Первое собрание
Пешком я шел не больше семи верст. Меня так и подмывало броситься бежать, но я сдерживал себя, чтоб не вызвать подозрения. Побежал только тогда, когда с пригорка увидел в ложбине две хаты, окруженные высокими тополями. Это был хутор Сигиды, в котором хозяйничал брат одного из наших партизан. Заметив меня, он тотчас пошел в сарай, вывел оттуда двух взнузданных лошадей и тихонько свистнул. Из кукурузы вылез Ванюшка. Запыленный, в синей выцветшей рубашке, без пояса, босой, он походил на деревенского парня. Мы переглянулись, вскочили на лошадей и помчались по жнивью напрямик к Припекину.
- Видел? - крикнул Ванюшка на скаку.
- Видел, - ответил я.
- Живы?
- Живы.
- Действуют?
- Ого!..
Командира мы нашли в амбаре. Там уже шло собрание молодежи. За столом, покрытым кумачом, стояла Таня. Вид у нее был торжественный и насмерть перепуганный: шутка ли, председательствовать впервые в жизни!
Я подошел к командиру, силясь казаться спокойным. Видно, удавалось мне это плохо: командир взглянул, и в глазах его появилось то жесткое выражение, с каким он обыкновенно выслушивал неприятные вести.
Мы вышли на улицу.
- Ну? - коротко спросил командир.
И пока я докладывал, он сердито сдвигал брови.
- Вот как! С двух сторон! - со злой усмешкой проговорил он. - Ну, это еще как удастся.
- Вот именно, - поддакнул я, сам удивляясь, куда вдруг исчезла моя тревога.
- А как он выглядит, Артемка? Бодро?
- Ничего, - затрудняясь ответить точно, сказал я. - Серьезный он был какой-то. - И, вспомнив, добавил: - Он просил засчитать его голос за Таню.
- За Таню? - Командир подумал. - Да, она девушка достойная. Пока ее выбрали председателем собрания, а там и председателем союза выберем. Ну, пойдем. Кончится собрание, приходи ко мне. И Таню прихвати.
Мы вернулись в амбар. Вздрагивающим от волнения голосом Таня читала заявления, а собрание поднимало руки и дружно голосовало.
Заявления были самые разнообразные:
"Я, Петр Кучеренко, буду жить и бороться, как учит товарищ Ленин, чтоб никогда больше не вернулись на наши трудовые шахты прежние хозяева-тунеядцы".
"Я, Денис Васильевич Шило, восемнадцати лет, из откатчиков, вступаю в союз рабочей молодежи и обещаю дойти с товарищами до самого коммунизма".
"Нет у меня ни отца, ни матери, из сиротскою дома я. Пусть же отцом моим будет товарищ Ленин, матерью - партия, а братьями и сестрами, - вы, дорогие товарищи. Семен Безродный, а за него, неграмотного, расписался Иван Брындин".
Не всех сразу принимали. Иного сначала отругивали, что не чистит винтовку или курит в дозоре. Досталось и Ванюшке Брындину. Ему даже поставили условие: чтоб перестал ругаться по всякому поводу.
Когда с заявлениями было покончено, командир сказал:
- А как насчет Артема Загоруйко? Он сейчас выполняет важное задание.
- Принять заглазно! - ответило собрание. Командир лукаво улыбнулся:
- А я думал, может, возражать кто будет, так на этот случай приготовился рассказать, как Артемка от тюрьмы меня однажды спас.
- Ой, Дмитрий Дмитриевич, - хлопнула Таня в ладоши и даже порозовела вся, - расскажите! Это так интересно!
- Расскажите!.. Расскажите!.. - поддержали ее ребята.
- Ну, если народ требует, расскажу.
Конечно, это была известная уже мне история, как Артемка спрятал нелегальные книги, только командир воспользовался случаем и заодно рассказал, как боролась партия с царизмом и как повела она за собой трудовой народ.
Важное задание
После собрания командир пошел на квартиру. Пока он советовался там с партийцами, мы с Таней сидели под окнами на скамье и разговаривали.
- Ты ж не забудь сказать Артемке, - в третий раз напоминала Таня, - что я его билет раньше всех подпишу.
- Не забуду.
- А что он больше всего любит, ты не знаешь?
- Театр он здорово любит.
- Это само собой. А покушать что он любит?
- Покушать? А кто его знает!
- Как же ты не знаешь? А еще вместе росли.
- В детстве он воблу сушеную любил со свежими огурцами.
- Вобла что! Я ему пирог с яблоками испеку.
Я почему-то рассердился и сказал, что Таня, как председатель нашего союза, должна теперь думать не о пироге с яблоками, хотя бы и для Артемки, а о союзе я вообще о более серьезных вещах.
Тут Дукачев высунулся в окно и позвал нас к командиру.
Комната, которую занимал командир с Дукачевым, была раньше кабинетом управляющего рудником. Стены ее оклеены такими обоями, что сразу и не разберешь, бумага то или бронза. На стенах висели какие то дипломы и патенты, разрисованные золотыми гербами и медалями, а на одной стене даже сохранилось темное овальное пятно - след от царского портрета. Но командиру с Дукачевым все это было безразлично, и они прикрепили какие-то свои карты прямо на патенты и дипломы.
- Таня, - сказал командир, когда мы сели перед ним на скамейку и для приличия положили себе на колени руки ладонями книзу, - теперь ты руководитель всего нашего союза социалистической молодежи. У тебя очень важные обязанности. Слушай и ты, Костя. Жалко, Артемки нет, но с ним мы поговорим отдельно. Прежде всего вы должны… - Командир встал и прошелся по комнате. - Да, - сказал он самому себе и опять обратился к нам: - Прежде всего вы должны учесть всех неграмотных своих товарищей и за короткое время научить их писать и читать.
- Что? - невольно вырвалось у нас с Таней: мы никак не предполагали, что в такое время можно было бы сесть за букварь.
- А вы что думали? - строго сказал Дукачев. - Вот, к примеру, в шести верстах от Крепточевки горы штыба навалены. Ветер носит черные тучи угольной пыли, забивает глаза, засыпает поля. Мы из этой пыли электричество сделаем, всем шахтерам ток дадим, пошлем свет за сотню верст отсюда. А как же ваш Семен Безродный построит электрическую станцию, если он неграмотный?
- Правильно, - сказал командир. - Мы идем на смертный бой, идем за этот свет, за свет над всей нашей жизнью. И вот вторая наша задача - добиться, чтоб это понимала вся наша молодежь, в том числе и Семен Безродный. Буква "а", которую он впервые выведет в своей тетрадке, будет и первым его шагом к социализму…
Мы еще долго говорили о задачах нашего только что сколоченного союза, так долго, что я даже стал опасаться, не забыл ли командир, о чем я ему сегодня докладывал. Нет, не забыл.
- А теперь о самом неотложном, - сказал он под конец. - Вы отправитесь на хутор Сигиды с особым заданием.
- И я? - обрадовалась Таня.
- И ты, если на то будет твоя добрая воля. Дело это рискованное, опасное. Принуждать я тебя не стану.
- Дмитрий Дмитриевич!.. - Таня с упреком глянула на командира. - Что вы говорите! Принуждать!.. Да я… Эх!..
Глаза ее наполнились слезами.
Командир взял ее за руки.
- Так вот, - продолжал он, - с вами еще отправятся товарищ Дукачев и Ванюшка. Поедете вы в бричке. Ванюшка - за кучера, Дукачев - за лавочника, а вы - за его детей. На хуторе товарищ Дукачев останется. Костя пойдет с лотком в Крепточевку, а ты, Таня, в Липовку.
- В Липовку? К дяде Ивану? - воскликнула Таня.
- Да, к твоему дяде Ивану. Нам надо связаться с его отрядом.
- Я найду, - твердо сказала Таня.
- Найди и приведи дядю на хутор Сигиды, к товарищу Дукачеву. Приведешь раздавим крепточевских бандитов, не приведешь - как бы не раздавили они нас.
- Господи, - сказала Таня бледнея, - да как же это можно, чтоб не привела!
В амбар я и Таня вернулись с листом глянцевитой красной бумаги, подаренной нам командиром. Из этой бумаги мы сделали двенадцать крошечных книжечек, а Сережа Потоцкий великолепными буквами написал на них двенадцать имен и фамилий. Свою книжечку, с давно уже поблекшими Сережиными буквами и Таниной почти детской подписью, я храню и до сих пор.
Расставаясь в тот день с Таней, я спросил:
- А ты в Липовке и Джима увидишь?
- Может, и увижу. А что?
- Если увидишь, спроси, не встречался ли он когда-нибудь с негром Чемберсом Пепсом, цирковым борцом.
- Спрошу, - сказала Таня. - А зачем тебе?
- Так, - уклончиво ответил я, - на всякий случай.
Таня удивленно посмотрела на меня, но расспрашивать не стала, только несколько раз повторила:
- Чемберсом Пепсом, Чемберсом Пепсом…
Артемка приобретает цилиндр
Что за жалкий рынок в Крепточевке! Десяток грязных рундуков, на которые свалена всякая чепуха: рваные башмаки, керосиновая лампа с надтреснутым стеклом, дырявые кастрюли, зажигалки, грубо сделанные из медных стреляных гильз. Тут же кусочки мыла, старого сала для борща, запыленного сахара…
Я распродал всю свою махорку, а Артемка не показывался. Какой-то рыжеусый ротмистр остановился и уперся в меня красными глазами.
"Выследили!" - обожгла меня мысль. - Значит, и Артемка с Трубой попались".
- Много наторговал? - неожиданно спросил ротмистр. - Ну-ка, покажи.
Я выложил на стойку целый ворох бумажек всех мастей и правительств. Ротмистр сгреб их, рассовал по карманам и пошел, икая и пошатываясь. А я стоял и чуть не с умилением смотрел ему вслед: это был обыкновенный белогвардейский пропойца и грабитель, и ничего он обо мне не знал.
Однако где ж все-таки Артемка? Потеряв терпение, я обошел вокруг казармы и заглянул в скверик. И сразу увидел того, кого искал. Артемка стоял на дорожке, перед скамьей, на которой несколько дней тому назад разговаривал я с писарем. Теперь на этой скамье сидела какая-то странная фигура: тощая, с уныло спущенным носом, с серыми бакенами, в сюртуке травянистого цвета и такого же цвета цилиндре. Я подошел ближе и стал за кустом сирени. Безнадежным тоном человек говорил:
- Странно вы рассуждаете, молодой человек. Вернется государь, потребует всех нас к исполнению своих обязанностей, - в чем же я, миль пардон, явлюсь в департамент?
Артемка махнул рукой:
- К тому времени ваш цилиндр мыши сгрызут.
Фигура подняла на Артемку выцветшие голубые глаза, пожевала синими губами и уныло сказала:
- Да, кажется, вопрос затягивается.
- Затягивается! - согласился Артемка. - А кушать-то ведь надо. Я вам хорошо даю, ей-богу. Фунт сахару, буханку хлеба и целую коробку сигар, - кто вам больше даст за такое барахло!
- Миль пардон, - обиделась фигура. - Цилиндр - от Бурдэ, лучшей парижской фирмы. Впрочем… Сигары гаванские?
- Гаванские, - важно сказал Артемка.
- Да, конечно, все это весьма соблазнительно. - Фигура вздохнула. - Странно, почему мне не отвечают их превосходительства генерал Деникин и генерал Краснов? Я им послал детальную докладную записку относительно некоторых административно-хозяйственных мероприятий… насчет самоуправства мужиков и разных там мер пресечения. - Фигура опять пожевала губами. - Н-да… Никакого ответа… Весьма странно… Им, конечно, хорошо там, в разных атаманских дворцах, а каково мне в этой, миль пардон, дыре! Вот Василий Варламович… Вы его знали? Василия Варламовича Шуммера? Тоже действительный статский, нас в одном году представили… Н-да… Так вот, он устроился при генерале Краснове. А я застрял. И жена моя… Вы ее знали? Любовь Степановну?.. Тоже устроилась. В Париж укатила. И, представьте, все мои драгоценности того… с собой захватила. Впрочем, что ж, она на двадцать восемь лет моложе меня.
- Слушай, дед, - крикнул Артемка, видимо, потеряв терпение, - говори толком: меняешь шляпу?
- Миль пардон, - заморгала фигура глазами, - это я - дед? Впрочем, гм… Вы ничего не прибавите больше? Денег бы немножко, а? Тысяч двести, а?
- Нету у меня денег, - нахмурился Артемка. - Будешь торговаться, покуда раздумаю.
- Ну что поделаешь: давайте, - вздохнула фигура. - Только чтоб сигары были действительно гаванские, а то знаете, какое теперь время. Все, миль пардон, обжуливают. Вот, например, жена… Вы ее знали? Любовь Степановну?.. Говорила: едем вместе. А сама - фюить!.. Забрала фамильные драгоценности, банковскую книжку - и…
Но Артемка уже его не слушал: он быстро бежал к казарме.
- Н-да… - уехала, - продолжала бормотать фигура. - Все стали жульничать… Собственно, Деникин, если правду сказать, тоже, миль пардон, жулик, но это - строго между нами.
Скоро Артемка вернулся.
- На, - положил он на скамью буханку хлеба и два свертка, - забирай, а цилиндр давай сюда. - И без церемоний он снял с фигуры шляпу, обнажив гладкий, как бильярдный шар, череп.
- Артемка… - позвал я его тихонько. Он оглянулся, разглядел меня сквозь поредевшие уже ветки сирени и кивнул головой.
- Саперная, пять, - шепнул он мне. - Иди туда…
Мы сошлись у глиняной избы на окраине города. Перелезли через плетень и оказались в садике с беседкой.
- Вот, - сказал Артемка, входя в беседку, - теперь можно говорить сколько угодно. Хозяин - старый рабочий, не выдаст. Да он и не бывает днем дома. Здесь и будем всегда встречаться.
- Как же ты с ним познакомился?
- Я зашел будто воды напиться. Вижу, сидит и шилом сапоги колет, прорехи зашивает. Взял я у него из рук эти сапоги да в два счета и залатал. Сразу в доверие вошел.
- Артемка, - с упреком сказал я, - уж я ждал тебя, ждал…
- Да все из-за этого деда. Хвастает, будто первым человеком в каком-то департаменте был, а торгуется, как цыган. Целый час с ним провозился.
- Да зачем она тебе нужна, шляпа такая! Это ж не шляпа, это ведро.
- Ведро!.. Это настоящий цилиндр. То-то Труба обрадуется! Вот будет. Гордей Торцов!
- Ты все о том же. А тут такая обстановка получается…
- Я про обстановку не забываю. Обстановка у меня на первом месте. Вот, слушай. - Артемка выглянул из беседки и, хотя никого не заметил, перешел на шепот. - Вчера прискакал поручик с денщиком от полковника Волкова. Фамилия поручика Змеенышев. Прямо как влипла ему эта фамилия: голова у него маленькая, шея длинная, а глаза гадючьи. Вечером опять кутили у полковника Запорожцева. Уж этого Змеенышева поили, поили и коньяком, и шампанским, и чистым спиртом, а он ни в одном глазу. Только под конец опьянел и стал хвастаться. "Наша, говорит, - часть из одних офицеров, у нас нет этих вонючих солдат, как у вас. Мы, если хотите знать, и одни можем ваших припекинских на корм воронам раскрошить". Сколько их, этих офицеров, я так и не узнал. Узнал только, что остановились они в Прокофьевке, сорок верст отсюда, а в субботу к вечеру будут тут… Уж и конюшни готовят и квартиры.
- Еще что? - волнуясь, спросил я.
- Еще - вот. - Артемка нагнулся, снял с ноги башмак и, поковыряв в нем пальцем, вытащил в несколько раз сложенный лист синей бумаги. - Черт его знает, что оно такое. Труба в штабе со стола стянул. Он думает, что это план всей Крепточевки: с орудием, с пулеметами… Возьми, командир разберется.
- Артемка, - обрадовался я, - если только это план…
- Ну-ну, - усмехнулся Артемка, видимо, и сам довольный, - может, это и не такая уж важная штука.
- Важная, важная! - уверял я. - Ну, а как ты тут? Как Труба?
Губы у Артемки покривились:
- Этот проклятый Потяжкин… Прямо в душу плюет, подлец. Днем изводит на репетиции, ночью на попойках. Труба - тот легче переносит, даже, я замечаю, доволен, что в коньяке хоть купайся, а я не знаю, как и выдержу. Хоть бы конец уж скорей!
И Артемка рассказал, что ему приходится переживать.
До двенадцати часов Потяжкин спит после ночных попоек, а с двенадцати "сочиняет" на репетициях. "Запеканкин! - кричит он Артемке. - Скорей на сцену. Я придумал новый вариант. Прищурь глаз! Оскаливай зубы! Кричи!"
- И знаешь, - еще тише зашептал Артемка, озираясь, - по-моему, он замечает, что мне это противно. Да, замечает и нарочно придумывает всякую чепуху - может, чтоб помучить меня, а может, с расчетом, что я не выдержку и выдам себя.
- Так ты думаешь, он подозревает вас? - ужаснулся я.
- Наверно, - сумрачно сказал Артемка. - Я только Трубе не говорю, а то как бы он не смылся отсюда раньше времени. Вчера за мной какой-то тип ходил. Я оглянусь - он остановится и разглядывает небо. Больно ему там интересно! Или под ноги себе смотрит, будто потерял что.
- Так вас же могут в любой момент схватить!
Артемка минутку помолчал соображая.
- Я думаю, Потяжкин до спектакля нас не тронет. Ему интересно показать свою пьесу, а, кроме нас, тут никто играть не умеет. Главное ж, он хочет выследить, на кого мы работаем. Ты сообрази: ну, арестует он нас, ну, начнет пытать, а мы, может, упремся и ничего не скажем. Нет, это ему неинтересно. Я и беседку эту облюбовал, чтоб нам не попасться. Ты больше нигде не ищи меня, только сюда приходи. Делай вид, будто яблоки красть приходишь.
Мне хотелось чем-нибудь порадовать своего друга, и я рассказал о первом собрании молодежи.
- Счастливые! - позавидовал он. - Ну, ничего, может, я опять буду с вами. Значит, Таню избрали?
- Таню. Она просила тебе передать, что твой билет подписала первым. И номер на билете поставила первый.
Артемка недовольно нахмурился:
- Вот уж это неправильно. Если кому ставить первый номер, так самой Тане Или тебе.
- Кроме того, она пирог для тебя испечет, - лукаво прищурился я. - С яблоками, не какой-нибудь.
- Да ты все врешь! - смутился Артемка.
- И платочек обещала вышить, - уж действительно соврал я.
- А я вот дам тебе под жабры, тогда узнаешь, как смеяться.
Он глянул в сторону и задумчиво сказал:
- А может, и вправду не надо смеяться?
Мне стало стыдно:
- Артемка, я ведь только про платочек соврал, а то все правда.
Надо было спешить, и мы расстались, притихшие и немного грустные.
Пароль
Я, конечно, понимал, что значила для, нас бумага, переданная мне Артемкой. Из предосторожности я возвращался такими окольными путями, так долго лежал в камышах или прятался в заросших орешником балках, что попал на хутор только к ночи. Оказалось, что здесь уже побывал дядя Иван, а Таня ушла в Припекино. И потом получалось все время так, что, когда я возвращался, Таня шла в Липовку, а когда она возвращалась, я шел в Крепточевку. Встретились мы лишь в день, когда разыгрались все главные события.
На этот раз мы в Крепточевку шли вместе. Я, как всегда, нес лоток с махоркой, в руках же у Тани было по ведру с нежными осенними розами: у каждого свой товар.
К ночи весь наш отряд должен был сосредоточиться на хуторе. Было решено, что впереди, под командой Ванюшки, двинется небольшой разъезд, переодетый в казачью форму. Он снимет все неприятельские дозоры. К тому времени к южной стороне города подойдет отряд дяди Ивана и расположится в камышах. Оба отряда войдут в город по возможности без выстрела. Чтоб облегчить эту задачу, Артемка узнает пароль.