Повесть о суровом военном времени.
Содержание:
-
Мы вернемся! 1
-
Находка, до которой нельзя дотрагиваться 1
-
Какую песню пели сверчки 1
-
Страх 2
-
Самолет с черными крестами 2
-
Ганин секрет 3
-
Враг пришел 3
-
Кудряшу "капут" 4
-
Фашисты живут в доме 5
-
Как умирают люди 5
-
Чьи орудия бьют? 6
-
Разгром 6
-
Ганя в Корешках 7
-
Красные звезды 7
-
Как рождается ненависть 8
-
Освобождение 8
Любовь Федоровна Воронкова
Лихие дни
Мы вернемся!
Маринка стояла у крыльца и задумчиво смотрела на снежную дорогу. По дороге шла конница. Красноармейцы молча сидели в своих высоких седлах. Они не пели песен и не смеялись. Сдвинув брови, красноармейцы сурово смотрели вперед, и видно было, что на сердце у них тяжело. Красная армия отступала.
Возле палисадника пригорюнившись стояли соседки. Маринкина мать тоже была с ними. Одна из соседок не выдержала, всплакнула. Это увидел молодой красноармеец на высокой вороной лошади.
- Эй, тетка, не плачь, - крикнул он, - мы скоро вернемся!
- Знаем, что вернетесь, да пока солнце взойдет, роса очи выест, - покачала головой соседка. - Каково будет ждать-то вас! Ведь мы теперь немцу отданы.
- Не отданы, не бойся, - нахмурясь, сказал другой красноармеец, - мы своих людей да свою землю так просто врагу, не отдаем!
Находка, до которой нельзя дотрагиваться
Соседки поговорили, повздыхали и тихонько разошлись по домам. И мать ушла в избу. А Маринка стояла до тех пор, пока последний красноармеец не скрылся за придорожными вербами.
Деревня взобралась высоко на гору. Ее так и зовут Зеленая Горка. И Маринке от своего крыльца были далеко видны снежные поля, розовые от солнца, синие гряды ближних и дальних лесов, соседняя деревня с ее садами… Сейчас сады стоят запушенные инеем, а как зелено там летом!
А вот там, направо, река. На отлогом берегу ее чернеет другая деревня - Отрада. Через Отраду, через отрадинские поля пролегает большая проезжая дорога. Сегодня утром видели, как по этой дороге прошла отступающая красная пехота. Проехали пушки, прошумели машины… На этой самой дороге в любой день, в любой час могут появиться и страшные фашистские войска…
Маринка никогда ничего не боялась в своей жизни. Ей просто как-то не случалось бояться. Правда, очень страшно было, когда с колхозного двора выскочил бык и погнался за нею. Как она бежала тогда! Потом как-то ее вместе с подругами застала в лесу гроза - это тоже было страшно… Сейчас Маринка вспомнила об этом, и ей показалось, что те страхи были совсем не страшные и даже смешные. Но вот теперь…
Теперь словно черная тяжелая туча надвигается на их деревню и хочет задушить их. Эта туча все ближе и ближе. Убежать от нее некуда. Кто остановит эту тучу, защитит деревню!
Маринка вздрогнула, поежилась: мороз, пока она стояла, забрался под полушубок. Она пошла было домой, но в это время из-под горы показались ребята. Впереди с деловым видом шагал ее брат, Ганя. Лохматый Кудряш бежал рядом, весело помахивая хвостом.
- Ты где это ходишь? - закричала Маринка. - Обедать не приходил, чай пить не приходил! А тут все время конница шла.
- Без тебя все знают! - ответил Ганя и повернул к дому.
Маринка заметила, что он устал и что в карманах у него что-то звякает и топорщится.
- Опять в лесу шатался, - проворчала она. - Вот скажу матери!
Но Ганя, не отвечая, снял свои лыжи, убрал их и, придерживая руками карманы, прошел в избу. Маринка поспешила за ним - интересно, что это он притащил.
На улице было еще светло, снег искрился, окрашенный красноватым сиянием печального вечернего солнца, а в избе уже сгущались сумерки. Мать ушла за водой, дед убирал колхозных лошадей. Только бабушка была дома и возилась у печки.
- Куда вас опять леший гонял? - заворчала она на Ганю. - В такое время ходят везде! Бой кругом, бомбы бухают, а они разгуливают, словно завороженные, словно их и пуля не возьмет! Него натащил опять?
Ганя, забившись за печку, молча разгружал свои карманы.
- Чего натащил, говорю? - закричала бабушка. - Все равно всю твою дрянь в печку побросаю!
- Побросай, - ответил Ганя, - чугуны-то у тебя из печки живо вылетят!
- Он, наверное, каких-нибудь пуль разрывных набрал, - сказала Маринка и, подкравшись, заглянула за печку.
На приступке за печкой красовалось Ганино добро: кусок пулеметной ленты, поблескивающий патронами, смятая красноармейская фляжка, проволока, гайки и болтики, корявый осколок снаряда, испорченный полевой бинокль… С тех пор как по лесам и полям прошел фронт, там, где прятались зенитки и били по врагу из засады, там, где хранились боеприпасы, там, где стояли в лесу красноармейские части, - всюду можно было найти множество интересных вещей.
Маринка подобралась к Гане поближе.
- Это откуда, а? - спросила она, тихонько дотрагиваясь до пулеметных патронов.
- Из окопа, - ответил Ганя.
- А вот это?.. Да это бинокль был! Тоже из окопа?
- А это из "Хенкеля", который обгорелый за Отрадой лежит.
- А вон там, в уголке, в синей бумаге завернутое - что это?
- Не трогай! - вдруг закричал Ганя. - Не дотрагивайся!
Маринка отдернула руку.
- Порох, да? - шопотом спросила она.
- Может, и порох, - сурово ответил Ганя. - Только тебя сюда не звали и тебя здесь не спрашивают!
- Зажги лампу, Маринка, - сказала бабушка, - темно становится. Да окно занавесь получше, чтоб не просвечивало.
Маринка завешивала толстой дерюжкой окно, протирала стекло лампы, зажигала ее, а сама то и дело, косилась любопытным глазом на таинственный сверток в синей бумаге, до которого нельзя дотрагиваться.
"Он отойдет, а я и посмотрю!" решила Маринка. Но Ганя ее понял. Пока Маринка возилась с лампой, он сунул синий сверток в карман и вышел на улицу. А когда вернулся, в карманах у него уже ничего не было.
- Спрятал, - усмехнулась Маринка. - Прячь, пожалуйста! Хоть все свое добро вынеси да выброси, очень-то мне нужно!
А про себя подумала: "Интересно! Спрятал даже. Ну, прячь, прячь, все равно разыщу. Разыщу, принесу в избу и положу на стол. Вот ты глаза-то вытаращишь!"
Маринке стало весело, и она совсем забыла про немцев.
Какую песню пели сверчки
К ночи за лесами началась стрельба. Ба-бах! Ба-бах! - били за лесом орудия. Бум! - ударяли бомбы. Бум! Бум!
- Батюшки мои, - вздыхала бабушка, - война-то все ближе и ближе! Ну как, бой у нас в деревне будет?
- Да с кем бой-то, - возразила мать, - наши ушли. А немцы сюда и не подойдут. В такую глушь, в такие леса! В снегу им тут завязнуть, что ли?
- Хорошо, кабы не пошли.
- Да и не пойдут.
Маринка влезла к дедушке на лежанку и примостилась у него за спиной, на мягком полушубке. Ганя устал за день и уснул на печке. Как только голова его коснулась подушки, он тотчас засопел носом.
В теплой дремотной тишине трещали сверчки.
- Ты слышишь, как сверчки поют? - спросил дед.
- Слышу, - сказала Маринка.
- А ты разбираешь, какую они песню поют?
- Песню?! Ты всегда, дедушка, что-нибудь придумаешь.
- Песню. Вот, слышишь?
Наша печ-ка вы-со-ка,
Наша печ-ка ши-ро-ка…
Маринка улыбнулась, но затихла и прислушалась. И вот удивительно: она и в самом деле услышала, как сверчки весело повторяли эти самые слова:
Наша печ-ка вы-со-ка,
Наша печ-ка ши-ро-ка…
- Слышу… - прошептала Маринка радостно, - слышу!
- А дальше разбираешь?!
И на нашей на печи
Не остынут кирпичи.
Чтобы к нам пришла беда
Не поверим никогда!
Где-то там идет война,
Не заденет нас она…
Маринка слушала, затаив дыхание. А потом сказала нахмурясь:
- Дедушка, а что же это за песня у них? Они, значит, никакой войны не боятся? Почему же?
- А потому, что им кажется, что их печка крепче всех крепостей на свете и что до их печки никто добраться не сможет.
- А если немцы придут да печку разломают?
- А!.. Ну, тогда они совсем другую песню запоют, совсем другую.
Мать сидела за столом возле лампы и вязала варежки. Она взглянула на деда, улыбнулась и сказала:
- Папаша, про кого ты говоришь? Уж не я ли такую песню пою?
- Да нет, - ответил дедушка, - это мы с Маринкой про сверчков разговариваем.
Страх
Сладкая дрема незаметно подобралась к Маринке. Ленивыми стали ее руки и ноги, тяжелыми стали ресницы - так и тянет их вниз, никак не поднимешь…
Но есть еще узенькая щелочка, еще что-то видят Маринкины глаза. Маринка глядит на пеструю занавеску у печки. Занавеска желтая, а по желтому полю вытканы коричневые лисички и зеленые кустики. И вот занавеска понемногу вся оживает. Тихо-тихо начинают покачиваться зеленые кустики, словно ветер шевелит их… Вот и лисички зашевелились. Ожили - бегают, играют, шевелят хвостами, безмолвные и беззвучные как тени…
А тут еще и от лампы потянулись во все стороны широкие желтые лучи - полна изба лучей!..
Больше Маринка ничего не видела, сон одолел ее. Она не слышала даже, как мать взяла ее на руки и перенесла на постель.
Все уснули. Тихо-тихо было в избе. Только шуршали сверчки за печкой, похрапывал легонько дед да изредка потрескивали стены от крепкого мороза.
И вдруг среди этой глубокой ночной тишины раздался удар. Удар был такой сильный, что стекла звякнули в окнах и с полки упала стоявшая на краю жестяная чайница. Все вскочили. Маринка вскрикнула. Ганя поднял от подушки свою белокурую всклокоченную голову, но, посмотрев вокруг широко раскрытыми глазами, снова опустился на подушку и засопел носом: сон был сильнее его.
Мать и бабушка поспешно оделись, вышли на улицу. Маринка сунула ноги в валенки - одну в свой, другую в Ганин, - схватила дедов полушубок и побежала за ними. На крыльце от крепкого мороза у Маринки на минутку захватило дух.
Весь народ высыпал на улицу. Тихо стояли у своих дворов и разговаривали вполголоса. Маринка вышла к палисаднику. Безмолвная, снежная, вся седая от инея была ночь. Деревья стояли белые и пушистые. И среди этой снежной ночи над этими белыми деревьями широко разливалось зловещее малиновое зарево огромного пожара.
- Бабушка, что это? Загорелось? - спросила Маринка. - Это станция горит, да?
- Ты куда вылезла? - закричала на нее бабушка. - С постели, да на мороз! Пошла в избу, ну-ка!
- Да ты хоть скажи, где ударило-то. Ну, бабушка!
Но бабушка схватила ее за руку и без разговоров потащила в избу.
Дед сидел на своей лежанке. Он тоже хотел было выйти посмотреть, да никак не мог найти своего полушубка.
- Что там? - спросил он.
- Ой, дедушка, - сказала Маринка, понизив голос, - там все небо красное, все-то небо горит!
Вскоре пришла мать.
- Говорят, мост возле станции взорвали, - сказала она. - Там фашисты.
- Батюшки! Уж на станцию пришли! - всплеснула руками бабушка. - Ой-ой!.. Ну, идет беда и к нам.
Дед опустил свою седую голову.
- Да, - невесело повторил он, - беда идет.
- Ну, будет вам горевать прежде времени, - ласково молвила мать. - Может, идет, идет, да и пройдет мимо! Ложитесь-ка да спите лучше.
Мать улеглась, закуталась в одеяло с головой и замолчала. Но Маринка знала, что она не спит. Бабушка тоже не спала, она все что-то шептала про себя, вздыхала, охала.
Дед молчал, но Маринка хорошо знала, что и он не спит тоже. Только Ганя посапывал на печке.
И понемногу страх, тяжелый, гнетущий страх начал охватывать Маринку. Немцы близко. Они идут сюда; говорят, что они идут не останавливаясь и не задерживаясь. Скоро они будут в их деревне, подойдут к самому их дому, застучат в двери, войдут в избу…
Маринка живо слезла с постели и, шлепая босыми ногами, подошла к деду.
- Дедушка, - шепнула она, - а может, они как-нибудь, мимо, а?
- Может, и мимо, - отозвался дед. - Может, им в тыл ударят, так они и вовсе назад повернут.
- Правда, дедушка, или ты просто так?
- Да нет, правда. Откуда мы знаем! Может, им сюда и не путь вовсе. Шоссе у нас нет, а нашими проселками у них и машины не пройдут.
В окнах посветлело, начинался рассвет. Красные злые огоньки, отблески далекого пожара, мерцавшие на морозных узорах окна, стали бледнеть и гаснуть.
Маринка немного успокоилась. Она зевнула раза два, поежилась и снова отправилась на свою постель. Наверное, все так и будет; наверное, немцы сюда вовсе и не придут.
А немцы уже шли по их глухим дорогам.
Самолет с черными крестами
Утром, только открыв глаза, Маринка тревожно оглянулась кругом: может, тут уже случилось что-нибудь страшное, пока она спала?
Но все было тихо и в избе и на улице. Бабушка мыла в кухне посуду. Ганя развинчивал и разбирал на части найденный вчера полевой бинокль и тихонько посвистывал. Светлые солнечные полосы лежали на белом полу поперек пестрых дорожек.
- Эй, соня, чай проспала! - сказал Ганя.
- Это ты соня, а не я, - ответила Маринка, - ты и вовсе пожар проспал.
- Вставай, Маринка, - сказала бабушка, - тебя чайник ждет за заслонкой. А вот тут, на шестке, лепешки.
Маринка живо оделась, умылась холодной водой, и все ее ночные страхи как рукой сняло. Она достала чайник, взяла лепешки и уселась за стол. Ей снова вспомнился таинственный предмет, завернутый в синюю бумагу.
- Гань, а Гань, - начала она, - так и не скажешь, да?
- Чего тебе?
- А что в синей бумаге было?
- Мало ли что было. А теперь нету.
- А где же?
- Выкинул. И не приставай!
- А я знаю, - сказала Маринка: - ты в снег зарыл!
Маринка ничего не знала, она сказала просто так. Но Ганя покраснел и быстро взглянул на Маринку. Неужели видела? Вот ведь глазастая! Надо поскорее перепрятать, а то живо залезет!
Пришел из конюшни дед. У него на белых усах намерзли сосульки, шапка и брови заиндевели и валенки скрипели от мороза.
- Встали, - сказал он, - выспались?
Он ласково поглядел на ребят своими синими глазами, снял со стены веревку и снова пошел из избы.
- Дедушка, ты куда? - закричала Маринка. - Подожди, и я с тобой!
- Ну куда ты со мной, чудак-человек? Ведь я же в лес, за дровами.
- Я тоже поеду, - сказал Ганя, - а то ты один-то еще завязнешь там где-нибудь да и не вылезешь.
И стал одеваться. Маринка схватила свой полушубок.
- И я! И я тоже!
- Куда это собрались деду мешать? - заворчала бабушка. - Не видали вас там - носы морозить!
- Я их в лесу свалю в сугроб, а сам уеду, - сказал дед. - Ну-ну, собирайтесь поскорее!
- Не свалишь! - засмеялась Маринка.
Вороная лошадка лениво затрусила по дороге, заскрипели, засвистели полозья по снегу.
Сзади за санями весело мчался Кудряш. В его карих глазах светился задор, морда улыбалась и пушистый хвост радостно торчал кверху. Несколько раз Кудряш пытался вскочить в сани и ухватить Ганю или Маринку за полушубок - уж очень хотелось ему поиграть. Но это ему не удавалось, и он тявкал и повизгивал с досады.
Дорога пошла под гору; лошадка побежала быстрее. Маринка крепко ухватилась за Ганю. Ганя сильный и ловкий. Ни один мальчишка с ним справиться не может! За деда не стоит держаться, он зазевается да и упадет еще. А уж Ганю силой из саней не вытолкнешь.
Вдруг сани закатило, и не успели ребята охнуть, как очутились в сугробе. Ганя и Маринка смеялись, Кудряш тявкал, трепал их за полушубки и не давал вылезти из снега. Дед остановил лошадь.
- Ну вот, - сказал он, - я же говорил, что вывалю в сугроб. Вот и вывалил! Что, не верили?
Ганя вылез первый, за ним выбралась и Маринка. У нее от смеха выступили слезинки и замерзли на ресницах.
- Я тебе, - кричала она на Кудряша, - я тебе задам, противный озорник!
Ребята кое-как отряхнулись и снова уселись в сани.
Розовый от солнца, усыпанный блестками и огоньками стоял над сугробами лес. Было тихо. Треснет где-нибудь сучок или упадет с ветки клочок снега - и уже слышно по всему лесу. Загляделась Маринка на седые от инея деревья, на елочки, прикрытые снеговыми шапками, на огоньки, рассыпанные среди белых веток… Загляделась и притихла.
- Ты что, замерзла? - спросил Ганя.
- Не приставай, - ответила Маринка, - я смотрю.
- А на кого смотришь? Дятел, что ли, где? Или белка?
- Да ни на кого. Я так просто смотрю. Ну, не понимаешь? На все смотрю.
- Да на что? - оглянулся Ганя. - Ничего и нету!
- Тебе нету, а мне есть!
Дед остановил лошадь.
- Слезайте, приехали.
Дед полез через сугроб к поленнице дров, которую он напилил и приготовил еще осенью. Ганя помогал ему таскать дрова. Маринка тоже хотела помочь. Она полезла было за сучьями - сучья мелкие, их таскать нетрудно, а горят они, ух, как жарко! Но только она, осторожно ступая, шагнула в сугроб, как сзади налетел Кудряш и сбил ее с ног. Маринка рассердилась, схватила Кудряша за длинную волнистую шерсть и утопила его в снегу. Кудряш вырвался с визгом, отбежал, отряхнулся. Но едва Маринка поднялась, как он снова налетел на нее, и Маринка сама утонула в сугробе. Маринка кричала на Кудряша, Кудряш звонко лаял, а Ганя смеялся на весь лес.
- Вот шум-то подняли, - сказал дед. - Смотрите, как бы медведи в берлогах не проснулись!
Вдруг дед остановился с охапкой в руках и прислушался:
- Чу! Гудят, никак!
Ганя и Маринка примолкли. Кудряш тявкнул было, но Маринка схватила его и зажала ему пасть рукой.
Над лесом гудело.
- Летят! Наши или нет?
Гул становился все сильнее, все сердитее. И вот над самой дорогой в синем небе появились два самолета. Они ревели и завывали. И летели так низко, что казалось, вот-вот зацепят крылом за елку. И на крыльях у них вместо красных звезд чернели большие зловещие кресты.