту, стараясь проникнуть взглядом в темно-зеленую чащу. Наконец решился и медленно направился к зарослям. Раздвинул кусты и…
- Так это же конь, Красуля! Живой конь! - радостно закричал он.
В кустах лежал небольшой буланый конь. На передней правой ноге у него была рваная рана. Рана успела загноиться, и над ней кружили мухи. Конь смотрел большими черными глазами на мальчика, и взгляд его просил о помощи.
- Ах ты, бедняга! - Костя протиснулся поближе, достал из сумки горбушку хлеба, протянул ему на ладони. Конь дрожащими губами взял угощение, съел и снова уткнулся мордой в ладонь мальчика.
У коня была аккуратно подстриженная грива, короткий хвост. По всему видно, что недавно за ним ухаживали заботливые руки.
- Как тебя зовут? Может, Рыжий? - разговаривал с конем Костя, отгоняя от него назойливых мух и оводов.
Рыжий наклонял голову, шевелил ушами.
Вокруг коня трава и ветки были объедены. Костя нарвал и принес ему травы, отломил несколько березовых веток и положил их сбоку, про запас. Немного поколебавшись, мальчик снял с себя рубашку, разорвал на длинные полосы и туго перевязал рану на ноге Рыжего, а натертую спину облепил ольховыми листьями.
Вечером Костя сказал матери:
- Не сердитесь, мама. Рубашка пошла на бинты для друга.
И больше не добавил ни слова.
Какой мальчишка, тем более сельский, не мечтает о собственном коне! Мечтал об этом и Костя. И вот теперь у него конь! Выходить бы его!