Я вдруг запнулся, чувствуя, что попал в сложное положение: отрекомендовать Володю просто Володей Ивановым? Тогда как Лидочка догадается, что перед ней именно тот человек, чья игра пленила ее сердце? Сказать, что это тот самый Володя, который играл Любима Торцова и которого она так усердно вызывала? Но тогда…
Как видно, те же самые мысли пронеслись в голове у Володи. Секунд пять он стоял неподвижно, как столб. Потом вдруг сдвинул брови над носом с горбинкой, слегка поклонился и, сурово глядя на Лидочку, пожал ей руку.
- Хвостик, - отрекомендовался он негромко, но отчетливо.
И я заметил, как Лидочка радостно вскинула ресницы и зарделась, услышав столь громкое имя.
Гадюка
Мимо окна вагона проплыл одинокий фонарь. Поезд остановился. На платформе послышались торопливые голоса:
- Ну, в час добрый! Смотри из окна не высовывайся!
- Не буду, бабушка.
- Как приедешь, обязательно телеграмму!.. Боря, слышишь? Мыслимое ли дело такую пакость везти!
Поезд тронулся.
- До свиданья, бабушка!
- Маму целуй. Носовой платок я тебе в карман…
Старичок в панаме из сурового полотна негромко заметил:
- Так-с! Сейчас, значит, сюда пожалует Боря.
Дверь отворилась, и Боря вошел. Это был мальчик лет двенадцати, упитанный, розовощекий. Серая кепка сидела криво на его голове, черная курточка распахнулась. В одной руке он держал бельевую корзину, в другой - веревочную сумку с большой банкой из зеленого стекла. Он двигался по вагону медленно, осторожно, держа сумку на почтительном расстоянии от себя и не спуская с нее глаз.
Вагон был полон. Кое-кто из пассажиров забрался даже на верхние полки. Дойдя до середины вагона, Боря остановился.
- Мы немного потеснимся, а молодой человек сядет здесь, с краешку, - сказал старичок в панаме.
- Спасибо! - невнятно проговорил Боря и сел, предварительно засунув свой багаж под лавку.
Пассажиры исподтишка наблюдали за ним. Некоторое время он сидел смирно, держась руками за колени и глубоко дыша, потом вдруг сполз со своего места, выдвинул сумку и долго рассматривал сквозь стекло содержимое банки. Потом негромко сказал: "Тут", убрал сумку и снова уселся.
Многие в вагоне спали. До появления Бори тишина нарушалась лишь постукиванием колес да чьим-то размеренным храпом. Но теперь к этим монотонным, привычным, а потому незаметным звукам примешивался странный непрерывный шорох, который явно исходил из-под лавки.
Старичок в панаме поставил ребром на коленях большой портфель и обратился к Боре:
- В Москву едем, молодой человек?
Боря кивнул.
- На даче были?
- В деревне. У бабушки.
- Так, так!.. В деревне. Это хорошо. - Старичок немного помолчал. - Только тяжеленько, должно быть, одному. Багаж-то у вас вон какой, не по росту.
- Корзина? Нет, она легкая. - Боря нагнулся зачем-то, потрогал корзину и добавил вскользь: - В ней одни только земноводные.
- Как?
- Одни земноводные и пресмыкающиеся. Она легкая совсем.
На минуту воцарилось молчание. Потом плечистый рабочий с темными усами пробасил:
- Это как понимать: земноводные и пресмыкающиеся?
- Ну, лягушки, жабы, ящерицы, ужи…
- Бррр, какая мерзость! - сказала пассажирка в углу.
Старичок побарабанил пальцами по портфелю:
- Н-да! Занятно!.. И на какой же предмет вы их, так сказать…
- Террариум для школы делаем. Двое наших ребят самый террариум строят, а я ловлю.
- Чего делают? - спросила пожилая колхозница, лежавшая на второй полке.
- Террариум, - пояснил старичок, - это, знаете, такой ящик стеклянный, вроде аквариума. В нем и содержат всех этих…
- Гадов-то этих?
- Н-ну да. Не гадов, а земноводных и пресмыкающихся, выражаясь научным языком.
Старичок снова обратился к Боре:
- И… и много, значит, у вас этих земноводных?
Боря поднял глаза и стал загибать пальцы на левой руке:
- Ужей четыре штуки, жаб две, ящериц восемь и лягушек одиннадцать.
- Ужас какой! - донеслось из темного угла.
Пожилая колхозница поднялась на локте и посмотрела вниз на Борю.
- И всех в школу везешь?
- Не всех. Мы половину ужей и лягушек на тритонов сменяем в соседней школе.
- Ужотко попадет тебе от учителей…
Боря передернул плечами и снисходительно улыбнулся:
- "Попадет"! Вовсе не попадет. Наоборот, даже спасибо скажут.
- Раз для ученья, стало быть, не попадет, - согласился усатый рабочий.
Разговор заинтересовал других пассажиров: из соседнего отделения вышел молодой загорелый лейтенант и остановился в проходе, положив локоть на вторую полку; подошли две девушки-колхозницы, громко щелкая орехи; подошел высокий лысый гражданин в пенсне; подошли два ремесленника. Боре, как видно, польстило такое внимание. Он заговорил оживленнее, уже не дожидаясь расспросов:
- Вы знаете, какую мы пользу школе приносим… Один уж в зоомагазине семь пятьдесят стоит, да еще попробуй достань! А лягушки… Пусть хотя бы по трешке штука, вот и тридцать три рубля… А самый террариум!.. Если такой в магазине купить, рублей пятьсот обойдется. А вы говорите "попадет"!
Пассажиры смеялись, кивали головами.
- Молодцы!
- А что вы думаете! И в самом деле пользу приносят.
- И долго ты их ловил? - спросил лейтенант.
- Две недели целых. Утром позавтракаю - и сразу на охоту. Приду домой, пообедаю - и опять ловить, до самого вечера. - Боря снял кепку с головы и принялся обмахиваться ею. - С лягушками и жабами еще ничего… и ящерицы часто попадаются, а вот с ужами… Я раз увидел одного, бросился к нему, а он - в пруд, а я не удержался - и тоже в пруд. Думаете, не опасно?
- Опасно, конечно, - согласился лейтенант. Почти весь вагон прислушивался теперь к разговору.
Из всех отделений высовывались улыбающиеся лица. Когда Боря говорил, наступала тишина. Когда он умолкал, отовсюду слышались приглушенный смех и негромкие слова:
- Занятный какой мальчонка!
- Маленький, а какой сознательный!
- Н-нда-с! - заметил старичок в панаме. - Общественно полезный труд. В наше время, граждане, таких детей не было. Не было таких детей!
- Я еще больше наловил бы, если бы не бабушка, - сказал Боря. - Она их до смерти боится.
- Бедная твоя бабушка!
- Я и так ей ничего про гадюку не сказал.
- Про кого?
- Про гадюку. Я ее четыре часа выслеживал. Она под камень ушла, а я ее ждал. Потом она вылезла, я ее защемил…
- Стало быть, и гадюку везешь? - перебил его рабочий.
- Ага! Она у меня в банке, отдельно. - Боря махнул рукой под скамью.
- Этого еще недоставало! - простонала пассажирка в темном углу.
Слушатели несколько притихли. Лица их стали серьезнее. Только лейтенант продолжал улыбаться.
- А может, это и не гадюка? - спросил он.
- "Не гадюка"! - возмутился Боря. - А что же тогда, по-вашему?
- Еще один уж.
- Думаете, я ужа отличить не могу?
- А ну покажи!
- Да оставьте! - заговорили кругом. - Ну ее!
- Пусть, пусть покажет. Интересно.
- Ну что там интересного! Смотреть противно!
- А вы не смотрите.
Боря вытащил из-под лавки сумку и опустился перед ней на корточки. Стоявшие в проходе расступились, сидевшие на скамьях приподнялись со своих мост и вытянули шеи, глядя на зеленую банку.
- Сорок лет прожил, а гадюку от ужа не сумею отличить, - сказал гражданин в пенсне.
- Вот! - наставительно отозвался старичок. - А будь у вас в школе террариум, тогда смогли бы.
- Уж возле головы пятнышки такие желтые имеет, - сказал Боря, заглядывая сбоку внутрь банки. - А у гадюки таких пятнышек… - Он вдруг умолк. Лицо его приняло сосредоточенное выражение. - У гадюки… у гадюки таких пятнышек… - Он опять не договорил и посмотрел на банку с другой стороны. Потом заглянул под лавку. Потом медленно обвел глазами пол вокруг себя.
- Что, нету? - спросил кто-то.
Боря поднялся. Держась руками за колени, он все еще смотрел на банку.
- Я… я совсем недавно ее проверял… Тут была…
Пассажиры безмолвствовали. Боря опять заглянул под скамью:
- Тряпочка развязалась. Я ее очень крепко завязал, а она… видите?
Тряпочка никого не интересовала. Все опасливо смотрели на пол и переступали с ноги на ногу.
- Черт знает что! - процедил сквозь зубы гражданин в пенсне. - Выходит, что она здесь где-то ползает.
- Н-да! История!
- Ужалит еще в тесноте!
Пожилая колхозница села на полке и уставилась на Борю:
- Что же ты со мной сделал! Милый! Мне сходить через три остановки, а у меня вещи под лавкой. Как я теперь за ними полезу?
Боря не ответил. Уши его окрасились в темно-красный цвет, на физиономии выступили капельки пота. Он то нагибался и заглядывал под скамью, то стоял, опустив руки, машинально постукивая себя пальцами по бедрам.
- Доигрались! Маленькие! - воскликнула пассажирка в темном углу.
- Тетя Маша! А, теть Маш! - крикнула одна из девушек.
- Ну? - донеслось с конца вагона.
- Поаккуратней там. Гадюка под лавками ползает.
- Что-о? Какая гадюка?
В вагоне стало очень шумно. Девушка-проводница вышла из служебного отделения, сонно поморгала глазами и вдруг широко раскрыла их. Двое парней-ремесленников подсаживали на вторую полку опрятную старушку:
- Давай, давай, бабуся, эвакуируйся!
На нижних скамьях, недавно переполненных, теперь было много свободных мест, зато с каждой третьей полки свешивались по нескольку пар женских ног. Пассажиры, оставшиеся внизу, сидели, поставив каблуки на противоположные скамьи. В проходе топталось несколько мужчин, освещая пол карманными фонарями и спичками.
Проводница пошла вдоль вагона, заглядывая в каждое купе:
- В чем дело? Что тут такое у вас?
Никто ей не ответил. Со всех сторон слышались десятки голосов, и возмущенных и смеющихся:
- Из-за какою-то мальчишки людям беспокойства сколько!
- Миша! Миша, проснись, гадюка у нас!
- А? Какая станция?
Внезапно раздался истошный женский визг. Мгновенно воцарилась тишина, и в этой тишине откуда-то сверху прозвучал ласковый украинский говорок:
- Та не боитесь! Це мий ремешок на вас упал.
Боря так виновато помаргивал светлыми ресницами, что проводница уставилась на него и сразу спросила:
- Ну?.. Чего ты здесь натворил?
- Тряпочка развязалась… Я ее завязал тряпочкой, а она…
- Интересно, какой это педагог заставляет учеников возить ядовитых змей! - сказал гражданин в пенсне.
- Меня никто не заставлял… - пролепетал Боря. - Я… я сам придумал, чтобы ее привезти.
- Инициативу проявил, - усмехнулся лейтенант.
Проводница поняла все.
- "Сам, сам"! - закричала она плачущим голосом. - Лезь вот теперь под лавку и лови! Как хочешь, так и лови! Я за тебя, что ли, полезу? Лезь, говорю!
Боря опустился на четвереньки и полез под лавку. Проводница ухватилась за его ботинок и закричала громче прежнего:
- Ты что? С ума сошел… Вылезай! Вылезай, тебе говорят!
Боря всхлипнул под лавкой и слегка дернул ногой:
- Сам… сам упустил… сам и… найду.
- Довольно, друг, не дури, - сказал лейтенант, извлекая охотника из-под лавки.
Проводница постояла, повертела в растерянности головой и направилась к выходу:
- Пойду старшему доложу.
Она долго не возвращалась. Пассажиры устали волноваться. Голоса звучали реже, спокойнее. Лейтенант, двое ремесленников и еще несколько человек продолжали искать гадюку, осторожно выдвигая из-под сидений чемоданы и мешки. Остальные изредка справлялись о том, как идут у них дела, и беседовали о ядовитых змеях вообще.
- Что вы мне рассказываете о кобрах! Они на юге живут.
- …перевязать потуже руку, высосать кровь, потом прижечь каленым железом.
- Спасибо вам! "Каленым железом"!
Пожилая колхозница сетовала, ни к кому не обращаясь:
- Нешто я теперь за ними полезу!.. В сорок четвертом мою свояченицу такая укусила. Две недели в больнице маялась.
Старичок в панаме сидел уже на третьей полке.
- Дешево отделалась ваша свояченица. Укус гадюки бывает смертелен, - хладнокровно отозвался он.
- Есть! Тут она! - вскрикнул вдруг один из ремесленников.
Казалось, сам вагон облегченно вздохнул и веселее застучал колесами.
- Нашли?
- Где "тут"?
- Бейте ее скорей!
Присевшего на корточки ремесленника окружило несколько человек. Толкаясь, мешая друг другу, они заглядывали под боковое место, куда лейтенант светил фонариком.
- Под лавкой, говорите? - спрашивали их пассажиры.
- Ага! В самый угол заползла.
- Как же ее достать?
- Трудненько!
- Ну, что вы стоите? Уйдет!
Явился старший, и с ним девушка-проводница. Старший нагнулся и, не отрывая глаз от темного угла под лавкой, помахал проводнице отведенной в сторону рукой:
- Кочережку!.. Кочережку! Кочережку неси!
Проводница ушла. Вагон притих в ожидании развязки. Старичок в панаме, сидя на третьей полке, вынул часы:
- Через сорок минут Москва. Незаметно время прошло. Благодаря… гм… благодаря молодому человеку.
Кое-кто засмеялся. Все собравшиеся вокруг ремесленника посмотрели на Борю, словно только сейчас вспомнили о нем.
Он стоял в сторонке, печальный, усталый, и медленно тер друг о дружку испачканные ладони.
- Что, друг, пропали твои труды? - сказал лейтенант. - Охотился, охотился, бабушку вконец допек, а сейчас этот дядя возьмет да и ухлопает кочергой твое наглядное пособие.
Боря поднял ладонь к самому носу и стал соскребать с нее грязь указательным пальцем.
- Жалко, охотник, а? - спросил ремесленник.
- Думаете, нет? - прошептал Боря.
Пассажиры помолчали.
- Похоже, и правда нехорошо выходит, - пробасил вдруг усатый рабочий.
Он спокойно сидел на своем месте и курил, заложив ногу за ногу, глядя на носок испачканного глиной сапога.
- Что - нехорошо? - обернулся старший.
- Не для баловства малый ее везет. Убивать-то вроде как и неудобно.
- А что с ней прикажете делать? - спросил гражданин в пенсне.
- Поймать! "Что делать"! - ответил ремесленник. - Поймать и отдать охотнику.
Вошла проводница с кочергой. Вид у нее был воинственный.
- Тут еще? Не ушла? Посветите кто-нибудь.
Лейтенант осторожно взял у нее кочергу:
- Товарищи, может, не будем, а? Помилуем гадюку?.. Посмотрите на мальчонку: ведь работал человек, трудился!
Озадаченные пассажиры молчали. Старший воззрился на лейтенанта и покраснел:
- Вам смех, товарищ, а нашего брата могут привлечь, если с пассажиром что случится!
- А убьете гадюку, вас, папаша, за другое привлекут, - серьезно сказал ремесленник.
- "Привлекут"… - протянула проводница. - За что это такое привлекут?
- За порчу школьного имущества, вот за что.
Кругом дружно захохотали, потом заспорили. Одни говорили, что в школе все равно не станут держать гадюку; другие утверждали, что держат, но под особым надзором учителя биологии; третьи соглашались со вторым, но считали опасным отдавать гадюку Боре: вдруг он снова выпустит ее в трамвае или в метро!
- Не выпущу я! Вот честное пионерское, не выпущу! - сказал Боря, глядя на взрослых такими глазами, что даже пожилая колхозница умилилась.
- Да не выпустит он! - затянула она жалостливо. - Чай, теперь ученый! Ведь тоже сочувствие надо иметь: другие ребятишки в каникулы бегают да резвятся, а он со своими гадами две недели мытарился.
- Н-да! Так сказать, уважение к чужому труду, - произнес старичок в панаме.
Гражданин в пенсне поднял голову:
- Вы там философствуете… А проводили бы ребенка до дому с его змеей?
- Я? Гм!.. Собственно…
Лейтенант махнул рукой:
- Ну ладно! Я провожу… Где живешь?
- На улице Чернышевского живу.
- Провожу. Скажи спасибо! Крюк из-за тебя делаю.
- Ну как, охотники, убили? - спросил кто-то с другого конца вагона.
- Нет. Помиловали, - ответил ремесленник.
Старший сурово обвел глазами "охотников":
- Дети малые! - Он обернулся к проводнице: - Совок неси. Совок под нее подсунем, а кочережкой прижмем! Неси!
- Дети малые! - повторила, удаляясь, проводница.
Через десять минут гадюка лежала в банке, а банка, на этот раз очень солидно закрытая, стояла на коленях у лейтенанта. Рядом с лейтенантом сидел Боря, молчаливый и сияющий.
До самой Москвы пассажиры вслух вспоминали свои ученические годы, и в вагоне было очень весело.
Ночью на кладбище
Маша сидела на одной из ступенек веранды, а ее со всех сторон облепили Фая, Нюшка, Игнат и Юра. Я был слишком взволнован и на ступеньках не сидел, я стоял и смотрел, что делает Маша. На голых коленях ее лежал большой блокнот. Зажав кончик языка в уголке рта, она рисовала что-то шариковой ручкой. Скоро все увидели, что это череп и скрещенные кости.