Содержание периода после 1931 г. Лурия раскрывает, недвусмысленно имея в виду научную школу, к которой принадлежал он сам, и положительно оценивая при этом реактологическую дискуссию: "Дискуссия по психологии, проведенная в Московском психологическом институте в 1930-1931 гг., подвела итоги прошлому периоду в развитии психологии и наметила те пути, которые легли в основу ее перестройки. Процессы исторического формирования психики человека перестали после этого быть частными проблемами в ряду других проблем психологии и стали основной позицией, отличавшей советскую психологию ото всех, даже передовых, школ буржуазного Запада" [37, с. 33-34]. Существенным дополнением к этим словам может служить публикация в журнале "Вопросы психологии", в которой, в частности, приведено выступление А.Р. Лурии на реактологической дискуссии (наряду с выступлениями К.Н. Корнилова и А.А. Таланкина) [55].
Немногословен и осторожен в своих оценках и С.Л. Рубинштейн в "Основах психологии" 1935 г. [59]. Не конкретизируя саму проблему, он пишет: "Большой заслугой К.Н. Корнилова перед историей советской психологии является то, что еще в 1923-1924 гг. он выдвинул лозунг: не за старую психологию, а за новую, марксистскую психологию … Попытка К.Н. Корнилова "исходя из учения о реакциях превра-тить всю психологию в реактологию, признавать ее конкретной реализацией марксистской психологии и определить марксистскую психологию как "синтез" эмпирической и поведенческой психологии сделалась в 1931 г. предметом острой методологической дискуссии" [59, с. 36]. Таким образом, если в резолюции 1931 г. позитивно оценивается лишь факт участия Корнилова в борьбе против Челпанова, а марксизм Корнилова оценивается сугубо негативно (марксизм как фраза для "прикрытия" своих реактологических взглядов), то у Рубинштейна, напротив, марксизм Корнилова оценивается как в принципе правильный, прогрессивный и актуальный лозунг.
Однако уже в работе С.Л. Рубинштейна "Основы общей психологии" 1940 г. [60] содержатся более конкретные и жесткие оценки. Попытка Корнилова выдвинуть идею марксистской психологии как реактологии оценивается здесь Рубинштейном уже не как "заслуга", а как "в корне ошибочная" [60, с. 69]. При этом, что характерно, Рубинштейн ставит под сомнение и научный уровень оппонентов Корнилова: дискуссия 1931 г. оценивается как проведенная "на недостаточно высоком теоретическом уровне" [60, с. 69]. Не становясь ни на сторону Корнилова, ни на сторону его оппонентов, Рубинштейн тем самым формулирует собственную точку зрения. Так, Рубинштейн уже не просто сообщает об идее "синтеза", а признает ее "в основе своей ошибочной". Тем не менее итоговая оценка оказывается близкой к оценкам партийной резолюции 1931 г.: Корнилов создал под "лозунгами марксистской психологии эклектическую, грубо механистическую теорию" [60, с. 69]. Факт борьбы Корнилова с Челпановым Рубинштейн отмечает в самом общем виде: "Вступив в борьбу с челпановской школой, отмежевавшись от рефлексологических попыток ликвидировать психологию, Корнилов выдвинул в 1923-1924 гг. лозунг…" и т.д. [60, с. 69]. Вообще о Челпанове Рубинштейн пишет очень мало. Все внимание Рубинштейн сосредоточивает не на начальном этапе развития теории Корнилова (в первой половине 20-х годов), а на том, как эта теория оказалась представленной в ходе реактологической дискуссии 1931 г.
В 1940 г. вышел в свет сорок седьмой том первого издания Большой Советской Энциклопедии, где авторы статьи "Психология" А.Н. Леонтьев и А.Р. Лурия [36] с позиций культурно-исторической теории высказывают критические замечания в адрес К.Н. Корнилова (а также его оппонентов по дискуссии 1931 г.). В этой работе мы впервые обнаруживаем указание на прямую связь двух явлений – идейной борьбы между Корниловым и Челпановым и факта увольнения Челпанова с поста директора института и назначения на этот пост Корнилова [36, с. 524]. В то же время второй психоневрологический съезд и марксистская борьба на нем не упоминаются вовсе: "На психоневрологическом съезде в 1922 г. [так в тексте. – С.Б.] К.Н. Корнилов высказывает положение о необходимости построения психологии на основе диалектического материализма и в 1923 г. вместе с группой психологов, разделяющих эту позицию, становится во главе Московского института психологии, работа которого полностью перестраивается. Задача построения марксистской психологии понимается, однако, в этот первый период очень упрощенно и неверно по существу … Вульгарно– механистическая сущность реактологии была вскрыта в психологической дискуссии в 1930-1931 гг. Давая критику механистической концепции в психологии, эта дискуссия еще не могла достаточно конкретно сформулировать основных положений советской психологии" [36, ст. 524-525]. Характерно, что критическое отношение у А.Р. Лурии и А.Н. Леонтьева к К.Н. Корнилову и его концепции сохранилось вплоть до 70-х годов [см., например, 35, с. 18-19], [38, с. 17-18].
Таким образом, формировавшиеся в 30-е годы две ведущие школы советской психологии – Л.С. Выготского и С.Л. Рубинштейна – каждая со своих позиций, но в конечном счете одинаково оценивали в 30-е годы марксистские опыты Корнилова: марксизм у Корнилова – лозунг, фраза, а его реактология из-за своей эклектики и механицизма на самом деле не соответствует марксистским критериям научности. Но при всей резкости оценок взглядов Корнилова ни Рубинштейн, ни Выготский, ни Лурия и Леонтьев, словом, никто даже и не пытался высказаться, насколько же был прав Челпанов, дискутируя с Корниловым.
§ 2. Дальнейшее изучение дискуссии между К.Н. Корниловым и Г.И. Челпановым: новые факты и оценки в работах 40-50-х годов
В статье [4], опубликованной в 1942 г. и посвященной 25-летию революции, В.А. Артемов вводит при изложении дискуссии новые факты и оценки. Характеризуя период "от Октября до конца 1923 – начала 1924 г.", В.А. Артемов дает свое видение происходивших в то время вокруг Г.И. Челпанова и К.Н. Корнилова событий: "В начале этого периода со стороны университетских профессоров психологии происходит попытка приспособить философию марксизма к своим эмпирическим воззрениям. Однако с первых же дней революции борьбу за советскую психологию возглавил К.Н. Корнилов, под руководством которого молодые силы советских психологов столкнулись со своими бывшими учителями (Челпановым, Нечаевым – старыми силами дореволюционных психологов) на московском съезде по психоневрологии 1015 января 1923 г. Победа осталась за молодыми и прогрессивными учеными. Нельзя не сказать о том, что позиция молодых психологов, выступивших против проф. Челпанова и его школы, была прогрессивной относительно, но поскольку постольку она была направлена против старой метафизической психологии, поскольку она резко ломала старые традиции, – в этом ее большая заслуга. Позиция проф. Корнилова, его доводы нередко выглядели марксистскими лишь декларативно, по существу же психологическая теория оставалась немарксистской" [4, с. 25].
Спустя несколько месяцев после появления статьи В.А. Артемова в журнале "Советская педагогика" была опубликована еще одна юбилейная статья – Н.А. Рыбникова [58]. Из этой статьи мы узнаём, что уже в 1923 г. шла критика в адрес Корнилова не только со стороны Челпанова, но и со стороны других психологов – А.П. Нечаева, П.О. Эфрусси. Для особенностей развития отечественной историографии показательно, что Рыбников вступает в спор с П.О. Эфрусси по поводу ее книги [83], вышедшей двадцатью годами (!) ранее.
Как и В.А. Артемов, всю "прогрессивность" Корнилова Н.А. Рыбников видит в борьбе с идеалистической психологией. Указания на созидательные, конструктивные моменты марксистских взглядов Корнилова в изложении и оценках у Артемова и Рыбникова отсутствуют. Но все же позиция этих авторов по отношению к взглядам Корнилова является более доброжелательной, снисходительной и конкретной, чем позиция Рубинштейна, Леонтьева и Лурии. Последние хотя и говорят о борьбе Корнилова с Челпановым, но никаких подробностей и оценочных суждений по этому поводу не высказывают. Напротив, Артемов и Рыбников позитивно оценивают борьбу и результат – "разгром" Корниловым Челпанова.
С.Л. Рубинштейн в вышедшем в 1946 г. втором издании "Основ общей психологии" [61] дает более подробное, чем ранее, описание идейных корней концепции К.Н. Корнилова. Как и другие авторы, Рубинштейн не использует высказанные Корнилову в резолюции 1931 г. чисто идеологические обвинения типа "меньшевиствующий идеализм", "оппортунизм", "классово враждебные взгляды", "антимарксизм" и т.д. Кроме того, низко оценивая Корнилова и как психолога, и как марксиста, Рубинштейн все же, в отличие от партийной резолюции 1931 г., не выводит взгляды Корнилова за пределы науки вообще. Но по сути своей оценки Рубинштейном взглядов Корнилова по– прежнему совпадают с оценками 1931 г.: теория Корнилова не является марксистской ни по происхождению, представляя собой результат эклектического сочетания бихевиоризма, интроспекционизма и рефлексологии, ни по своему уровню и содержанию ввиду механистичности и антидиалектичности.
С.Л. Рубинштейн отказывает К.Н. Корнилову в звании первого советского психолога-марксиста и даже психолога-марксиста вообще в силу того, что Корнилов, обратившись к марксизму, не изменил своих прежних, ранее сформировавшихся реактологических взглядов; Корнилов только добавил к своей реактологии 1916-1921 гг. марксистские понятия и формулировки. Поэтому он является механицистом, прикрывающим свои реактологические взгляды марксистской фразеологией. При этом Рубинштейн не высказывает каких-либо негативных оценок по поводу борьбы Корнилова и других психологов против Челпанова и идеалистической психологии вообще.
Доклад Б.М. Теплова "Советская психологическая наука за 30 лет", опубликованный в виде брошюры в 1947 г. [72], по существу является первой из всех рассмотренных нами выше серьезной научной работой по истории отечественной психологии советского периода, оставаясь при этом, разумеется, все же в рамках своего времени и жанра "юбилейной статьи". В этой работе много имен, фактов, анализируются различные теоретические взгляды и т.д. Здесь мы впервые узнаём об основных положениях и аргументах Корнилова по вопросу о марксистской психологии. Но, что примечательно, такого же подробного изложения взглядов Челпанова в споре с Корниловым мы не находим.
Б.М. Теплов в своей работе указывает, что уже в "Реактологии" Корнилов пошел "вразрез с установками Челпанова" [72, с. 11]. Лозунг Корнилова о "полном отделении психологии от философии" и превращении психологии в "естественную науку" Теплов называет "боевым" [72, с. 11]. Дискуссию между Корниловым и Челпановым Теплов описывает как борьбу между "новой, материалистической" и "старой, идеалистической" психологией [72, с. 12]. Эта борьба началась, как пишет Теплов, на первом съезде и была продолжена на втором. При описании хода борьбы Теплов упоминает ряд существенных деталей: "Ожесточенная борьба велась и в печати. Челпанов опубликовал пять полемических брошюр, в которых защищал позиции старой психологии … В конце 1923 г. произошла коренная реорганизация Московского института психологии: во главе его стал К.Н. Корнилов и основной состав его образовали молодые, прогрессивно настроенные работники. Важнейшие положения защитников новой, марксистской психологии были развернуты в ряде программных докладов и статей Корнилова, опубликованных в 1923-1925 гг." [72, с. 12]. Далее Теплов цитирует основные марксистские положения из докладов Корнилова на первом и втором съездах.
Не замечая (как бы не замечая?) внутренней противоречивости своих оценок, Б.М. Теплов подчеркивает недостаточность положений Корнилова и в то же время утверждает, что именно с их помощью Корнилов победил: "Принятия только этих положений было еще недостаточно для построения подлинной марксистской науки о психике. Да и не все эти положения, как показала дальнейшая работа, были правильно поняты и до конца освоены в то время. Но важнейшие для того момента задачи были решены: открыто идеалистическая психология Челпанова и других была разбита полностью и вышла из борьбы" [72, с. 12].
Свои правильные марксистские лозунги, добавляет Теплов, Корнилов попытался реализовать на материале реактологии. Вследствие этого у него "получилось огромное противоречие между правильно намеченными задачами новой психологии и скуднейшей программой ее конкретного содержания: изучение скорости и силы ответных движений никогда не могло, конечно, привести к разрешению тех больших задач, которые стояли перед советской психологической наукой" [72, с. 13].
В статье Б.Г. Ананьева [2], так же как и в статье Б.М. Теплова, мы встречаемся с утверждением, что К.Н. Корнилов начал свою борьбу с Г.И. Челпановым еще не будучи марксистом. Переход Корнилова из немарксистского состояния в марксистское Ананьев описывает следующим образом: "Реактологические аргументы, выдвинутые первоначально Корниловым, сыграли ничтожную роль в борьбе против старой идеалистической психологии Челпанова. Положение резко изменилось, однако, когда Корнилов выдвинул против Челпанова на первый план уже не "реактологическое", а философско-психологическое оружие – положение о необходимости марксистской перестройки психологии. Борьба против Челпанова приобрела острый и актуальный политический и философский характер, и заслугой Корнилова является чрезвычайная энергия и непоколебимость в этой борьбе …
Сейчас нам хорошо понятно, что положения, выдвинутые в то время Корниловым, не могли правильно решить поставленную им задачу марксистской перестройки психологии" [2, с. 47-48]. Критикуя корниловскую идею "синтеза", Ананьев в то же время отмечает позитивный смысл в идеях Корнилова: "При всем этом, однако, многие из положений, выдвинутых Корниловым, сыграли в то же время важнейшую передовую роль, как настойчиво призывавшие к построению психологии на новой, марксистской основе" [2, с. 48].
Таким образом, Ананьев, как и Теплов, формулирует логически противоречивую позицию: с одной стороны, выдвинутые Корниловым положения "не могли правильно решить поставленную им задачу марксистской перестройки психологии", с другой – эти же положения сыграли "важнейшую передовую роль" [2, с. 48]. Эту двойственность Ананьев пытается устранить или, по крайней мере, объяснить, апеллируя к конкретно-историческим условиям: тогда, в 20-е годы, взгляды Корнилова были прогрессивными, но сейчас, в конце 40-х, мы понимаем несовершенство этих взглядов. При этом вся прогрессивность Корнилова сводится к двум моментам: во-первых, надо было разгромить Челпанова, и Корнилов это сделал; во-вторых, Корнилову удалось этого достичь благодаря лозунгу марксистской психологии. Тем самым неявно подразумевается, что марксизма даже как лозунга хватило, чтобы сокрушить Челпанова, но только значительно позже, в 1931 г., стала ясной недостаточность марксистской психологии Корнилова.
Оценка роли Корнилова в разгроме Челпанова у Ананьева довольно обтекаема: признается "чрезвычайная энергия и непоколебимость в этой борьбе", но устранил Челпанова не столько Корнилов, сколько некий "стремительный ход развития новой советской психологии" [2, с. 48]. Тем самым Корнилов у Ананьева вовсе не характеризуется, например, как "возглавивший борьбу", а оценивается как представитель лишь одной из сил, разрушивших идеализм в психологии. Обращает на себя внимание, что в самом начале статьи Ананьев особо подчеркивает значение школ Бехтерева и Павлова в борьбе против Челпанова. Как и другие авторы, Ананьев дает весьма суровую оценку марксистским идеям Корнилова, а Челпанова почти полностью третирует. Из статьи Ананьева мы узнаем о существовании "ряда брошюр полемического характера" Челпанова (Теплов и здесь более конкретен, говоря о пяти брошюрах). Конкретный анализ дискуссии (аргументы, цитаты, соотношение сил сторон и т.д.) у Ананьева отсутствует, изложение идет на уровне общих слов. Как и другие авторы, Ананьев в оценках дискуссии идет не "изнутри" ее, а извне, исходя из общего представления о 20-х годах и идеологической расстановке сил в этот период.
Г.С. Костюк в статье [34] указывает, что в 20-е годы в психологии шла критика идеализма, но с позиций устаревшего, домарксистского материализма. При этом рефлексологи "отрицали правомерность самой психологии как науки. Против этой мысли выступил Корнилов, справедливо указывая, что она не имела и не имеет ничего общего с марксизмом, и обосновывая необходимость построения марксистской психологии. В этом его безусловная заслуга перед советской психологией" [34, с. 57]. Эти слова интересно сопоставить с тем, что в статье Ананьева [2] борьба Корнилова против Челпанова рассматривается как часть совместной борьбы, которую вели против Челпанова также школы Павлова и Бехтерева. Подчеркивание Ананьевым в рефлексологии Бехтерева прежде всего прогрессивных черт и сближение в описании борьбы позиций Бехтерева и Корнилова (причем Корнилов вписывается в контекст бехтеревских прогрессивных идей, но не наоборот) нельзя понять, если не учитывать, что до 1931 г., до статьи [1], Ананьев был учеником и последователем Бехтерева.
Как и другие авторы, Г.С. Костюк формулирует тезис о том, что ошибки К.Н. Корнилова стали понятными только к началу 30-х годов. Имея в виду период 20-х годов, Костюк пишет, что "уже под конец этого периода, в год великого перелома, стало ясно, что не только рефлексология, но и реактология, которая выдавала себя за марксистскую психологию, была далека от удовлетворения тех требований, которые были поставлены ей советской жизнью" [34, с. 58]. Впрочем, Костюк бросает упрек и в адрес критиков Корнилова, отмечая, что критика в 1930-1934 гг. не вскрыла до конца тех антинаучных концепций, которые были заимствованы советскими психологами у буржуазной психологии.
Статья Г.С. Костюка наглядно демонстрирует, как по-разному могут излагаться одни и те же по существу события и взгляды в зависимости от собственной научной биографии историка и от его принадлежности к определенной научной школе.
Статья А.А. Смирнова [64] является важной вехой в истории изучения дискуссии между К.Н. Корниловым и Г.И. Челпановым, поскольку в ней развиваются и уточняются идеи, высказанные ранее Б.М. Тепловым. А.А. Смирнов упоминает книги П.П. Блонского [6] и К.Н. Корнилова [30] как положившие начало борьбе против идеалистической психологии Г.И. Челпанова, а также особо подчеркивает значение 1-го и 2-го психоневрологического съездов и того обстоятельства, что в 1923 г. директором института вместо Челпанова стал Корнилов. Для статьи Смирнова показательна попытка согласовать и примирить оценки марксизма Корнилова в 1923 и 1931 гг. В этой статье впервые (спустя тридцать лет после окончания дискуссии!) цитируются положения и аргументы, которые выдвигал в дискуссии Челпанов.