Я думала. О нем. О темноте кинозала, где можно сидеть, тесно прижавшись к мужчине и положив голову ему на грудь, чувствуя, как под серым вязаным свитером уверенно бьется его сердце. Мужчина. Не мальчик, не бесформенный, колючий и нескладный подросток. Мужчина. Взрослый. Зрелый. Пишет рецензии для газеты. Ходит один в кино. Мальчики так не делают. Они передвигаются только стадом. Шумят и толпятся, иначе не могут.
- Один? Один в кино? Лаура, кто тебе сказал, что он пошел в кино один?
- Но он же сказал, что идет смотреть фильм.
- Ну и?
- Он не говорил, что идет в кино с кем-то еще.
- Я тебя умоляю. С чего ты взяла, что он станет рассказывать тебе все подряд?
- Но… ясное же дело…
- Лаура.
Дверь приоткрыта, папино лицо.
- Что?
- Лена звонит.
Ой. Здравствуй, реальность.
- Алло.
- Ты спала?
- Нет, я просто… лежала и слушала музыку.
Молчание. Надо что-то сказать, но ничего не приходит в голову.
Я кашлянула.
- Хотела узнать, как статья.
- Точно. Да, всё… Нет. Я еще не начала.
Лена ахнула.
- Лаура, мы же договорились, что все тексты будут готовы завтра! Ты забыла?
- Нет, то есть… Много дел было…
- Слушай, что с тобой?
- Со мной?
Я, конечно, тут же пожалела о своих словах. Ничего глупее и придумать нельзя. Лена любого видит насквозь.
- Да, с тобой. Я же с тобой говорю, - в голосе раздражение.
- Я знаю, я знаю, Лена, просто дело в том, что… прости меня, я не привыкла делиться с тобой такими вещами, мы с тобой о таком никогда не говорили…
И знаю, точно знаю, что тебе это не понравится. Я чувствую, что наша дружба под угрозой, все рушится, но если я скажу все как есть, станет еще хуже…
- Все хорошо. Я напишу статью.
- Ладно.
Молчание. Выжидание. Как два воина на безопасной дистанции друг от друга. Два воина, которые не знают, враги они или друзья.
- Чем занималась сегодня?
- Была в городе. Зашла в кафе.
- Одна?
Вопрос, на который мне совсем не хотелось отвечать, за несколько часов прозвучал дважды. Во второй раз мне пришлось выбирать между правдой и неправдой. И выбрать неправду. То есть я и в самом деле пошла в кафе одна, я же не виновата, что Андерс Страндберг зашел туда же, что там не было свободных столиков, что он увидел меня. Я же не пошла в это кафе вместе с ним. Хотя с удовольствием сидела бы там и дальше. И будь на его месте кто-то другой, кто угодно, я, конечно, рассказала бы об этом Лене.
- Да. Одна.
- Ладно, увидимся завтра.
- Да, до завтра.
Нехорошо получилось. Совсем нехорошо. Я не спросила ее, как дела. Не проявила интереса, не пошла навстречу. Ужас. Кошмар.
Я снова легла на кровать, стараясь вернуть себе то состояние - когда кошка лежит на животе. Но ни Моррисси, ни сияние окна не помогали. Я пыталась представить себе Андерса Страндберга, но вместо него всплывало Ленино лицо. Подозрительное. Неодобряющее. Я сдалась и задула свечи.
Папа чистил зубы в ванной. Я вспомнила, что мне требовалась консультация эксперта.
- Как часто мужчины бреются?
- Щево?
Полный рот пены.
- Я спросила, как часто мужчины бреются. Сбривают щетину.
- По-ражному.
Потрясающе четкий комментарий.
- Хорошо, спасибо. Спокойной ночи.
- Шпокойной.
Сидя за письменным столом, я пыталась сосредоточиться на статье.
- Он не сказал, что идет в кино с кем-то еще.
- Умоляю. С чего ты взяла, что он станет рассказывать тебе все подряд?
Какая разница, один он пошел в кино или не один? Какая разница, свободен Андерс Страндберг или женат, одинок или с кем-то встречается? О чем я вообще думаю? Я же не влюблена - по крайней мере, не по-настоящему, не всерьез. Я ведь его не знаю. Видела на собрании, потом в учительской, перекинулась парой фраз в кафе. Я просто глупая малявка, которая ничего не знает о жизни. Все, пора выбросить эту чепуху из головы.
Я открыла блокнот, в котором делала записи на собрании. Запись нашлась всего одна: "Андерс Страндберг".
5
Иногда утро начинается так: не успел ты встать, как день уже испорчен.
Иногда ночь проходит так: ты сидишь и пишешь статью о собрании, на котором речь шла о… о чем там шла речь?
Иногда утром ты даже глаза открыть не в силах.
Иногда встать с постели так трудно, что ты просто лежишь, с головой спрятавшись под одеяло.
Иногда у тебя есть все основания усомниться в правдивости гороскопов: "Этот день начнется блестяще".
Этот блестящий день начался так: мы с Леной пришли в школу и тут же кое с кем столкнулись. Угадайте, кто это был? И что он сделал? Остановился, посмотрел на Лену, посмотрел на меня, улыбнулся во весь рот и сказал: "Спасибо за компанию в кафе!" И еще угадайте, кто, кто стоял как идиотка и, по обыкновению, не знал, что ответить? А лучшая подруга этой дуры убедилась в том, что почти угадала еще вчера: кто-то тут врет.
"Лена, Лена, не смотри на меня так, я не виновата, я ни о чем не просила и ничего такого не хотела. И я не знаю, что мне теперь делать".
- Ты написала статью?
Холодно. Коротко. Как будто мы едва знакомы.
- Да.
- Хорошо.
Вот и весь разговор. Она отправилась в класс. Я пошла за ней, как пристыженная собака, пытаясь собрать остатки собственного достоинства. Она несколько раз протянула руку, я несколько раз отвернулась. Она больше и пальцем не шевельнет, это мне было известно.
Лена, Лена, ты всегда знаешь, что и как надо делать, что и как надо говорить, о чем лучше молчать. Ты решительна и деятельна. Но я не такая, я хуже.
Два года, восемь месяцев и три дня назад мне исполнилось тринадцать - второго апреля. Я пригласила Лиису, Марию и Лену. Лучшей подруги у меня не было, так что пришлось позвать их. Сначала я вообще не хотела праздновать, не было желания, но мама стала беспокоиться и уговаривать:
- Может быть, пригласишь Анну? Вы так часто встречаетесь.
Встречались. Начиная с детского сада и до недавнего времени, когда Анна со всей ясностью дала мне понять, что предпочитает другую компанию. Мама этого не заметила.
Так что позвала я Лиису, Марию и Лену. Лиису и Марию - потому что мы играли в одной баскетбольной команде, а Лену - потому что у нее тоже не было лучшей подруги.
Лииса и Мария были не разлей вода. До того дружили, что даже звонили друг другу с утра пораньше, чтобы договориться, во что одеться. А Лена была просто Леной. Так было всегда. У нее никогда не было лучшей подруги, но это ее как будто и не волновало. Она была самостоятельной, никогда не оглядывалась на других, прежде чем что-нибудь сказать или сделать.
Мне кажется, почти все уважали ее за это, но в то же время и побаивались, что ли.
День рождения пришелся на воскресенье. Лииса и Мария вручили мне один сверток. Внутри был дезодорант. Лена подарила мне афишу фильма с Чарли Чаплином. На ней был Чаплин с маленьким мальчиком в поношенной одежде. Они сидели на потертых ступеньках ветхого дома. Эта афиша до сих пор висит над моей кроватью.
Лииса и Мария только и говорили, что о дискотеке для старшеклассников, на которую они умудрились попасть накануне. Офиге-е-еть, сколько классных парней! Обалде-е-еть, сколько раз их приглашали на медляк. Они надеялись, что мы с Леной просто в о-о-обморок упадем от восторга. Но мы не упали. Может, нам и было бы интересно, если бы они не рассказывали о дискотеке так самоуверенно и напористо. Но вышло иначе: мы с Леной как-то объединились на фоне Лиисы и Марии. Наша реакция на их болтовню была одинаковой, мы это сразу почувствовали. С этого переглядывания и началась наша дружба - спасибо Марии и Лиисе.
После торта мы пошли в мою комнату и стали есть конфеты и чипсы, слушая диск Backstreet Boys, который мне подарили утром. Получилось вполне ничего себе, хоть Мария с Лиисой и бросали то и дело неодобрительные взгляды на разные предметы в комнате, при этом жуя конфету за конфетой. Я знала, что они начнут обсуждать мое уродливое жилище, как только окажутся за дверью. Но все равно получилось неплохо, благодаря Лене. Мы продолжали переглядываться - обе заметили оценивающие взгляды Лиисы и Марии. То есть все было нормально, а потом, довольно скоро, Лииса и Мария засобирались домой.
Как только миска с чипсами опустела, они переглянулись и встали, как по команде. Оглядели комнату в последний раз - видимо, чтобы увериться в том, что запомнили все уродливые вещи, которые нужно обсудить по дороге домой. Наконец Мария подошла к письменному столу, на котором лежали подарки, и указала жирным от чипсов пальцем на дезодорант.
- Если станешь им пользоваться, не будешь пахнуть потом, - произнесла она самым бесчувственным тоном, глядя не на меня, а на Лиису. Та утвердительно кивнула. Обе вышли из комнаты, но слова Марии остались. У меня сильно покраснели щеки, будто от пощечины, но внутри был холод, ледяной холод. Я застыла, чувствуя глубокую боль и изо всех сил стараясь не подать виду. Проводив их до двери, попрощалась. Даже поблагодарила за подарок.
Потом села на диван в прихожей. Точнее, упала - ноги не держали. Ледяной комок внутри медленно таял, превращаясь в горячую печаль. Но я не плакала. Вышла мама, вопросительно посмотрела на меня:
- Что такое? Тебе нехорошо?
Я покачала головой:
- Нет, все нормально.
А Лена сидела в моей комнате. Лена, которую я почти не знала, сидела в моей комнате. Она только что стала свидетелем унижения, какому я никогда раньше не подвергалась. Она все видела, все слышала. Что делать? Вернуться и сделать вид, что ничего не произошло? Вернуться и поговорить об этом? Вернуться и заплакать? Я не знала, как себя вести, но вернуться должна была в любом случае: она все-таки у меня в гостях.
Я открыла дверь. Лена сидела в том же кресле, что и прежде, в той же позе.
Она смотрела на меня. Лена сидела в кресле и смотрела так, будто и вправду все это время ждала моего возвращения.
- Ну и гадость! - произнесла она с таким выражением, что сразу стало ясно: Лена возмущена поступком Марии и сочувствует мне. Других слов не требовалось - мы и не стали больше говорить о том, что произошло. Ни тогда, ни позже.
Три дня спустя я выбросила дезодорант, а мы с Леной стали лучшими подругами.
День получился ужасный. Даже не то слово. Лену я почти не видела. На переменах она делала макет газеты. Обычно мы занимались этим вместе, но я предположила, что она не хочет находиться рядом со мной, и не стала навязываться. К тому же я здорово устала: бессонная ночь давала о себе знать все сильнее. Последним уроком была физкультура. Я попросила Анну сказать учителю, что мне стало плохо и я ушла домой.
И это была правда. Чистая правда.
6
Проснувшись утром, я обнаружила, что мне ужасно больно глотать, и еще меня знобило. Обычно я заболеваю на каникулы и праздники, когда меньше всего хочется лежать в постели. Этим утром я была только рада остаться под одеялом. Спасибо вирусам, прибыли вовремя.
Моя мама не относится к типу мам-наседок. Она не сходит с ума от беспокойства, стоит мне чихнуть. К врачу она меня водила всего несколько раз в жизни. Кажется, два. Первый - когда я была совсем маленькая и, гуляя по лесу босиком, наступила на ржавую колючую проволоку. Второй раз - когда заподозрила у меня воспаление легких, которое оказалось фарингитом: тогда я должна была молчать целых десять дней. В детстве я чуть ли не просила отвести меня к доктору, не то что другие дети. Наверное, мне хотелось, чтобы мама чуть больше беспокоилась обо мне.
Этим утром она пару раз заглянула ко мне, переспросила, справлюсь ли я без нее. Потом принесла чай в термосе, кувшин апельсинового сока, пару хлебцев, две таблетки жаропонижающего и свежую газету. Я предвкушала приятный день - если не считать боли в горле, конечно.
Мама закрыла за собой дверь. Я включила радио, негромко, и уже собралась принять таблетки, как вдруг вспомнила о Лене. Вообще-то я обычно звонила ей, если не собиралась идти в школу. Удивительно, как быстро все меняется. Всего за несколько дней. Лена так долго была неотъемлемой частью моей жизни, а теперь я не знала, звонить ей или нет. Что-то внутри меня говорило - позвонить нужно, и, поколебавшись пару минут, я встала, нетвердым шагом подошла к телефону в прихожей и набрала Ленин номер.
Удивительно, но никто не взял трубку. Я набрала номер еще раз, но дома, очевидно, никого не было. Очень, очень странно. Конечно, их телефон мог сломаться. Тогда она, наверное, позвонит в дверь, когда придет за мной. Я доковыляла до постели, с некоторым трудом проглотила таблетки и запила их соком. Лена не пришла. Я уснула.
Проснулась я в половине десятого, подушка была влажной от пота, боль в горле ослабела. Я налила себе чаю и уселась на постели почитать газету. Я не успела ее раскрыть - она раскрылась сама на страницах раздела "Культура". И взгляд мой, конечно же, сам собой нашел совершенно определенную статью. Написанную кем? Может быть, Андерсом Страндбергом? Разумеется. "Раздел "Культура" рекомендует: вкусненькое к Рождеству". Как я поняла, советы читателям, которых вскоре ждут долгие рождественские каникулы. "Главный любовный роман XX века, "Серьезная игра" Яльмара Сёдерберга". Рекомендация Андерса Страндберга.
Я прочла статью раз, потом еще один. Потом позвонила маме.
- Привет, это я.
- Привет, как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, - произнесла я тоном, слишком бодрым для больной школьницы. - То есть… горло немного болит.
- Но ты справляешься?
- Ну да. Я вот что хотела спросить: ты не можешь зайти в библиотеку и взять для меня книгу?
- Могу зайти в обед. Какую?
- Яльмар Сёдерберг. "Серьезная…" Погоди, посмотрю…
- Игра. "Серьезная игра". Стоит на книжной полке.
У нас дома не так много книг. Особенно в сравнении с Лениной семьей - у них намного больше. Гораздо больше. У них стеллажи занимают целую стену гостиной, от пола до потолка. Все книги красиво расставлены. Некоторые стоят, другие художественно сложены стопками. И еще стопка книг всегда лежит рядом с большим цветочным горшком на журнальном столике у дивана.
У нас дома все не так. В гостиной стоит уродливый темный сервант из грех частей. Одна из них наполовину закрыта стеклянными дверцами, за ними виднеется беспорядочное собрание фарфора и бокалов для шампанского, которые мы никогда не достаем. На Других полках просто вещи - фотографии, керамика, всякие безделушки. И только одна треть шкафа занята книгами. Внизу невысокие шкафчики с дверцами - самая уродливая часть этого сооружения, на мой взгляд. Но мне нравится их открывать. Там пахнет детством, моим детством. Запах старых фотоальбомов, дешевых сувениров, которые ни у кого рука не поднимается выбросить, домотканые салфетки, которые мы достаем только к Рождеству, и прочие вещицы, о назначении которых все давно забыли.
Когда я была маленькая, то могла часами сидеть у этих шкафчиков и играть с кастаньетами и веерами с Майорки.
Я почти никогда не вижу родителей за книгой. То есть маму - почти никогда. Папа иногда читает биографии и книги, написанные выдающимися политиками. Когда-то они оба, наверное, читали гораздо больше - все-таки книги дома водятся. Но мне не пришлось долго искать "Серьезную игру". "Биргитте от Бенгта, с любовью, Рождество 1979" - вот что было написано на первой странице. Ничего себе! Значит, папа подарил эту книгу маме за несколько лет до моего рождения. С любовью. Я даже смутилась немного, как будто вдруг увидела что-то интимное, не предназначенное для моих глаз. И снова испытала то чувство - будто я совсем не знаю собственных родителей. "С любовью". В нашей семье вроде так не говорят. Мы не говорим друг другу, что любим. Наверное, не потому, что на самом деле не любим друг друга, а просто не говорим, и всё, - нет такой привычки, что ли. Если у меня когда-нибудь появятся дети, я все время буду говорить им, что люблю их.
В общем, остаток дня я провела с Лидией Стилле и Арвидом Шернблумом. Когда они встретились, ей было девятнадцать, ему двадцать два. Это произошло в тысяча восемьсот девяносто седьмом году, почти за сто лет до моего рождения. Они все время казались мне старше своего возраста. Постоянно приходилось напоминать себе, что они молодые, а не… как это называется, среднего возраста.
Грустная книга. Все вышло не так, как они хотели. Жили в тисках правил - как нужно себя вести, особенно в отношении противоположного пола. Черт, ужасно было родиться женщиной сто лет назад. Не иметь права даже заговорить с мужчиной, если он не родственник: в лучшем случае просто не одобрят, в худшем - будет скандал. А Арвид: бедная продавщица забеременела от него, а ему хоть бы что.
Вечные слезы на глазах Лидии под конец немного надоедают, но хоть ее и описывают слабой и чувствительной, именно она оказывается самой смелой. Именно она хотя бы иногда действует по зову сердца. А Арвид все время ссылается на обстоятельства: "Выбора нет! Никто не выбирает себе жену, и любовницу, и детей. Они просто появляются, они есть, иногда ты их теряешь. Но это не результат твоего личного выбора!" Неужели это и вправду так? Разве твои собственные желания совсем не имеют значения? Но любовная история красивая. И книга хорошая. Может быть, не лучшая из тех, что я читала. Но хорошая.
Если бы все было как прежде, то вечером я позвонила бы Лене и рассказала, что прочла книгу. Она бы тоже прочла ее - наверное, у них дома "Серьезная игра" тоже есть. А потом мы стали бы обсуждать. Может быть, за чашкой чаю. Наверное, Лене книга понравилась бы не так сильно, как мне. Она обратила бы внимание на другие детали - не те, что заметила я. И тогда я стала бы сомневаться в том, что книга мне нравится. Но теперь все было не как прежде. И от этого внутри что-то сжималось.
Потом появилась кошка. Я пыталась представить себе, как Андерс Страндберг читал эту книгу. Лежал он или сидел? Наверное, сидел. Рецензенты вряд ли читают лежа, это же работа. В статье он написал, что впервые прочел книгу в возрасте семнадцати лет и что она, вероятно, повлияла на его представления о любви между мужчиной и женщиной гораздо больше, чем он мог себе представить. Что это означало? Что он в глубине души считает, что мужчина должен быть свободен, а женщина - приспосабливаться к обстоятельствам? Надеюсь, все не так плохо. Потом я подумала об одноклассниках. Попыталась представить себе, как они читают "Серьезную игру" - через пару лет. Нет, невозможно. Ни один из них не станет. Хотя Стефан - он, может, и прочел бы. Он не совсем такой, как остальные парни в классе. Их-то вообще сложно представить себе с книгой в руках.
Андерс Страндберг. О чем я вообще думаю? Бросилась читать книгу только потому, что он написал о ней. Зачем? Вообразила, что это сделает его ближе? И как это - ближе? Ближе к тому, чтобы положить голову ему на грудь? Но что там, в этой груди? Что мне известно о нем? Ничего. Сплошные девичьи фантазии, вот и все. Детский сад.
А кошка все мурлыкала и мурлыкала.