Кроме того, Г.И. Челпанову, ставшему на психофизиологическую точку зрения, т.е. отыскивающему для элементов восприятия пространства анатомические и физиологические субстраты, не следовало отвергать необходимость "широкого применения экспериментальных приемов в решении проблемы", между тем как он "все время разбирается в чужих экспериментах и на взаимном сопоставлении их строит свою теорию", не пытаясь "дополнить чужие опыты своими собственными" [19, с. 654]. В связи с этим Грот приводит несколько "странных" утверждений Челпанова относительно восприятия протяженности и глубины [19, с. 654]. В противоположность Челпанову Грот утверждает, что восприятие глубины и плоскостной протяженности непроизводно, а проекция впечатлений в пространстве также первоначальна, как и их локализация. [19, с. 654]. При рассмотрении этих вопросов Грот ссылается на заметку В. Саводника, подчеркивая, что в ней эти вопросы рассмотрены более детально. Очевидно, Н.Я. Грот здесь солидаризуется с В. Саводником, и обе рецензии можно рассматривать как дополняющие одна другую.
Н.Я. Грот ясно формулирует свою позицию относительно степени доказательности эксперимента и теоретических рассуждений: "Только экспериментальным методом можно добыть твердую основу для окончательного решения спора между генетистами и нативистами в учении об элементах пространственного восприятия, и все теоретические соображения способны только усиливать вероятность той или другой гипотезы, не давая достаточного материала для решения вопроса" [19, с. 655]. Грот отмечает, что если бы эксперименты, направленные на изучение так называемой гиперэксцентрической проекции (восприятие карандашом бумаги, палкой – поверхности земли и т.д.), показали первоначальность и непроизводность такого восприятия, то "непроизводность элементов чувства глубины в области осязания была бы доказана" [19, с. 655].
Пожелав Челпанову успеха в достижении задачи рассмотреть во втором томе проблему восприятия пространства с точки зрения гносеологии, свою неудовлетворенность некоторыми принципиальными моментами в первой части Грот опять выражает в предельно мягкой и ненавязчивой форме: "Может быть, г. Челпанову во второй части работы придется отказаться от некоторых положений, поставленных в первой…" [19, с. 655].
В целом же, заключает Грот, рецензируемая работа дает не только "основательное и добросовестное изложение всевозможных учений философов и психофизиологических исследований, относящихся к вопросу, впервые сопоставленных друг с другом в русской ученой монографии", но и "немало теоретического материала, самостоятельно обработанного автором и могущего иметь серьезную цену при дальнейшем обсуждении вопроса" [19, с. 656]. При осмыслении данной рецензии следует учитывать не только наглядно проявившиеся в ней черты характера Грота как человека и ученого, но и то, что Челпанов был студентом в Новороссийском (Одесса) университете, когда там преподавал философию Н.Я. Грот.
Об авторе другой рецензии [48] – В.Ф. Саводнике – нам мало что известно. Например, в примечаниях к "Педагогической психологии" Л.С. Выготского, упоминающего этого автора, сказано буквально следующее: "Саводник Владимир Федорович (1874-?) – русский литератор" [14, с. 458]. В рецензии В.Ф. Саводника прежде всего оценивается то, как Г.И. Челпанов делает принципиальный выбор между нативизмом и эмпиризмом при решении поднятой проблемы – восприятия пространства. В связи с этим В.Ф. Саводник констатирует, что в вопросе восприятия "плоскостной протяженности", т.е. двух измерений, разделяя учение о непроизводности (врожденности) элементов восприятия пространства, Челпанов является нативистом; в то же время в вопросе о восприятии третьего измерения он является представителем теории производности, т.е. эмпириком. Такая промежуточная и примиренческая позиция "далеко не представляет таких удобств, как это могло бы казаться с первого взгляда, и вовсе не способствует разрешению задачи". Необходимо придерживаться какой-то одной точки зрения, т.к. попытка объединения этих теорий "при современном состоянии психологии является по меньшей мере преждевременной" [48, с. 642].
В.Ф. Саводник отмечает, что конкретные факты, полученные в ходе наблюдения над оперированными слепорожденными и младенцами, могут быть проинтерпретированы как подтверждающие свою точку зрения и опровергающие противоположную точку зрения обеими спорящими сторонами – представителями и нативизма, и эмпиризма. Однако это не оправдывает отсутствия собственной однозначной позиции у исследователя. Саводник подчеркивает, что проблема восприятия пространства была в свое время сформулирована уже Беркли и Миллем, чьи взгляды Челпанов излагает в своей работе достаточно подробно. Точку зрения Челпанова Саводник формулирует следующим образом: "С помощью зрения мы воспринимаем непосредственно только плоскостную протяженность; что же касается до третьего измерения, то о нем мы получаем представление только из двигательно-осязательного опыта" [48, с. 644]. Это означает, с точки зрения Саводника, что точку зрения Беркли и Милля Челпанов признает верной только относительно восприятия глубины, в то время как плоскостная протяженность "в подобной интерпретации не нуждается, будучи воспринимаема непосредственно" [48, с. 645]. Не соглашаясь с этим, Саводник указывает на то, что "представление глубины несомненно существует у детей уже в очень ранний период их жизни, когда их мускульно-двигательный опыт гораздо более ограничен, чем зрительный" [48, с. 645-646]. Например, представления ребенка о глубине могут у него возникать на основе меняющихся зрительных впечатлений, когда ребенка носит кормилица по комнате: "Даже тот факт, что ребенок, привлеченный каким– нибудь светлым предметом, протягивает к нему руку, а не схватывается за глаз … не указывает ли он на первоначальную способность человека выносить в пространство свои зрительные ощущения, не локализуя их в воспринимающем органе, подобно тому, как локализируются ощущения осязательные?" [48, с. 646].
В.Ф. Саводник указывает на проблематичность различения Челпановым "первоначального ощущения глубины" и восприятия глубины "развитым сознанием", а также различения двух родов плоскостной протяженности – первоначальной и развитой [48, с. 647], так как в этом случае спор о производности и непроизводности (врожденности) восприятия пространства между нативизмом и эмпиризмом теряет весь свой принципиальный смысл. Саводник пишет: "Если г. Челпанов говорит о рудиментарном представлении пространства в отличие от пространства дифференцированного, то для нас его слова являются голым утверждением, ничем не подкрепленным и не иллюстрированным. Для того, чтобы они приобрели силу доказательности, г. Челпанову следовало бы объяснить нам, как именно образовалось наше сознательное представление пространства из первоначального или путем какого процесса вытеснило оно его из нашего сознания. К сожалению, этого автор не сделал и ограничился только несколькими неопределенными фразами" [48, с. 650].
Вообще в рассуждениях Челпанова Саводник отмечает "большую неясность и колебание" и даже пишет о "каком-то роковом противоречии, тяготеющем над автором и не позволяющем ему ясно и твердо поставить вопрос и прийти к каким-либо определенным результатам" [48, с. 648]. Эти слова Саводника, так же как и его замечание о том, что "иногда кажется, будто г. Челпанов не решается вполне отделиться от нативистов и делает им те или другие уступки" [48, с. 647], будут с различными вариациями звучать в дальнейшем на протяжении всей научной биографии Челпанова у самых различных авторов (у А.Н. Гилярова, В.М. Бехтерева, Н.Н. Ланге, К.Н. Корнилова, Л.С. Выготского и т.д.), с самых различных позиций (слева, справа, с материалистических, философских, марксистских и антимарксистских позиций и т.д.), по самым различным вопросам и проблемам. Кто только не обвинял Г.И. Челпанова за эклектику, отсутствие собственной точки зрения, логические ошибки и соглашательство!
В итоге Саводник приходит к выводу: "Приходится признать, что, несмотря на выдающиеся достоинства своего труда, являющегося во многих отношениях солидным вкладом в нашу психологическую литературу, г. Челпанов только лишний раз показал, что всякий оппортунизм, даже научный, не удовлетворяя никого из тех, чьи интересы он стремится примирить, создает для своих представителей крайне неудобное и неловкое положение, страдающее отсутствием необходимой определенности. К сожалению, такое именно положение и занял г. Челпанов – между Сциллой нативизма и Харибдой эмпиризма" [48, с. 648].
Рецензии Н.Я. Грота и В.Ф. Саводника сейчас интересны для нас тем, что в них отмечаются те особенности индивидуального стиля деятельности Челпанова как ученого и философа, которые у него будут видны и в дальнейшем. Особенно бросается в глаза отмеченное Гротом и Саводником стремление Челпанова при рассмотрении сложных теоретических проблем не столько обострять, сколько примирять выявленные противоречия и крайности, избегая при этом ясной формулировки собственной позиции. В содержательном плане хотелось бы обратить внимание на то, что по крайней мере один из уроков Н.Я. Грота – как можно более четкое проведение границы между философской и собственно психологической постановками обсуждаемой теоретической проблемы – не прошел для Челпанова даром. Мы имеем в виду тот факт, что в 20-е годы в ходе марксистской дискуссии Челпанов твердо стоял на постулате о принципиальной независимости психологии от какой бы то ни было философии, в то же время не отказываясь от рассмотрения содержательных связей и отношений между ними (философия в роли "надстройки" и "подстройки" для психологии и т.п.).
Еще одной важной вехой в научной биографии Г.И. Челпанова являлась организация Психологической Семинарии (при изложении этого события многие авторы не всегда точны, употребляя более привычное выражение "психологический семинар" или "семинарий"). Исходным толчком явилось решение, принятое на заседании Совета Киевского университета 24 февраля 1895 г. В протоколе этого заседания отмечалось: "Слушали: предложение г. Попечителя Киевского Учебного Округа от 19 февраля 1895 г. за № 1224 о рассмотрении и обсуждении в Совете Университета Св. Владимира присланной г. Министром Народного Просвещения от 22 января того же года за № 1746 копии с заявления историко-филологического факультета одного из Университетов об учреждении при факультете "Кабинета экспериментальной психологии".
Определили: для предварительного обсуждения передать в особую комиссию, в состав которой назначить ординарного профессора Сикорского, экстраординарного профессора Де-Метца и Гилярова, приват-доцентов Курчинского, Челпанова и Трубецкого" [43, с. 5].
Официально Психологическая Семинария при кафедре философии начала функционировать спустя почти три года. На заседании 27 марта 1898 г. среди прочих было заслушано предложение г. Попечителя Киевского Учебного Округа от 29 декабря 1897 г. о том, что "г. Товарищ [т.е. заместитель. – С.Б.] Министра от 16 декабря за № 32783 разрешил учредить психологическую семинарию при кафедре философии, согласно ходатайству профессоров ее, Гилярова и Челпанова, с назначением на ежегодное содержание сей семинарии по 250 руб. из специальных средств Университета" [46, с. 7]. Отметим, что в конце XIX в. семинарии для университетов России уже давно не были редкостью. Параграф 96 университетского устава гласил: "При историко-филологическом, физико-математическом и юридическом факультетах устраиваются практические упражнения студентов под руководством профессоров (семинарии), с необходимыми притом учебными пособиями. Правила, на основании которых учреждаются сии упражнения, устанавливаются министром народного просвещения" [39, с. 48]. Необычным было лишь то, что семинария была учреждена при кафедре философии, имея к тому же явный психологический уклон.
Функционирование челпановской семинарии (правда, уже в начале XX века) описано в воспоминаниях П.П. Блонского [4], где, в частности, отмечается: "Аудитория, в которой читал Г.И. Челпанов, всегда была переполнена студентами … Но особый авторитет Г.И. Челпанову доставлял организованный им психологический семинар" [4, с. 61]. В том же ключе пишет и В.В. Зеньковский: "В киевский период деятельности Челпанов выделился исключительным педагогическим талантом – в публичных лекциях, происходивших во всегда переполненном актовом зале Университета, в организации заме-чательного философского семинара, наконец, в организации психологической лаборатории" [21, с. 244].
Подробности о работе семинарии в 1897-1906 гг. содержатся в двух отчетах Г.И. Челпанова [52], [54]. В первом отчете Челпанов подчеркивал: "Практические занятия по философии, имеющие целью систематическое [курсив Челпанова. – С.Б.] изучение целых отделов ее, ведутся мною в Университете Св. Владимира с осеннего семестра 1894-95 года" [52, с. 1]. В отчетах перечислены темы занятий в Семинарии, планировавшиеся на каждое полугодие: "Критика философского материализма", "Основные вопросы эмпирической психологии", "О свободе воли", "Разбор основных пунктов психологии Вундта", "Современные учения о душе", "Теория познания Канта", "О реальности внешнего мира", "Основные вопросы этики", "Об основных направлениях в теории познания", "Проблема причинности", "Взаимодействие между физическими и психическими явлениями", "Об основаниях этики". Как видим, большинство тем были по форме, да и, наверное, по сути – философскими.
В течение полугодия проходило в среднем от восьми до двенадцати заседаний, на каждом из них, как правило, выслушивалось и обсуждалось одно сообщение. Среди выступавших мы встречаем фамилии П.П. Блонского, В.В. Зеньковского, Г.Г. Шпета, А.М. Щербины и многих других студентов; выступал и сам Г.И. Челпанов. В феврале 1903 г. состоялось торжественное открытое (в присутствии профессоров и студентов) публичное заседание – "по случаю исполнившегося пятилетия существования Семинарии" [54, с. 1]. Изучение двух отчетов Челпанова [52], [54] позволяет нам утвердиться в мысли, что Психологическая Семинария в Киеве во многом явилась прообразом Психологического Института в Москве.
В 1904 г. Челпанов завершил работу над второй частью работы "Восприятие пространства…" и, защитив ее в качестве докторской диссертации, стал ординарным профессором. Развернутую рецензию на работу Челпанова дал профессор А.Н. Гиляров в разделе "Рецензии на сочинения, представленные в факультеты для приобретения высшей ученой степени" [16]. Для лучшего понимания рецензии следует сказать несколько слов о ее авторе.
Алексей Никитич Гиляров (1855-1938) – магистр и приват-доцент Московского университета (1885), затем приват-доцент (1888), профессор и доктор философии (1891) Киевского университета, "историк западноевропейской философии, специалист по теории философского знания, литературовед, сын Н.П. Гилярова– Платонова" [50, с. 137-138]. А.Н. Гиляров был назначен экстраординарным профессором Киевского университета по кафедре философии с 20 декабря 1891 г. на том же заседании, на котором Г.И. Челпанов был назначен приват-доцентом [42, с. 12]. Достаточно высоко оценивает Гилярова как философа в своих воспоминаниях П.П. Блонский [4, с. 60]. Отметим, что А.Н. Гилярову были не чужды определенные психологические проблемы; в частности, в 1893 г. он опубликовал в "Университетских Известиях" большую психологическую работу "Гипнотизм по учению школы Шарко и Психологической школы", вскоре вышедшую отдельным изданием (Киев, 1894).
В начале рецензии Гиляров констатирует: "Книга проф. Челпанова – чисто теоретическое исследование, основанное частью на личных воззрениях автора, частью на критике чужих взглядов. Так как в той области, которую исследует автор, нет общепризнанных положений, то оценка книги возможна не по существу, но лишь с формальной стороны, насколько исследование отвечает методологическим требованиям определенности, ясности и раздельности… Рассматриваемая в таком свете, работа проф. Челпанова не может быть признана безупречной" [16, с. 6]. Далее Гиляров подробно разбирает ряд таких "небезупречных" пунктов в работе Челпанова: несоответствие работы ее названию, неопределенность в вопросе о соотношении между рефлексией и чувственным опытом, противоречивая трактовка априорных принципов, отсутствие четкости в выборе позиции между априоризмом и эмпиризмом и т.д. Гиляров указывает на колебания и неустойчивость точки зрения автора по рассматриваемым вопросам, на смешение понятий и логические противоречия в рассуждениях Челпанова.
А.Н. Гиляров отмечает, что свои основные положения Г.И. Челпанов "отстаивает порой слабыми и поверхностными доводами, а порой ограничивается и простыми голословными утверждениями" [16, с. 16]. Незаконченность мысли, шаткость воззрений, избегание определенности – такими словами Гиляров характеризует особенности позиции Челпанова в целом. Уклончивость стиля Челпанова Гиляров демонстрирует на примере множества выражений и оговорок типа "по-видимому", "едва ли", "кажется" и т.д. При этом Челпанов повсюду "старается идти средним путем между противоположностями, и так как такого пути не существует, переходит из одной в другую" [16, с. 17]. Как видим, вольно или невольно Гиляров повторяет многие общие критические замечания в адрес Челпанова, с которыми мы уже встречались в рецензиях Н.Я. Грота и В.Ф. Саводника.
Особое значение Гиляров придает тому обстоятельству, что только в самом конце работы Челпанов "считает уместным" дать собственное определение таких наиболее важных понятий, как априоризм и эмпиризм. Между тем, с точки зрения Гилярова, следовало с самого начала четко определить и разграничить между собой эти понятия, исходя из того, что "по эмпиризму объект обуславливает собою субъекта, по априоризму, наоборот, субъект обуславливает объект" [16, с. 18]. В этом критическом замечании Гиляров исходит из того, что завершать исследование определениями есть свойство индуктивных наук; для теоретических исследований (а исследование Челпанова является именно таковым) дело должно обстоять наоборот. При шаткости исходных определений шатким становится и "все здание", как метафорически выражается Гиляров.
В конце рецензии Гиляров, по-видимому, пытаясь смягчить обилие выявленных в работе Г.И. Челпанова противоречий, пишет о том, что от них не свободно ни одно, даже самое гениальное, философское построение. В любом случае эти противоречия имеют и позитивное значение, "намечая различные направления и побуждая мысль к плодотворной творческой работе". Поэтому "одних методологических соображений для оценки философской работы недостаточно. Насколько плодотворна работа проф. Челпанова, покажет будущее" [16, с. 18].