"КОГДА ОГОНЬ ГОРИТ…"
Девочки ушли, и Корольков задумался.
Мягкие теплые сумерки ползли на мол с берега, закат медленно отступал перед ними, но Корольков не замечал ни сумерек, ни заката.
Командиром катера он стал совсем для себя неожиданно. В течение нескольких месяцев он был помощником командовавшего катером капитан-лейтенанта Снегирева, выполнял его приказания, следил за тем, чтобы эти приказания выполняли другие, но никаких важных решений ему самому принимать не приходилось. Все важное решал капитан-лейтенант. И вдруг капитан-лейтенант исчез, не вернулся из десантной операции. В самый разгар боевых действий командование катером пришлось принять на себя Королькову.
Королькову шел двадцать второй год, и он очень страдал от своей молодости. Почти все его подчиненные были старше, чем он, и служили на флоте дольше, чем он. Это были славные моряки, они слушались его, относились к нему почтительно и несомненно старались ему помочь. Но он никак не мог отделаться от подозрения, что они, глядя на него, думают: "Эх, молодой человек, рано тебе охотиться за подводными лодками!"
И действительно, может быть, рано? Чем иначе объяснить эту странную неудачу, которая преследует катер с тех пор, как пропал капитан-лейтенант? Немецкая подводная лодка почти каждую ночь проскакивает мимо Песчаной Косы, где, казалось бы, не заметить ее просто невозможно. А вот он не заметил!
- Иванов!
- Слушаю, товарищ лейтенант!
Иванов почтительно вытянулся перед Корольковым. Он был на голову выше Королькова и лет на семь старше его.
- А вдруг вы все-таки проспали ее, Иванов? Ведь бывает же, со всяким может случиться… Вам мало пришлось спать за последнюю неделю… Всем нам так мало пришлось спать… Иной раз сидишь с открытыми глазами, думаешь, что не спишь, а на самом деле спишь… С вами так не было, Иванов?
- Нет, товарищ лейтенант, я не проспал ее, - сказал Иванов твердо.
Корольков взглянул в сухое лицо Иванова, еще похудевшее за эту неделю. Нет, Иванов - опытнейший акустик, проспать он не мог. Кто же тогда виноват? Неужели все дело в том, что катером командует он, Корольков, а не капитан-лейтенант? Как узнать, что сделал бы капитан-лейтенант на его месте?
- Макаров!
- Слушаю вас, товарищ лейтенант!
- Вольно, Макар Макарыч, вольно… Вы, кажется, давно служите с капитан-лейтенантом?
- Пять лет был он моим командиром.
- Пять лет! Это большой срок. За пять лет можно хорошо узнать человека.
- Знаю его, как самого себя. Взгляну на него и чувствую, сердит он или доволен. Он только кашлянет, а мне уж известно - он сейчас скажет, что палуба плохо надраена.
- А вы часто угадывали, что он собирается сделать?
- Часто. Он еще команды не успеет произнесть, а я уж бегу…
- Скажите, Макар Макарыч, как по-вашему, он сторожил бы подводную лодку у Песчаной Косы?
Макар Макарыч взглянул Королькову в лицо таким понимающим взглядом, что Корольков смутился.
- Сторожил бы, - сказал Макар Макарыч. - И в том самом месте, где мы сторожим. Потому что это самое узкое место, и нигде ей иначе не пройти.
- А если бы она там не появлялась?
Макар Макарыч ответил не сразу.
- Он думал бы, - сказал он наконец. - Днем думал бы и ночью думал бы, в море думал бы и на берегу думал бы. Как вы.
- Как я? - удивился Корольков. - И придумал бы?
- Придумал бы. Как вы придумаете.
Быстро темнело. Закат превратился в далекую узкую полоску, ночь дышала над морем, обступила мол со всех сторон. Город исчез во мраке, ни одного огня нигде - и только высоко в небе сияли звезды, разгораясь все ярче и ярче.
Иванов, повернувшись спиной к городу, смотрел за море, туда, где лежал захваченный немцами берег, теперь совсем невидимый.
- Что вы там увидали? - спросил его Корольков.
- Смотрите, товарищ лейтенант, опять этот огонек, - сказал Иванов.
Действительно, там, за морем, сиял огонек, еле приметный, не больше самой тусклой звездочки. Его можно было бы принять за звезду, но нет, это была не звезда. Звезды движутся, а этот огонек вот уже третью или четвертую ночь теплился на одном и том же месте.
- И у нас и у немцев все огни потушены, затемнение, и вдруг - огонь… - сказал Корольков. - Любопытно, для чего немцы зажигают этот огонь? Освещают что-нибудь у себя на побережье?
- Нет, этот огонь слишком высоко в горах и с того побережья не виден, - сказал Макар Макарыч. - Я знаю ту сторону, там горы нависают над берегом. Этот огонь виден только с моря.
- "Когда огонь горит…" - проговорил вдруг Иванов.
И Корольков сразу вспомнил двух девочек, черненькую и беленькую.
- Что вам пришло в голову, Иванов? - спросил он.
- То же самое, что и вам, товарищ лейтенант.
- Мне? - удивился Корольков. - Да, я подумал было… Но ведь мы ничего про этот огонь не знаем.
- Ничего не знаем, - сказал Иванов.
- И все так же непонятно, как было раньше.
- Так же непонятно, как раньше.
Корольков посмотрел на часы, поднеся их к самым глазам.
- Нам пора уходить отсюда, - сказал он.
И прибавил другим, командирским голосом:
- По местам!
Макар Макарыч первый перескочил с мола на катер. За ним перескочил Иванов.
Корольков помедлил еще несколько мгновений на молу.
- "Когда огонь горит…" - повторил он тихонько. - Неужели в этом есть какой-нибудь смысл? Какой?
ПЕТИНА НАХОДКА
В этом городе войну с немцами вели все. Даже Петя, маленький Лидин братишка.
Конечно, об этом мало кому было известно. Пожалуй, никому, кроме Лиды и Марьи Васильевны. Да и они знали далеко не все.
Как автоматчик никогда не расстается со своим автоматом, так и Петя никогда не расставался с рогаткой. По правде сказать, он так и называл свою рогатку - автомат. Когда высоко над городом появлялся немецкий самолет-разведчик и, оставляя за собой узенький белый след, начинал кружиться в голубом небе, Петя выскакивал с рогаткой за калитку. Зенитные батареи били по самолету, в небе возникали и таяли белые облачка разрывов, и Петя бил по самолету из своей рогатки. И когда однажды немецкий самолет вдруг сорвался и, охваченный пламенем, упал в море, Петя считал вполне вероятным, что это он сбил его.
Так принимал он участие во всех, воздушных боях, совершавшихся над городом. Мало того: огнем из своей рогатки отвечал он на огонь артиллерии, обстреливавшей город. Следовательно, принимал он участие и в наземных боях.
Кроме рогатки, у него было много и другого военного имущества. Он подбирал все, что имело отношение к войне: осколки снарядов, пустые патроны, пуговицы от красноармейских шинелей. Он очень дорожил этим своим военным складом и вел постоянную борьбу с Марьей Васильевной, которая вечно стремилась вытрясти из его карманов весь этот тяжелый металлический хлам.
Сегодня ему досталась одна военная вещь необыкновенной ценности. Когда Марья Васильевна чистила на дворе брюки матроса, лежавшего у них в доме, на дорожку выпало что-то маленькое, круглое и покатилось прямо к Петиным ногам. Петя нагнулся и поднял.
Эта маленькая военная вещь была очень похожа на часы. Стеклышко, стрелка, цифры по краям. Но Петя сразу понял, что это не часы. Не слышно никакого тиканья. И стрелка странно мечется из стороны в сторону. И цифр по краям слишком много.
На оборотной стороне этой удивительной вещи была нацарапана какая-то надпись. Одна большая буква оказалась знакомая. Она была похожа на ворота, и Петя знал, что это буква "П". Но с остальными буквами он еще не был знаком.
Петя не расставался со своей находкой ни на минуту. Он таскал ее в кармане и убегал за дом, в кусты, чтобы полюбоваться ею. Он не хотел, чтобы она попалась на глаза Марье Васильевне или Лиде, потому что боялся, как бы ее у него не отняли. Зная обычай Марьи Васильевны вытряхивать по ночам его карманы, он вечером, раздевшись, положил драгоценную находку в свой башмак.
Вечером у них была Катя. Она часто бывала у них по вечерам, иногда даже оставалась ночевать, потому что мама ее приходила с работы очень поздно. Сейчас Лида и Катя сидели рядом за столом и ели вареную картошку, таская ее ложками из большой кастрюли. Окно было плотно закрыто ставнями. Город давно уже обходился без электрического света, и комнату озарял крохотный огонек, дрожавший, как золотая капля, на конце фитилька, вставленного в аптечную склянку.
Катя молчала. После разговора с Корольковым, после того, как она так осрамилась перед Лидой, приняв бессмысленные слова больного за таинственное донесение, она не в силах была разговаривать. Лида тоже молчала, искоса поглядывая на Катю. Она понимала, что происходит с Катей, и жалела ее. В комнате раздавался только стук ложек по кастрюле; и еще один звук, странный и жуткий, доносившийся из-за шкафа.
Это был прерывистый, нестройный, протяжный храп, сопровождаемый каким-то клокотаньем. Там, в той части комнаты, которая отделена была шкафом, лежал раненый матрос Казаченко, и хрип этот был его дыханием. Глаза его были закрыты, он лежал неподвижно; он ничего не понимал и не слышал и только дышал - трудно и громко.
Там же, за шкафом, сидела на стуле Марья Васильевна. По совету доктора она каждые десять минут меняла на его голове мокрое полотенце. Сидела она в темноте - Марья Васильевна нарочно не зажигала за шкафом света, чтобы раненого не беспокоили мухи. Но зато там настежь было открыто окошко, и прохладный ночной ветер врывался в комнату.
- До чего темно! - сказала Марья Васильевна, глянув в окошко. - До чего страшно! Вечер был ясный, а теперь какая-то туча ползет по небу и гасит звезды. Днем, при свете, еще можно кое-как терпеть, но в темноте чересчур страшно.
- Марья Васильевна, я давно хотела вас спросить: почему вы притворяетесь? - проговорила вдруг Катя.
- Что? - испуганно и удивленно спросила за шкафом Марья Васильевна.
- Ну да, вы все время притворяетесь, - настойчиво повторила Катя. - Я сначала думала даже, что тут какая-то тайна…
- Я? Притворяюсь? - воскликнула Марья Васильевна.
- Вы притворяетесь, будто вы трусиха.
- Господи, да я всего боюсь! - сказала Марья Васильевна. - В этом ужасном городе, где враг стоит у порога, где снаряды летают по улицам…
Но Кате сегодня хотелось спорить, говорить наперекор.
- Притворяетесь, Марья Васильевна, притворяетесь! Уверяете всех, будто вы трусиха, а на самом деле вы удивительно храбрая.
- Я? Храбрая? - вздохнула Марья Васильевна за шкафом.
- Вы удивительно храбрая женщина, и я сама это видела, - сказала Катя. - Когда снаряды рвались вокруг детского дома на Рыбацкой улице и все горело кругом, вы много раз прошли сквозь огонь и ходили туда и обратно до тех пор, пока всех детей не снесли в погреб.
- Как будто я одна ходила тогда в детский дом! - сказала Марья Васильевна. - Тогда много женщин туда побежало. А что было делать? Если б мы не ходили, всех детей убило бы. А я так боялась, так боялась! Я после этого случая твердо решила взять Петю, Лиду и бежать из города куда глаза глядят!
- Да ведь не убежали, - сказала Катя.
- Ты ведь знаешь, отчего я не убежала, - ответила Марья Васильевна. - Из-за этого раненого молодого человека. Не могу же я его бросить! А вот ему станет лучше немного, я сдам его в госпиталь и убегу.
- И опять не убежите. Опять вас что-нибудь задержит.
- Ну нет, теперь уж ни за что не останусь, - сказала Марья Васильевна. - С какой стати мне такую муку терпеть?
На этом разговор оборвался. Катя замолчала. Ей захотелось побыть одной, подумать в тишине.
- Марья Васильевна, поешьте картошки, - предложила она внезапно, - а я посижу с ним.
Марья Васильевна постоянно боялась, что раненый свалится с кровати, и ни на минуту не оставляла его одного. Она усадила Катю на стул за шкафом, а сама пошла ужинать.
Голова раненого смутно темнела на подушке. При каждом вздохе он вздрагивал и дергался всем телом. Большая рука его свесилась с кровати. Катя взяла ее и положила поверх одеяла. Рука была влажная и такая горячая, что Кате стало жутко.
Она глянула в окно. Погода за какой-нибудь час совсем переменилась. Порывистый ветер налетал с моря, и слышно было, как он шумит в листьях. Туча скрыла все звезды, и на дворе было темно, как в подвале. Только далеко-далеко, за невидимым морем, мерцал крохотный огонек, не больше булавочной головки.
"Несчастная я девочка! - думала Катя. - Казалось, все было уже у меня в руках, казалось, стоит мне произнести эти слова перед Корольковым - и тайна раскроется разом, и вдруг все снова стало далеким и неясным, как вон тот огонек!"
Как мил был для нее в эту минуту далекий огонек, горящий за морем! Она вспомнила, что сама еще совсем недавно жила на том берегу, где горит этот огонек. Быть может, он горит над ее родным домом. Как раз над ее домом, высоко в горах, была ее пещера, про которую никто не знал, кроме нее. Там она играла в крейсер "Победитель", там до сих пор ее куклы, ее карты, ее компас. А вдруг огонек горит в пещере? Неужели немцы нашли ее?
При мысли, что в ее пещере могут быть немцы, ей стало еще грустнее. Нет, нет, подъем в пещеру так крут, вход так густо зарос ежевикой… Вероятно, этот огонь горит где-нибудь по соседству с пещерой.
"Когда свет горит…" - внезапно вспомнила она, и сердце ее забилось.
А вдруг это тот огонь?
Нет, не может быть!
- А почему не может быть?
- Я так и чувствовала, что он даже в башмак что-нибудь спрячет, - сказала Марья Васильевна, отделенная от Кати шкафом. - Смотри, что я нашла у него в башмаке! Стрелка так и прыгает, так и скачет.
- Это компас! - раздался удивленный голос Лиды.
- Компас? Интересно знать, где наш Петюшка подобрал компас?
- Здесь где-нибудь, - сказала Лида. - Наверно, его уронил наш раненый моряк.
- Конечно, это его компас, - согласилась Марья Васильевна. - Гляди, на оборотной стороне нацарапано: "Победитель". Это, наверно, название корабля…
- "Победитель"? - воскликнула Катя.
Она подпрыгнула на стуле.
- Ты знаешь этот корабль? - спросила Марья Васильевна.
- Знаю этот корабль, - сказала Катя. - И знаю этот компас.
- Ну вот, глупости какие! - проговорила Марья Васильевна. - Откуда ты можешь знать этот компас!
- И знаю, что на компасе под надписью "Победитель" нацарапаны еще две буквы: "Е" точка "С" точка.
- Правильно! - удивилась Марья Васильевна и даже поглядела, не может ли Катя как-нибудь видеть компас из-за шкафа. - Я думаю, что это имя и фамилия командира корабля.
- Да, - сказала Катя. - Командира корабля "Победитель" зовут Екатерина Смирнова.
- Как? - спросила Марья Васильевна.
- Екатерина Смирнова, так же как меня… Лида, милая, посиди здесь, у меня больше нет ни минутки, мне надо идти!
Катя вышла из-за шкафа. Лицо ее было бледно, глаза блестели. Заметив, что Марья Васильевна что-то хочет у нее спросить, она кинулась к ней и вдруг обняла ее, на мгновение уткнувшись лицом в ее кофту.
- Только не спрашивайте меня ни о чем, - сказала она, - потому что я за целый год ничего не могла бы вам объяснить, а я так тороплюсь. Огонь горит в моей пещере! И Казаченко достал этот компас в моей пещере! И папа девочки с мишкой в моей пещере! И я должна сейчас же все рассказать Королькову!
Она быстро поцеловала Марью Васильевну в щеку и выскочила за дверь.
Марья Васильевна долго растерянно стояла посреди комнаты, держа компас в руке.
- Бешеная, - проговорила она наконец.
СКВОЗЬ ВЕТЕР
В полной тьме Катя бежала по улицам города все вниз и вниз, к молу. В лицо ей дул ветер, которого не было еще час назад. Плотный, стремительный ветер рвал ее волосы, старался сорвать с нее платье, прижимал ее к заборам, валил с ног.
Опять, как каждую ночь, справа, на северо-западе, там, где был фронт, встало бурое зарево. Ветер так шумел, что привычный грохот фронта - там всегда как будто перекатывали что-то огромное, тяжелое - не был слышен; но внезапные вспышки - отсветы далеких артиллерийских выстрелов - время от времени на мгновенье озаряли низкие, быстро бегущие тучи и верхушки тополей, гнущиеся от ветра. При одной из таких вспышек Катя увидела перед собой мол - длинный, белый, окруженный черной водой. Она пыталась разглядеть и катер, но не успела: все сразу погасло.
Катя выскочила на мол. Здесь ветер дул еще сильнее и старался сбросить ее в воду. Босыми ногами она чувствовала, как мокры и холодны каменные плиты. Тьма, окружавшая ее, двигалась, бурлила; в этой бурлящей тьме волны с плеском разбивались о мол, и тяжелые брызги летели ей в лицо.
Борясь с ветром и брызгами, она шла вдоль того края мола, где стоял катер. Она шла так долго, что стала уже бояться, не прошла ли мимо. Но вспомнила, что катер стоял возле двух деревянных тумб, а на тумбу она наткнулась бы непременно. И чуть об этом подумала, как стукнулась коленом о тумбу.
Она остановилась, стараясь разглядеть катер. Но в этой плотной тьме ничего разглядеть было нельзя. Она подошла к самому краю, вглядываясь и вслушиваясь. Она старалась по какому-нибудь скрипу, шороху уловить близость катера. Но ничего не было слышно, кроме воя ветра и плеска воды.
Потом далекая артиллерийская вспышка озарила небо и волны. Она снова увидела весь мол, окруженный белой пеной.
Катера возле мола не было.
ПЕСЧАНАЯ КОСА
В первую минуту она подумала, что все кончено.
Катер ушел и, как сказал Макар Макарыч, наверно уже больше сюда не вернется. И никто никогда не поможет командиру катера, который каким-то таинственным образом попал в ее пещеру и сидит там, окруженный немцами, и ждет помощи.
Печально смотрела она во тьму, нависшую над морем. Там, вдалеке, все еще сиял крохотный огонек… Нет, так этого оставить нельзя. Надо что-то сделать… Надо догнать катер.
Она знала, куда ушел катер. Он дежурит в море возле Песчаной Косы. Надо догнать его, пока он не ушел еще дальше, пока огонь горит.
Она не раз бывала на Песчаной Косе, но, конечно, днем, а не ночью. Это длинный низкий мыс, далеко врезающийся в море. До войны пляж Песчаной Косы считался лучшим пляжем вблизи города, и туда на автобусах ездили купаться отдыхающие из окрестных санаториев. Но теперь там пусто. И как добраться туда в такой тьме?
И вдруг она вспомнила, что, вероятно, скоро взойдет луна. Полнолуние кончилось уже несколько суток назад, но лунный серп еще появлялся по ночам: с каждой ночью он всходил все позже. Когда взойдет луна, будет гораздо светлее, несмотря даже на тучи.