- До приезда папы из отпуска ничего не будем делать. Послезавтра папа приедет, я его встречу как следует, а после послезавтра пойдем и заявим.
Гриша не ответил. Олег помолчал еще немного и вдруг быстро поднялся:
- Нет, не могу! Уж лучше сразу, чем еще два дня мучиться. Идем!
Гриша не шевелился. Он сидел на ступеньках, опустив голову, и молчал.
- Ну, пошли! Решили так уж решили, - сказал Олег.
- Куда пошли? - проворчал Гриша, не поднимая головы.
- Ну, в милицию, в третье отделение. Пойдем расскажем все, а там они уж сами найдут того лейтенанта и предупредят. Пошли!
Но Гриша и на этот раз не шевельнулся.
- А мне чего ходить? Твоя собака, ты и иди.
- Ах, так! Ну и пожалуйста!.. Как хочешь!.. - Олег всхлипнул. - Сам подбил меня, чтобы натравить, а теперь в кусты… Как хочешь… Пожалуйста!..
И Олег, вытянувшись в струнку, слегка подрагивая узкими плечами, не оглядываясь, быстро пошел по тротуару.
Тут только Гриша поднял голову и стал смотреть вслед удаляющемуся товарищу. Через минуту он вскочил и рысцой догнал дрессировщика:
- Ладно. Пошли.
Приятели рядышком зашагали по тротуару. Пройдя два квартала молча, Олег громко, с какой-то судорожной уверенностью в голосе, заговорил:
- Вот увидишь, что нам ничего не будет! Ну, вот увидишь!.. Ведь они же должны понимать!.. Ведь мы же благородный поступок… Ведь мы же ему, может быть, жизнь спасаем, правда? Ведь они должны попять, правда?
Гриша молчал, только сопел.
И вот они остановились перед подъездом, рядом с которым была прибита вывеска: "Третье отделение милиции".
- Пошли? - чуть слышно сказал Олег, взглянув на Гришу. - Пошли, - прошептал тот. И оба не сдвинулись с места.
- Ну, идем? - сказал через минуту Олег.
- Идем.
Олег приоткрыл дверь, заглянул в нее, потом тихонько, словно крадучись, вошел в подъезд. Следом за ним бочком протиснулся и Гриша.
Ребята очутились в длинном коридоре с двумя рядами закрытых дверей. Только первая дверь справа была открыта. Она вела в комнату, разделенную на две части деревянным барьером.
Первая половина комнаты была пуста, если не считать милиционера, стоявшего у двери. За барьером у стола стоял маленький, толстый лейтенант с красным лицом и что-то сердито кричал в телефонную трубку. За другим столом в дальнем углу сидел еще один милицейский работник.
- Вам чего тут нужно? - строго спросил милиционер у двери, как только ребята сунулись в комнату.
- Нам?.. Нам… начальника… - пролепетал Олег.
- Какого начальника? Дежурного? По какому вопросу?
- Нам по вопросу… нам заявить нужно, по очень важному…
- Дежурный занят. Посидите здесь, - сказал милиционер, пропуская ребят в комнату, и передразнил с усмешкой: - "Заявить"!
Ассистент с дрессировщиком сели на скамью с высокой спинкой. Лица их теперь стали серыми от страха, потому что толстый лейтенант, сверкая маленькими глазками и с каждой секундой все больше распаляясь, кричал в телефон:
- А я из-за вас получать взыскания не намерен, товарищ Фролов! Понятно вам? Не намерен! Я лучше сам на вас взыскание наложу… Письмо получено. Да, да, получено, товарищ Фролов. - Лейтенант взял со стола какой-то зеленый конверт, потряс им над головой и с размаху бросил на стол. - И вы дурака не валяйте, товарищ Фролов! Маленького из себя не стройте!
Тут Гриша почувствовал, как Олег толкнул его в бок, и услышал его взволнованный шепот.
- Дураки мы! Пойдем скорее! Ведь письмо написать можно… Напишем письмо, и все! Ребята поднялись.
- Все! Кончены разговоры! Все! - яростно прокричал толстый дежурный, треснул трубкой о рычаг и, сопя, повернулся к мальчикам: - Так! Слушаю вас!
Мальчики взглянули друг на друга и ничего не ответили.
- Ну? Что вам угодно? - повысил голос дежурный.
- Нам… мы… нам ничего… мы просто так… - пробормотал Олег.
- Как это "просто так"? Гулять, что ли, сюда пришли?
- Мы… мы… Пойдем, Уточкин, - быстро сказал Олег.
Мальчики дернулись было к выходу, но тут же застыли на месте, в ужасе приоткрыв рты и вытаращив глаза. В дверях стоял тот самый лейтенант.
Гриша так и не запомнил, сколько длилось страшное, леденящее душу молчание. Ему казалось, что прошли целые часы, прежде чем Олег выговорил сдавленным голосом:
- Здравствуйте, товарищ лейтенант!
- Здравия желаю! - ответил тот, вглядываясь в мальчишек.
И вдруг дрессировщик и ассистент, словно подхваченные волной отчаяния, заговорили одновременно, заговорили громко, быстро, перебивая друг друга, стараясь друг друга перекричать:
- Товарищ лейтенант, вы… вы… нас простите, это мы на вас тогда собаку…
- Ага… нечаянно… мы вам только показать…
- Мы ее дрессировали на собаку охранно-сторожевой службы…
- Он поводок нечаянно упустил. Он вам только показать, а она вырвалась…
- Мы отрабатывали с ней команду "фасс", и мы хотели потом пойти в питомник и показать, как мы ее дрессируем…
- Вам теперь прививки надо делать…
- И мы хотели попросить, чтобы нам дали настоящую овчарку на воспитание, и…
- Потому она, может быть, бешеная. Нам тоже делают прививки…
По мере того как дрессировщик с ассистентом несли эту околесицу, лицо лейтенанта становилось все жестче, все сердитее.
- Ясно! Хватит! - вдруг крикнул он и, сунув руки в карманы брюк, большими шагами стал ходить по комнате. Ребята умолкли. От них, как говорится, пар шел.
- А, ч-ч-черт! - прорычал высокий лейтенант. Дежурный сидел, низко склонив голову над столом, и Гриша заметил, как он покусывает губы, чтобы не рассмеяться. Милиционер, сидевший в углу, закрыл лицо растопыренными пальцами правой руки, и плечи у него дрожали. И милиционер, стоявший у двери, тоже сдерживал улыбку.
- А, ч-черт! - повторил лейтенант и вдруг, вынув руки из карманов, сжав кулаки, остановился перед мальчишками. - Да вы… Да я вас сейчас… да я!.. - выкрикнул он громко и, так и не договорив, снова принялся шагать по комнате.
- Это которая тебе брюки на коленке порвала? - спросил дежурный, все еще глядя в стол.
Лейтенант не ответил. Тогда дежурный поднял голову и обратился к Грише:
- Так! Твой адрес и фамилия?
- Кузнецов переулок, дом три, квартира восемь, - тихо ответил тот.
Дежурный записал адрес на четвертушке бумаги и посмотрел на Олега:
- Твой?
- Проезд Короленко, дом пятнадцать, квартира один.
- Так. Идите!
Мальчики направились к двери, но через два шага Олег остановился и обернулся к дежурному:
- Скажите, пожалуйста, а что нам теперь будет?
- Там увидим. Идите, пока целы.
Милиционер, стоявший в дверях, пропуская ребят, легонько щелкнул Гришу по макушке.
Очутившись на тротуаре, мальчики бросились бежать, словно боясь, что лейтенант сейчас выскочит и погонится за ними. Когда же свернули в ближайший переулок, Олег вдруг остановился, сунул руки в карманы брюк и прислонился спиной к стене дома.
- Дураки, дураки и дураки! - сказал он медленно и негромко.
- Кто… дураки?
- Мы с тобой дураки: зачем мы правдашние адреса дали? Ведь никто не проверял.
Гриша в ответ на это только вздохнул.
* * *
Одиннадцать дней Гриша ждал, что его родителей вызовут в милицию. На двенадцатый день, когда он был в школе, раздался звонок. Бабушка открыла дверь и увидела стройного лейтенанта в милицейской форме.
- Виноват! Здесь живет Гриша Уточкин?
- Зде-е-есь, - протянула бабушка упавшим голосом.
- Дома он?
- Не-е-ту… В школе!..
- Разрешите на минуту!..
Бабушка посторонилась, пропуская лейтенанта в переднюю, и тут только заметила, что лейтенант ведет на поводке щенка-овчарку с острой мордой, торчащими ушами и высокими толстыми лапами.
- Вот, передайте ему, пожалуйста, - сказал лейтенант, вкладывая конец поводка в бабушкину руку. - На ошейнике монограмма есть. И скажите, что привет им обоим от лейтенанта Самойленко.
Лейтенант приложил руку к козырьку и удалился.
Бабушка выпустила из рук поводок и долго стояла, уперев руки в бока, глядя на щенка, который расхаживал по передней, потягивая носом. Потом она сходила в комнату, надела очки и, вернувшись в переднюю, присела на корточки.
- Ну-ка, ты! Как тебя?.. Поди сюда! - сказала она, чмокнув губами.
Щенок подошел к ней, виляя хвостом и улыбаясь. Придерживая его за спину, бабушка нашла на ошейнике металлическую пластинку. На ней было выгравировано:
"Грише Уточкину и Олегу Волошину от работников 3-го отделения милиции".
- Ишь ты!.. - прошептала бабушка.
Исследователи
Как-то раз, еще будучи студентом-практикантом, я присутствовал на уроке Николая Николаевича.
Николай Николаевич стоял, вытянувшись перед классом, чуть приподняв седую бородку клинышком. Белая, вся в вихрах и завитушках шевелюра его резко выделялась на фоне классной доски, а черная суконная блуза-"толстовка" почти сливалась с ней. В правой руке он держал раскрытую книгу, в левой - пенсне на черной тесемочке. Не глядя в книгу, чуть помахивая пенсне, он взволнованно читал:
Погиб поэт! - невольник чести -
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Сидя на самой задней парте, я видел перед собой тридцать шесть затылков и по ним мог судить о том, с каким вниманием слушают ребята Николая Николаевича. Темные и белобрысые, с косами и без кос - все затылки держались на слегка вытянутых шеях и были совершенно неподвижны.
Но вдруг два затылка - один рыжий, другой черный - оживленно задвигались. Двое мальчишек, сидевших на одной парте, принялись указывать друг другу куда-то под потолок и громко шептаться.
Николай Николаевич укоризненно взглянул на ребят. Те угомонились, но ненадолго. Вскоре рыжий поднял маленький грязный кулак и кому-то им погрозил.
Несколько учеников возмущенно взглянули на рыжего. Николай Николаевич нервно дернул бородкой в его сторону.
- Анатолий, голубчик! Если тебе неинтересно, можешь выйти из класса, но другим слушать, пожалуйста, не мешай, - сказал он сдержанно и продолжал чтение.
Дойдя до второй части стихотворения, Николай Николаевич понизил голос. Гневно поглядывая на класс, он стал читать медленно и тяжело:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
- Хи-хи! - раздалось в классе. Николай Николаевич захлопнул книгу.
- Я не могу… - заговорил он подрагивающим голосом. - Я не могу продолжать урок при таком отношении к творчеству Михаила Юрьевича. Я убедительно прошу Анатолия выйти из класса и не мешать коллективу работать.
Рыжий мальчишка сидел за своей партой не шевелясь.
- Толька, выйди!.. Слышишь? Выходи, Толька! - закричало несколько голосов.
Толька вздохнул на весь класс и направился к двери.
- Виноват! Минутку! - проговорил Николай Николаевич. - Подойди, пожалуйста, сюда.
Мальчишка повернулся и подошел к учителю. Маленькое лицо его было светло-малинового цвета, на нем такие же рыжие, как волосы, поблескивали веснушки, и из этого пестрого окружения тоскливо смотрели небольшие голубые глаза.
Николай Николаевич осторожно приподнял кончик красного галстука, висевшего на шее у Анатолия.
- Что это такое? - спросил он.
- Галстук, - тихо сказал мальчишка.
- Какой галстук?
- Пионерский.
Мальчишка не проговорил, а прохрипел это, но все в классе услышали его.
Николай Николаевич серьезно посмотрел на класс:
- Обращаю внимание товарищей пионеров на это явление. Анатолия прошу подождать меня возле учительской.
Николай Николаевич умолк и протянул руку с пенсне по направлению к двери. Мальчишка с напряженной физиономией вышел из класса.
- Безобразие! До чего разболтались! - пробормотал Николай Николаевич, снова раскрывая книгу.
Но в это время сдержанно засмеялся один ученик, потом другой, третий, и через несколько секунд уже громко хохотал весь класс. Все смотрели туда, куда только что глядел пострадавший Анатолий.
Посмотрел туда и Николай Николаевич. Посмотрел и я.
На стене, под самым потолком, была вентиляционная отдушина, прикрытая железной решеткой величиной с тетрадь. И за этой решеткой виднелось человеческое лицо. Николай Николаевич сразу притих. Мягкими шажками он сошел с кафедры и стал напротив решетки, заложив руки за спину.
- Эт-то что такое? - проговорил он очень тихо.
В коридоре раздался звонок. Учебный день кончился, но в классе царила такая же тишина, как и в начале урока. Физиономия за решеткой быстро уплыла в темноту. Николай Николаевич почти выбежал из класса. Я бросился за ним.
* * *
Мы разыскали дворника, узнали от него, что попасть в вентиляционную систему здания можно только через котельную, и вместе с ним спустились в подвальный этаж. Дверь котельной оказалась запертой. Николай Николаевич шепотом спросил дворника:
- Матвей Иванович, могу я узнать, как они сюда попали?
- Стало быть, через окно, - ответил тот, ковыряя ключом в замке.
Вошли в котельную. Там было прохладно, пахло сажей. Слева, высоко от пола, светились два окна с покатыми подоконниками, справа стояли два бездействующих (был май), коричневых от ржавчины котла. В конце помещения кирпичная стена имела выступ, похожий на огромную голландскую печь. Внизу на выступе имелась металлическая дверка, тоже похожая на печную, но только гораздо больших размеров. Дворник молча указал нам на нее.
- Николай Николаевич… - начал было я.
- Тшшш!
Мы услышали шорох, и все трое тихонько спрятались за котел. Послышалось два приглушенных голоса:
- Ну, чего ты там застрял?
- Погоди! Я за что-то зацепился.
Железная дверца приоткрылась, и из нее выполз худенький мальчишка лет двенадцати, с тонкой, очень серьезной физиономией и давно не стриженными волосами, серыми от осевшей на них пыли. Следом за ним появился другой мальчишка, толстый, круглоголовый. Он выглядел примерно на год младше первого.
Оба они принялись хлопать ладонями друг друга по бокам, по спине, и пыль, поднявшаяся от их костюмов, образовала целое облако.
- Знаешь, меня Николай Николаевич, наверно, узнал, - сказал толстый мальчишка. - Я заглянул к нему в класс, а он как увидит да ка-ак закричит: "Это что та…"
Николай Николаевич, стоявший согнувшись за котлом, молча выпрямился. Выпрямились и мы с дворником. У обоих мальчишек челюсти отвисли от ужаса.
Заложив руки за спину, учитель приблизился к ним.
- Итак, что вы делали, позвольте узнать? - ровным голосом спросил он.
Мальчишки молчали. Толстый рассеянно смотрел на кирпичную стену подвала, тонкий шевелил носком ботинка валявшийся на полу кусочек кокса.
- Ну-с! Я жду!
Толстый поднял на Николая Николаевича полные грусти выпуклые глаза и, снова опустив их, прошептал:
- Исследовали…
- Просто лазили, - тихо поправил его товарищ.
- И для этого сбежали с урока? "Исследователи" молчали.
- Блестяще! - сказал Николай Николаевич. - А знаете ли, дорогие, как можно назвать ваш поступок? Растратой государственных средств! Да, да! Самой настоящей растратой государственных средств. Государство тратит огромные деньги, чтобы дать вам образование, чтобы сделать из вас людей, а вы что делаете во время занятий? И сами не учитесь и мешаете другим! Как это можно назвать?
Толстый растратчик государственных средств тихонько заплакал. Тонкий наступил каблуком на кусочек кокса и принялся сверлить им цементный пол.
- Идите! И прошу подождать меня возле учительской.
"Исследователи" бесшумно вышли из подвала. Николай Николаевич обратился к дворнику:
- Матвей Иванович, надо запереть эту дверку. Этак много любителей найдется.
- Да тут был замок… Не знаю, куда делся.
- Очень вас прошу: сейчас же найдите новый и повесьте. Мы с учителем остались одни. Николай Николаевич прошелся по котельной и улыбнулся, покачивая головой.
- Ужас, что за народ! - вздохнул он.