Тринадцатилетняя Женя воспитывалась у тети в Англии. Возвращение в Россию, в родную семью, производит на девочку сильное впечатление: крепостные устои удивляют и ужасают ее. В свою очередь "иноземные" привычки девочки и ее либеральные взгляды непонятны ее родным и служат причиной многих конфликтов.
Женя оказывается чужой в собственном доме. Немало горьких обид и невзгод выпадет на долю девочки, прежде чем она сумеет найти дорогу к сердцам своих близких…
Содержание:
-
Глава I - Странная девочка 1
-
Глава II - Поездка к бабушке 2
-
Глава III - У бабушки 3
-
Глава IV - Портрет императора 4
-
Глава V - В чулане 4
-
Глава VI - Аскитрея 5
-
Глава VII - Новое знакомство 6
-
Глава VIII - В Пантюхине 7
-
Глава IX - Неожиданный исход 7
-
Глава X - Неудачный фейерверк 8
-
Глава XI - Тетушка Аглая Григорьевна 10
-
Глава XII - Порешили 11
-
Глава XIII - У тетки 12
-
Глава XIV - Страшный рассказ 13
-
Глава XV - Новый друг 14
-
Глава XVI - Храброе решение 15
-
Глава XVIII - Побег 15
-
Глава XVIII - В пути 16
-
Глава XIX - Добрые помещицы 18
-
Глава XX - Спасена 18
Елена Ильина-Пожарская
Так они жили…
Повесть из времен крепостного права…
Глава I
Странная девочка
- А я тебе, матушка, говорю русским языком: избаловали девчонку и пора ее взять в ежовые рукавицы. Я за это примусь сам и все эти фанаберии из нее выгоню.
- Скрытная она, это правда, но дурных качеств у нее нет…
- Дух-с, дух строптивый. Это хуже всего. На все фыркает. С братом и сестрой постоянные ссоры. С родителями холодна. А главное - гордость… непокорство. Это хуже всего. Попроси она прощения, я бы ей все спустил… Но упрямства, гордости не потерплю.
- Не надо было отпускать ее к тетке в Англию… Ей очень трудно привыкать теперь к нашим нравам.
- Ты знаешь, что иначе поступить было нельзя… Твоя болезнь… Ну вот, ты опять расстроилась.
Ольга Петровна заплакала, а Сергей Григорьевич нервно пощипывал усы и старался успокоить жену, подавая ей воду, капли, спирт.
Этим всегда кончались их споры из-за старшей дочери Жени, вернувшейся из Англии от тетки, у которой она воспитывалась с двухлетнего возраста, когда мать заболела и ее пришлось поместить в лечебницу, а отцу, занятому службой, невозможно было следить за девочкой; ее отдали тетке, вышедшей когда-то против воли родных за инженера-англичанина и переселившейся в Англию навсегда.
А виновница этого разговора, высокая белокурая девочка лет одиннадцати, сидела у окна в детской и смотрела в сад, точно видела что-нибудь особенно интересное в белой пелене тумана, покрывавшей и дорожки, и деревья.
В детской никого не было, кроме нее и старухи няньки, приводившей в порядок разбросанные игрушки, башмаки и платочки.
Младшие дети, восьмилетние близнецы Гриша и Надя, только что ушли гулять с немкой, и после них остался, как всегда, страшный беспорядок.
- Ну, чего сидишь-то? Надулась, как мышь на крупу. Пошла бы попросила у маменьки прощения - и отпустили бы гулять.
- Ах, няня, вы ничего не понимаете, оставьте меня, - проговорила девочка не оборачиваясь, с легким иностранным акцентом.
- Уж где тебя понять… Мудреная. "Не понимаете!" - передразнила ее нянька. - Обусурманили девчонку… это что за порядки? Мне, холопке, "вы" говоришь, а тетеньку с маменькой тыкаешь? Ведь уж говорили тебе, что это не пристало благородной барышне…
- Вы не понимаете, няня, я привыкла там только самым близким людям говорить "ты"… а всем - "вы". Иначе нельзя.
- Так это, матушка, там, у нехристей, а здесь тебя все на смех подымут. Известно, у них все навыворот, у нехристей.
- Они не нехристи. Они больше христиане, чем здесь. Я ведь вам говорила, няня, что там все, все молятся. И всегда Евангелие читают, и воскресенье чтут.
- Это-то все хорошо, а все же неправославные, ну и непорядок… А это, что в Евангелии ты хорошо выучена, это ладно. Это тетеньке спасибо.
- Надо делать, как там сказано, в Евангелии, - горячо заговорила Женя. Ее бледное личико с правильными чертами вдруг оживилось, и черные, суровые глаза загорелись.
- Где уж, матушка, так делать. Это уж каким святым людям или монахам, а не нам, грешным… А ты, ну, коли что, будь умницей, займись книжкой, а я на кухню пойду. Кума ко мне из села зашла. А коли маменька спрашивать будут, ты скажи: я, мол, ее сейчас за передничком послала. Слышишь?
- Няня, - проговорила Женя, запинаясь, - я лучше… Зачем так?.. Я лгать не буду.
- Прости Господи, лгать! Кто тебя учит лгать?! А доносчицей быть нехорошо… Подводить старуху под барский гнев, - и нянька сердито захлопнула за собою дверь.
Женя жалобно посмотрела ей вслед, а затем заломила свои маленькие тонкие ручки и с отчаянием проговорила:
- Ну вот, и она рассердилась! Все-то на меня сердятся, никому, никому я не могу угодить! Никто меня не любит, никто… И зачем меня взяли от тети?
Давно накопившиеся слезы хлынули из черных глаз. Девочка даже наедине стыдилась плакать и, стараясь сдержаться, зарылась головой в подушку своей кроватки.
Одним из самых тяжелых условий, к которым она вынуждена была привыкать, было отсутствие отдельной комнаты, и ей приходилось спать вместе с братом и сестрой, в той же комнате, где они и играли, и завтракали, и ужинали. Обедать их брали вниз к взрослым.
Как это было не похоже на ее крошечную, но такую светлую, чистенькую комнатку в Лондоне, а эта большая, неопрятная детская, как она отличалась от сияющей белизной детской в доме тетки! Женя уже почти год жила в России, но многого еще не понимала и ко многому не могла привыкнуть.
Вскоре после приезда Женя решилась попросить родителей дать ей отдельную комнату. Как она удивилась, когда отец громко расхохотался, а мать только изумленно посмотрела на нее!
- Где же это на вас комнат набраться, если всякому малышу давать по отдельной? - с громким смехом спросил отец.
- У нас так много, - робко возразила она (тогда она еще решалась возражать).
- Есть, да не про вашу честь, - захохотал отец еще громче. - Ну, матушка, и вывезла же глупость.
- И разве можно детей одних оставлять спать? - мягко проговорила мать.
- Детей! Но я ведь не ребенок… Я у тети Ани имела свою комнату.
- Так то, матушка, в Англии, у них там всякие затеи… И чудачка же ты, как я посмотрю. Ну, где же у нас лишние комнаты?
Она заикнулась было о буфетной, угловой, чайной, казавшихся ей совершенно лишними.
- Пожалуйста, матушка, не вмешивайся и не умничай! Мала еще свои порядки заводить! Яйца курицу не учат. Скажите, какая иностранка выискалась!
Многое и кроме расположения комнат поражало Женю в родной семье. Множество прислуги, плохо и неряшливо одетой, отсутствие стройного порядка, где бы всякий знал, что и когда делать, духота и жара в комнатах, а главное - грязь повсюду, куда редко заглядывал хозяйский глаз больной матери, - все это оскорбляло привычки девочки. И, Боже, как ей за это доставалось! Отец не шутя сердился, мать обижалась, прислуга ворчала, а брат и сестра произвели ее сразу же в "маркграфини" и преследовали ее этим названием, которое она даже не совсем понимала, но чувствовала в нем что-то обидное.
Вообще, тяжело было ей привыкать на родине, и тем тяжелее, что все это явилось неожиданно, так непохоже было на то, что она себе воображала.
В Петербург из Англии Женю привезла на пароходе одна тетина знакомая, а там ее встретила мама. Во всю свою жизнь она виделась с ней только два раза. Маму она сразу крепко полюбила и теперь с восторгом любовалась ее нежной красотой, мягкими манерами и ласковой речью.
Зато отца она сперва даже испугалась, когда они приехали в Курск, где он командовал полком: такой он был большой, так громко говорил и смеялся, так блестели его эполеты и мундир с орденами.
И дом поразил ее своими размерами, и множество прислуги, почтительно целовавшей руки у господ, и брат с сестрой, хорошенькие малютки, к которым так рвалось ее сердце на чужбине. Какие они были милые и смешные…
И, забыв свою обычную сдержанность, девочка первые дни щебетала, как птичка, все разглядывая, обо всем расспрашивая и всех смеша своею наивностью и неумением назвать самую простую вещь по-настоящему.
Тетя Аня свято наблюдала, чтобы Женя не забыла по-русски, постоянно с ней говорила, заставляла читать и писать, но от иностранного акцента не уберегла, да и сама позабыла названия многих вещей из домашнего обихода.
Женя привезла с собой и шары, и крокет, и детский лаун-теннис, стреляла из какого-то особенного лука и так ловко лазила по деревьям, что Гриша только крякал от зависти.
Сестра - "агличанка" сперва всем этим завоевала брата и сестру, но вскоре началось и разочарование, и в нем отчасти сама Женя была виновата. Наслышавшись в Англии о значении старшего члена семьи, она вообразила себя этой старшей между детьми и требовала внимания к своим словам, какого дети не привыкли оказывать даже родителям. В этом лежал корень отчуждения, которое вскоре между ними началось. И каждый день в родной семье с самого начала подавал повод к взаимному неудовольствию и непониманию.
Вот раннее утро. Женя проснулась. Ей жарко и душно в непроветренной детской. Няня так привыкла к теплу, что все попытки девочки открывать форточку считает глупой выдумкой и тщательно с этим борется.
С тяжелой головой встает девочка, надевает аккуратно сложенное ею самою белье и обувь, а затем идет мыться. Ей очень не хватает ванны, но удалось выпросить большой таз, где она и полощется, как уточка. Гриша и Надя, которых до сих пор два раза в неделю моют теплой водой в корыте, не могут понять, как может Женя так наслаждаться холодным окачиванием. Нянька недовольно косится на это нововведение и пророчит и зубную боль, и ревматизмы. Ввиду этого Женя предпочитает заниматься своим туалетом, пока дети спят и нянька исчезает в людскую, где всегда есть о чем поговорить и поразузнать кое-что. Покончив с умыванием и одеванием, девочка первое время сама убирала свою постель, но это вызывало такой шумный протест со стороны няньки и приставленной к детской девушки Ариши, что она уступила в этом случае и больше не трогает своей постели.
- Няня… няня, - кричит проснувшийся Гриша.
- Что тебе, Гриша? Няни нет.
- Позови ее, я вставать хочу… Где Аришка?
- Ариша убирает таз.
- После твоего плесканья! У… брр… и охота тебе. Позови няню!
- Няня! - присоединяет свой заспанный плаксивый голосок Надя.
Ариша опрометью бросается за нянькой, а ребятишки, уже окончательно проснувшись, начинают возиться и перебрасываться подушками.
Женю давно подмывает принять участие в этой игре, но она не может себе этого позволить в качестве большой. Вместо этого она замечает:
- Не шумите так, дети… Пора вставать.
- Ну, озорники… - сердито говорит няня, входя в комнату, - не дали и чашечки чаю у Амелии Ивановны выпить… Чего поднялись в такую рань? Это ты их разбудила! - обращается она к Жене.
Начинается одевание. Гриша шалит и брыкается ногами, которые ему обувает, стоя на коленях, няня, а Надя пищит, что Аришка ее щекочет и что няня должна обувать ее, а не Гришу.
Женя пожимает плечами. Все это кажется ей так дико. Бобби, сын тети Ани, восьми лет, был уже в школе, где не только должен был сам чистить себе сапоги и платье, но обязан был чистить их и для своих старших по классу товарищей.
Странно ей было и обращение с прислугой, это презрительное "Аришка", "Катька", окрики и тычки рассерженных детей, подобострастие и лесть этих взрослых и даже пожилых людей.
Но в то же время эти люди старались как можно меньше делать, свалить работу один на другого, а за спиной позволяли себе самые невозможные вещи: облизывали тарелки, подавали воду в грязных стаканах и таскали все, что только можно было утащить.
Но когда ей пришлось познакомиться с тем, как эти люди ели и где помещались, она перестала негодовать на их нечистоплотность, а стала приставать к матери и к отцу:
- Отчего у них нет помещения? Девушки все спят в девичьей на полу, а там так грязно. А у Николая и Антипа даже войлока нет, они спят на ларе в лакейской в своем платье, не раздеваясь. Оттого от них так дурно пахнет! Отчего у них нет кроватей?
- Ах, матушка, отчего да отчего? Век так было, и по-заморски мы жить не учились, - заявлял отец, когда был в хорошем настроении, а в другой раз только крикнет:
- Отстань ты от меня!.. Уберите эту девчонку, пока я ее не проучил!
Женя умолкала и все больше и больше таила мысли про себя.
Глава II
Поездка к бабушке
Но вот течение этой тягостной, но все-таки наладившейся жизни прервалось. Старинный дом нуждался в основательном ремонте, и вся семья Сергея Григорьевича должна была перебраться на время перестройки в имение его матери, Александры Николаевны Стоцкой, умной и властной старухи.
До усадьбы было 80 верст. К бабушке ездили каждый год. Обыкновенно выезжали после раннего обеда, с тем чтобы ночевать в Озерном монастыре, где игуменьей была сестра бабушки, Мария Николаевна. Туда посылали лошадей на подставу, ужинали раками и лещами и ели превкусное розовое варенье. Это по крайней мере всё, что могли передать Жене, ехавшей туда в первый раз, Гриша и Надя.
- А не доезжая до монастыря есть болото, - говорил Гриша, - страшное… И на нем палки положены, версты две… Ехать нельзя: все зубы выбьешь, и мы идем пешком.
- И надо все с жердочки на жердочку, - поясняла Надя, - а с обеих сторон точно гладкая полянка и травка зеленая, а если ступишь, тут тебе и конец… Сейчас провалишься, только пузыри пойдут.
- Монастырский бык провалился в прошлом году, когда мы были, - перебил ее Гриша. - Пастух говорит: только он туда ступил, а оттуда лапы зеленые… бык-то кричит как человек. Болотный черт захватил, - шепотом прибавил мальчик.
- Какие глупости, Гриша, никаких болотных чертей не бывает, все это пустяки, - возразила Женя, улыбаясь.
- Ишь, какая разумница, все-то знает, - с обидой в голосе проговорила нянька, - ну, да у вас, у господ, известно, и лешего нет, и домового…
- Да конечно же нет, няня.
- Уж это ты мне, матушка, и не говори… И грешить с тобой не стану. Как же это лешего нет, коли его мой тятя всю ночь видел?
- А я домового сама видела, - вмешалась Ариша, - навалился на меня, думала, задушит… Черный, косматый…
Когда Женя видела, что ей всех не переспорить, она умолкала, выражая свое несогласие лишь презрительным пожиманием плеч и улыбкой, что возмущало говорящих больше, чем самый горячий протест.
- А рожу кривить нечего, - сердилась нянька, - и на няньку фыркать грех…
Накануне отъезда к бабушке отец Жени получил давно ожидаемую отставку, но без генеральского чина, на который он по праву рассчитывал. Это привело его в очень дурное настроение, и весь дом это чувствовал. Все ходили чуть не на цыпочках, и сборы в Андроново были совсем не такие шумные и веселые, как всегда.
Выехали в двух экипажах, а люди , кроме няньки и двух лакеев, ехавших с господами, были отправлены вперед.
Подъехав к болоту, все вышли. Мать, ехавшая с отцом в карете впереди, совсем устала и ослабела от дороги, и отец повел ее под руку, а дети с нянькой и немкой побежали вперед. Экипажи должны были шагом проехать болото и остановиться у Трех Крестов, где дорога становилась сносной и можно было ехать до монастыря, хотя шагом.
В полуверсте за Тремя Крестами, под которыми когда-то были зарыты убитые на болоте купцы, находился постоялый двор, где продавали потихоньку и водку.
Кучер и лакеи решили доехать до постоялого и угоститься у старого Потапыча, рассчитывая, что успеют вернуться до прихода господ. Они видели, что барыня шла с трудом, а дети бы их не выдали, если упросить нянюшку.
Но расчет оказался неверным. На западе заметили тучи, и Ольга Петровна, боявшаяся грозы больше всего на свете, собрала все свои силы и шла непривычно скорым для нее шагом. Экипажей на месте не оказалось, и отец пришел в страшную ярость.
- Негодяи, я им покажу! К Потапычу, водку лакать отправились, - кричал он, сердито шагая вперед, причем измученная Ольга Петровна насилу за ним поспевала.
- Не расслышали, может быть, батюшка, - вздумала вступиться нянька.
- Молчать! Старая потатчица! Не расслышали… Я им уши-то прочищу!
- Эх, грехи, грехи, - шептала старуха, - и чего, окаянные, замешкались. Ну, теперь беда… Ишь, как барин распалился.
В это время показались экипажи. Антип, бывший отцовский денщик, молодецки соскочил с козел и под влиянием Потапычева угощения особенно поспешно открыл дверцу и стоял навытяжку около нее.
- Как смел, негодяй, отлучиться? - и вместе с окриком отца раздался какой-то треск.
От красивой резной палки, с которой отец, раненный на войне в ногу, никогда не разлучался, в его руках остался только набалдашник с коротеньким кусочком, а по лицу Антипа струйкой текла алая кровь, которую он не смел даже стереть рукой…
- Ай! - вскрикнула Женя, бросилась было вперед, но зашаталась и, на секунду потеряв сознание, почти упала на руки подхватившей ее няньки.
- Это еще что за нежности заморские! Выпороть ее хорошенько, - закричал отец.