Аксель встал на педали и помчался дальше. Отъехав метров на десять, он обернулся и помахал ей. Бленда помахала в ответ.
Когда он скрылся из виду, Бленда вдруг обнаружила, что рядом с ней стоит Эрик с коробкой в руках. Бленда не понимала, откуда он взялся. Давно ли он тут стоит? Видел ли он, как она приехала на велосипеде? Она очень надеялась, что нет, но судя по его выражению лица, он видел их вместе, ее и Акселя.
- Маме ни слова, - сказала Бленда. - Слышишь? И где ты пропадал, кстати говоря? Вечно ты где-то шляешься!
* * *
Тура стояла у прилавка в прачечной и складывала чистые рубашки. Ей не нужно было думать об этом - руки сами выполняли привычную работу: подгибали рукава, подворачивали подол и складывали рубашку вдвое, чтобы не торчали уголки. Она поправила воротничок и разгладила сложенную рубашку, прежде чем положить ее на стопку других чистых рубашек: голубых - на каждый день, и белых - нарядных. Зачем ему эти белые рубашки, когда он успевает их надевать? Разве что когда ездит в город.
Тура на мгновение замерла и перевела взгляд на свои руки. Они были красные и потрескавшиеся, что особенно бросалось в глаза на фоне белой ткани. Рабочие руки, какие бывают у человека, который день за днем стоит у бадьи с мыльной водой или развешивает белье на морозе. На левой руке поблескивало тонкое обручальное кольцо. Иногда Тура думала, что его надо снять. Ведь у нее нет мужа, вот уже скоро семь лет, как нет. Но в то же время она не разведена. И не вдова - во всяком случае не знает этого наверняка. Хотя лучше бы ей сказали, что Вальтера нет в живых. Тогда она могла бы оплакать его и потом попробовать жить дальше. Сейчас же получалось, что она связана, но все равно одна. Одна растит Эрика и Бленду, одна со своими страхами, с тревогой о том, хватит ли денег на жилье, одна стоит перед зеркалом и видит, как стареет день ото дня.
Поначалу Тура думала, что он напишет - пусть не сразу. Она думала, что он напишет, как только найдет работу, и что, наверное, письма из Америки идут долго. Но время шло, и Тура все сильнее беспокоилась, а потом начала наводить справки. Ей удалось узнать, что ее муж полгода назад сошел на берег на острове Эллис в Нью-Йорке. Куда он подевался потом, никто не знал, он просто-напросто бесследно пропал. Она не говорила этого детям, но про себя поняла: Вальтер оставил их ради новой жизни там, в Америке. Быть может, он даже завел себе новую семью, жену и детей.
Стараясь не думать об этом, Тура сложила в стопку последнюю рубашку и отмотала довольно большой кусок коричневой оберточной бумаги.
Она знала, что тот, кого она ждет, придет вовремя. Ровно через десять минут он откроет дверь, снимет фирменную фуражку и подойдет к ней, к прилавку, спросит, как она поживает, много ли у нее дел и довольна ли она своей работой в прачечной. Эти вопросы он задавал каждый раз.
Когда она заворачивала рубашки, бумага порвалась, аккуратная стопка покосилась, и одна рубашка упала на пол. Только бы не испачкалась! Тура подняла и внимательно осмотрела ее. Нет, вроде чистая. Вздохнув с облегчением, она положила рубашку обратно в стопку и оторвала новый кусок бумаги, на всякий случай сложив его вдвое. На этот раз вышло лучше. Тура сделала из веревки петлю и завязала прочный узел, чтобы сверток было удобнее нести.
Он приходил каждую третью неделю, чтобы сдать грязные рубашки и забрать чистые. И с каждым разом задерживался все дольше, все дольше стоял, опершись о край прилавка. Он задавал всевозможные вопросы, словно давно ни с кем не разговаривал. Наверное, так оно и было, ведь он жил один на своем острове.
Может, он искал человеческого общения просто от одиночества? Но нет, Тура чувствовала здесь что-то другое, что-то, имевшее отношение только к ней. Но он же не мог не заметить ее обручального кольца? Она всегда демонстративно опускала левую руку на прилавок, чтобы было видно кольцо.
Правда, сегодня утром она зачем-то надела блузку с кружевным воротником - раньше она никогда не надевала ее на работу. Ей было немного стыдно. Ведет себя, как молодая девчонка!
Тура взяла карандаш и красивым почерком подписала сверток: "К. Нурдстен". Это было лишнее, ведь она сама передаст ему рубашки, но так их отношения пока еще останутся деловыми.
Тура выглянула в окно и увидела, как по улице проехал молодой человек на велосипеде. На раме он вез девушку. Неужели это… нет, не может быть. Тура лишь мельком увидела полосатую рубашку и толстые, светлые косички. Мало ли, это может быть кто угодно.
Колокола на церкви пробили три.
Зазвенел дверной колокольчик, и на полу, в образовавшемся от открытой двери сквозняке, закружились песчинки. В дверях стоял он, смотритель маяка Карл Нурдстен, в темно-синем кителе с блестящими пуговицами.
Гётеборг, 5 мая 1917 года
Что-то должно случиться. Я не знаю, что именно, но я отчетливо чувствую это. Сегодня утром я видела, как мама, собираясь на работу, надела свою лучшую блузку с кружевным воротником. Самую нарядную - и все ради того, чтобы простоять целый день в жаркой прачечной! А ведь она всегда так аккуратно обращается и со своей, и с нашей одеждой, и всегда просит нас носить вещи бережно. А на днях, готовя ужин, она напевала - такого с ней еще никогда не бывало.
Тогда я подумала, что это как-то связано с тобой, папа. Что она получила письмо или какую другую весточку и потому радуется. Я весь вечер ждала, что она расскажет, но она молчала. А ведь узнай она что-то о тебе, она наверняка бы рассказала, правда? Ведь правда она бы сказала мне, даже если это были бы просто слухи? Как тебе кажется, папа?
А теперь еще эта блузка. Я забеспокоилась и предложила помочь ей в прачечной, на случай, если у нее много заказов. Но она сказала нет, спасибо, она справится сама, доставку на дом никто не заказывал. "Кто-то из клиентов придет за заказом?" - спросила я, и тут мама как-то странно на меня посмотрела и сказала, что, мол, да, кто-то придет за заказом.
Потом она, как обычно, пошла в прачечную, Эрик пошел в школу, а я осталась дома одна. Я вымыла посуду после завтрака, подмела, а потом вдруг решила убрать всю квартиру как следует. Я натерла полы в кухне и комнате, вымыла окна так, что они заблестели на солнце. Получилось очень красиво, а когда Эрик вернулся из школы, у меня уже был готов обед.
Мама вернулась домой поздно, но поскольку на дворе уже настоящая весна, то было еще светло. Я не открывала окон, чтобы мама заметила, какие они чистые. Но войдя в кухню, она скинула шаль и сказала: "Ну и жара! Почему вы не откроете окна?" И распахнула окно во двор, так ничего и не заметив.
Правда потом, когда Эрик лег спать, а мы с ней переодевались в комнате, она сделала глубокий вдох и сказала: "Как здесь свежо, пахнет мылом. Дружочек, неужто ты убрала всю квартиру?" А я сказала: "Да, я натерла полы и вымыла окна", а она погладила меня по щеке и сказала, что я умница, и что не знает, как бы она так долго продержалась без моей помощи.
"Продержалась" - что она имела в виду? Словно наша жизнь должна как-то измениться. Но может, я неверно расслышала.
Сейчас мама и Эрик спят, а я сижу за столом в кухне и пишу при свете огарка, потому что не смею тратить керосин в лампе. Небо за окном темно-синее, и я вижу, как одна за другой загораются звезды. Я вспоминаю, как мы с тобой смотрели на звездное небо. Как ты стоял со мной на руках у окна, показывал мне созвездия и говорил, что мои глаза светятся так же, как самая, яркая звезда на небе. Звездочка - так он меня называл.
Жаль что у меня нет твоего адреса в Америке, папа, тогда бы я писала тебе письма, которые ты бы действительно смог читать. А эти письма мне остается только хранить в шкатулке с ракушками на крышке, которую ты мне подарил, когда я была маленькая. Здесь они будут лежать, пока ты не вернешься, а когда вернешься, проч тешь их все.
Твоя Звездочка
Старая крепость на холме Скансберьет была ярко освещена солнцем, только глубокие бойницы лежали в тени. Трава на крепостном валу была зеленая и нежная, как мягкий ковер.
Эрик сидел, прислонившись к сторожевым воротам, расположенным на валу. Это было его место, здесь он мог сидеть сколько угодно долго и смотреть на город. Здесь он забывал о времени, здесь никто не кричал и не мешал ему. Он видел судостроительную верфь, где работал, а потом бастовал его отец. Эрику показала ее Бленда - Линдхольменскую верфь на другой стороне реки. На холме за верфью дома жались друг к другу. Эрик видел отсюда гавань, корабли и краны; сидя здесь, он мог перечесть все колокольни и наблюдать за птицами с близкого расстояния - иногда даже сверху.
Рулле топтался в коробке из-под обуви, ставшей для него слишком тесной. Он быстро рос, его перья теперь были взъерошенные, серые и черные, как у взрослой вороны. Но по-настоящему взрослым он станет еще не скоро, это Эрик хорошо понимал. Он до сих пор нуждался в гнезде, которое соорудил ему Эрик, и в мухах, которых мальчик ловил для него.
"Однажды, - думал Эрик, - однажды Рулле прилетит сюда сам. Он радостно каркнет и сядет на мое плечо. Но еще не сейчас, еще слишком рано, это слишком далеко и высоко для него. Я должен кормить его, чтобы он вырос сильным и смог сюда долететь. И не только сюда, но и выше - на самую корону на верхушке крепости".
Эрик зажмурился и представил себе, сколько всего оттуда можно увидеть. Наверное, самые дальние шхеры, а может, даже и Данию. Вот бы оказаться там темной ночью и посмотреть, как горят маяки! Об этом можно было бы рассказать фрекен.
"Фрекен, - скажет он, - сперва, пока не стемнело, я видел всё: от города до самого моря и даже дальше, по ту сторону пролива. Я думаю, это были колокольни, и, наверное, в Дании, потому что флаг я тоже видел: он был красно-белый. Как датский. А потом, когда стемнело, один за другим зажглись маяки, как звезды на небе".
А фрекен удивится, сколько он всего увидел.
И тогда он расскажет, что еще видел, как с острова Винга шел пароход. На борту горели огни, капитан стоял на мостике и смотрел на него в бинокль. Эрик помахал ему, и капитан помахал в ответ, а потом дал свисток, такой громкий, что эхо прокатилось по всему Гётеборгу.
Фрекен попросит его продолжить, а когда он закончит, скажет:
"Эрик, ты знаешь почти всё на свете. Ты можешь, когда вырастешь, стать учителем. Мне кажется, у тебя это получится".
Эрик обведет взглядом класс и согласится с ней. Да, пожалуй, она права.
"Но, - все-таки возразит он, - это невозможно".
Он увидит, как огорчится фрекен, и сам огорчится, но все равно вынужден будет сказать:
"Я еду на Аляску. Это важнее всего".
И когда он расскажет ей о своем папе в Америке, фрекен поймет его и ответит:
"Эрик, решать тебе".
Эрик вздохнул, расправил свою тетрадку и раскрыл ее в том месте, где переписал из книги о птицах все самое важное о воронах:
"Серая ворона всеядна. Взрослые особи любят ягоды, падаль и отбросы. Молодые птицы питаются насекомыми, например мухами".
Рулле пристрастился к мухам всего недели две назад, поначалу он ел только размоченный хлеб и размятую картошку. Быть может, ему пора отведать и другую пищу, такую, которую едят взрослые вороны? Ягод в это время года еще не сыщешь, падаль - звучит ужасно. Но может, попробовать дать ему картофельные очистки, ведь это можно назвать отбросами?
"Пока что картофельные очистки, - записал Эрик. - И малина - летом, если удастся найти".
Потом он сложил тетрадку пополам, засунул ее в задний карман вместе с огрызком карандаша и собрался уходить. Раздался треск, Эрик знал, что это сломался карандаш, но сейчас ему было не до этого. На сегодня он записал всё.
Бленды дома не оказалось. Должно быть, догадался Эрик, пошла в магазин. Впрочем, это было и так очевидно - в последнее время она ходила в магазин чуть ли не каждый день, всякий раз за какой-нибудь мелочью. Только ему она могла не врать, Эрик отлично понимал, что ходит она гуда не ради покупок. Ничего не знала только мама. Но Эрик дал честное слово, что сохранит тайну.
За это Бленда ему кое-что обещала и свое обещание выполнила: раздобыла для Рулле ящик побольше. Теперь Эрику оставалось найти бумагу, чтобы постелить на дно ящика. Он знал, что дядюшке Лундбергу одна женщина из дома через дорогу приносит почитать старые газеты. "Новости есть новости, - говаривал Лундберг. - Пока ты их не прочтешь, они всё еще свежие".
Эрик постучал. Он очень надеялся, что у Лундберга сегодня хороший день. Такое с ним тоже случалось и длилось иногда даже недели две. В хорошие дни дядюшка Лундберг приглаживал волосы водой и ходил вверх-вниз по лестнице бледный и немного дрожащий. Он не цеплялся за перила и любезно здоровался со всеми, кого встречал на пути.
Но Эрику никто не открыл - ни дядюшка Лундберг, ни его жена, и он пошел к уборной, рассчитывая найти там газеты, еще не порванные на куски. Он заглянул во все кабинки, но везде валялись только обрывки. В последнем он, наконец, нашел целую газету. Она была двухмесячной давности, с фотографией с Западного фронта на первой полосе: в глубоких окопах лежали тела убитых немецких солдат. Эрик прочел заголовок: "В битве при Вердене обе стороны потеряли более миллиона солдат". Эрик снова посмотрел на фотографию и увидел, что у одного из солдат нет ботинок. Его перемазанные в грязи ноги были странно вывернуты. Эрик оторвал первую страницу и оставил ее. Ему не нравилась война, он не хотел, чтобы она пришла в Гётеборг. Никогда в жизни он не напишет о ней в своей тетради, никогда не отметит никакие цифры - ничего, с ней связанного.
Во дворе было пусто, не видно было даже соседских детей. Но в подворотне, ведущей на улицу, Эрик заметил двух человек. Они стояли неподвижно, прижавшись к стене, словно не хотели, чтобы их видели. Эрик подошел ближе. Из-за яркого света, заливавшего двор, он не смог сразу разглядеть, кто стоит в темной подворотне, но постепенно глаза его привыкли.
Как он и думал, это оказались Бленда и Аксель. Они стояли рядом, одной рукой Аксель обнимал Бленду. Эрик видел, что их губы шевелятся, но не слышал их разговора.
Эрику не очень понравилось то, что он увидел. Рядом с Акселем Бленда как будто становилась другим человеком, Эрик не узнавал ее. Он раздумывал, как ему быть: выдать свое присутствие или продолжить шпионить за ними. Но вспомнив, как добра к нему была Бленда - ведь она раздобыла для Рулле новый ящик, Эрик решил оставить их в покое.
* * *
Прежде чем открыть дверь в квартиру, Бленда пригладила волосы. Было не заперто, значит, Эрик вернулся домой первый. Мог ли он их заметить? Они стояли в подворотне, там их не было видно ни из одного окна - ни из того, что выходило во двор, ни из уличного. Мимо же никто не проходил. Значит, Эрик пришел домой до того, как она приехала с Акселем на велосипеде.
Эрик обещал ничего не говорить маме, хотя Бленда не вполне ему доверяла. Не то что бы он стал нарочно ябедничать, Эрик был не такой. Но он мог случайно проговориться, начать рассказывать историю, в которой одно цеплялось за другое, и так, сам того не заметив, раскрыть ее тайну. Такое бывало и раньше. Поэтому чем меньше он знал, тем лучше.
Правда, что он мог знать, когда она и сама не очень понимала, что происходит между ней и Акселем? Они встречались вот уже несколько недель - не каждый день, потому что иногда в хозяйстве всего хватало и она не могла придумать ни малейшего повода выйти из дома, а иногда у них попросту не было денег. Случалось, она приходила в бакалейную лавку на Эстергатан, но Акселя там не было и он так и не появлялся, хотя она старалась задержаться как можно дольше.
А бывали счастливые дни, когда она встречала его у входа в лавку, как, например, сегодня, или же когда он, выполнив поручения хозяина, возвращался, пока она делала покупки. Он всегда успевал поболтать с ней, хотя хозяин сердито поглядывал на него, недовольный, что тот отвлекается на рабочем месте. И почти всегда он предлагал подвезти ее домой на раме. Но сегодня, доехав до подворотни, Аксель впервые отставил велосипед в сторону и задержался. Он долго крутил в руке ее косичку, а перед тем, как уехать, погладил ее по щеке и сказал, что она самая симпатичная девушка во всей Хаге.
"Ты, наверное, всем так говоришь", - ответила Бленда, потому что отлично понимала, что она не первая, кого Аксель подвозит на своем велосипеде. Аксель пытался разубедить ее, но она не знала, верить ему или нет.
Бленда открыла дверь и вошла в кухню. Эрик раскладывал газеты в ящике, который она ему нашла. Вернее, ящик нашел Аксель - она попросила его об этом несколько дней назад, а сегодня утром, когда выходила из дома, обнаружила ящик за дверью. Бленда очень обрадовалась, теперь у нее появился повод сходить на Эстергатан и поблагодарить Акселя. Судя по запаху, в ящике хранились коробки с чистящим порошком.
Услышав, что дверь открылась, Эрик поднял голову.
- Спасибо за ящик, - сказал он.
Бленда только кивнула и улыбнулась в ответ.
- Откуда он у тебя?
- Из магазина.
- Из лавки Ларсона?
Лавка Ларсона располагалась в их квартале и была самой близкой к их дому.
- Ну да, - уклончиво ответила Бленда.
Краем глаза она все же взглянула на Эрика. Видел ли он их с Акселем?
- Он подошел тебе? - спросила она, чтобы перевести разговор на другую тему. - Не слишком маленький?
Брат радостно закивал.
- В самый раз.
- Эрик, - продолжила Бленда, потому что один вопрос они обсудили не до конца. - Надеюсь, ты понимаешь, что Рулле не может остаться у нас навсегда? Он скоро научится летать, а держать в кухне летающую ворону невозможно.
- Но ты же говорила… - начал было Эрик, но Бленда перебила его.
- Я говорила, что постараюсь раздобыть ящик, но это всего на несколько недель, пока Рулле не вырастет настолько, что его можно будет отпустить.
Эрик наморщил лоб. Бленда хорошо знала это выражение лица.
- Я ухаживаю за ним сам, - упрямо сказал он. - Тебе не надо ничего делать. И маме он тоже нравится. Она разрешит мне его оставить.
Бленда хотела было объяснить Эрику, почему лучше поменьше говорить с мамой о вороненке, но не стала. Раз он такой упрямый, пусть разбирается сам. Это его ворона. Она свое дело сделала - нашла ему ящик.
Когда мама вернулась домой, Бленда уже поставила картошку на огонь. Рулле тихо сидел в новом ящике рядом со скамьей, на которой Эрик спал ночью. Эрик предложил вынести мусор, хотя помойное ведро было наполовину пустое.
Мама взглянула на кастрюлю с картошкой и сказала:
- Свари побольше. Положи еще штуки четыре.
Бленда вопросительно посмотрела на нее. Она варила по три картошки им с Эриком и две маме, как всегда. Но мама ничего больше не сказала, и Бленда сняла кастрюлю с плиты, принесла еще четыре картофелины, почистила и бросила в воду.
На столе у раковины лежала колбаса, большой, хороший кусок колбасы. Последний раз они ели колбасу очень давно. Мясные продукты стоили дорого, к тому же в военное время выдавались по карточкам.
- Мы что, будем есть колбасу? - спросила Бленда. - Сегодня?
Ведь сегодня даже не воскресенье, а четверг, обычный будний день.
- К нам придут гости, - ответила мама.