- Откуда ты все это знаешь, негодяйка? Ты тут с кем дружбу свела? Какой мерзавец смел с тобой разговаривать? Отвечай сейчас!..
- Я… Вы меня лучше не спрашивайте, тетя. Я все равно вам ничего, ничего не скажу, лучше умру, а не скажу…
Женю всю трясло от волнения и страха, но в лице ее было что-то такое новое и решительное, что Аглая Григорьевна видела: все равно от нее теперь ничего не добьешься.
Она переломила себя и проговорила довольно спокойно:
- Ну, теперь мне с тобой разговаривать некогда. А вот через три дня вернусь, так посмотрим, как ты у меня под розгами смолчишь. Будешь ли тогда героиню разыгрывать.
- Сечь вы меня не смеете, а сказать я все равно ничего не скажу! - с негодованием воскликнула девочка.
Аглая Григорьевна схватила ее за руку, притянула к себе и шипящим от злобы голосом, отчеканивая каждое слово, проговорила:
- Ты с холопами в дружбу вошла, тетку им продать готова, так я с тобой как с последней холопкой поступлю! Надеть на нее сарафан посконный ! С верху ее не спускать! Давать хлеб и воду! - обратилась она с приказанием к прижавшейся от страха к буфету ключнице. - Подожди!.. Узнаешь, как меня обманывать да проводить с моими же холопами… Ишь, зелье какое уродилось! Да я с тобой жива не расстанусь, а дурь твою выбью.
И с этими словами тетка быстро вышла из комнаты.
Глава XVI
Храброе решение
- Ну и молодец же ты, Женюшка! - приветствовала Оля девочку, просидевшую весь день в своей комнате и от слез и бессонной ночи продремавшую почти все время при полной тишине, царившей в доме.
- Я все слышала, у дверей подслушала; и как это ты храбрости набралась?
- А ты откуда храбрости набралась? Ведь еще шести часов нет, как же ты решилась прийти?
- А так и решилась! Кот уехал, мыши в пляс пошли. Анна-то моя у ключницы к бабушке отпросилась, у нее здесь бабушка есть, а твоя Марья тебя мне поручила: говорит, раздень ее и уложи. А ты и не поела? Голодная, поди? - и девочка с жалостью посмотрела на нетронутый ломоть хлеба с солью и стакан воды, до которых Женя и не дотронулась.
- Не ела, а теперь поем, дай-ка сюда.
И Женя с аппетитом начала уписывать довольно большой кусок хлеба, поставленный с утра.
- Подожди, я тебе яичко принесла. Степанова матка тебе испекла, велела благодарить, что ты за сына заступилась, ешь на здоровье.
Женя с удовольствием принялась за печеное яйцо.
- Эх, Женюшка… Только два денька нам вздохнуть осталось. Вернется, так уж я и не знаю, что будет… Убежать ведь я хотела, а теперь не побегу, очень уж мне тебя-то жаль. Не пожалеет, ведь она изобьет до смерти.
- Ну мы это еще посмотрим.
- Чего там "посмотрим". Отдерет за милую душу. Тут ведь заступиться некому.
- Я не позволю себя сечь! - решительно проговорила Женя. - Я лучше умру или убегу…
- Женька, давай убежим обе! - воскликнула Оля с загоревшимися глазами. - Плевать, что зима, убежим!.
- Куда только? - спросила Женя, которой при леденящей душу мысли о грядущем наказании этот план пришелся по сердцу.
- Куда? Пойдем к Троеручице… В монастырь, там, говорят, игуменья, что твой ангел, всех принимает.
- А дорогу ты знаешь?
- Дорогу? Господи, спросим, чай, не без языка… От нашего-то монастыря я знаю, как идти, а только нам туда показаться нельзя. Сразу к Аглае Григорьевне отправят.
- Холодно… Как мы дойдем? Далеко это?
- Верст сто будет. Да чего нам холоду бояться. Мы перерядимся: в кладовой есть маленькие полушубки, для казачков были нашиты, стянем да и наденем. Я могу мальчиком одеться, только вот косы жаль.
- Нет, мальчиком меня одень, я стриженая, - весело заявила Женя.
- И верно. Скажу, что ты мне брат, что идем к родным, в монастырь. Полушубки, валенки наденем, платки… Нас не то что мороз, пуля не проберет. А устанем, попросим кого подвезти, обоз какой встретим… Христовым именем и подвезут.
- Да ведь у меня деньги есть, можно и нанять.
- И то. Вот и пригодились "арабчики".
- Когда же мы убежим?
- А хоть завтра… Без Аглаи-то Григорьевны нас нескоро хватятся да и догонять не сразу бросятся.
- А знаешь, перед тем как мне уехать из Англии, тетя купила книжку… ужасно интересную… Тоже о рабах, неграх в Америке.
- Крепостные, значит?
- Ну да, вроде этого, и господа их ужасно злые, и вот две девушки хотели бежать и прятались на чердаке… Их искали с собаками, а они пока дома жили!
- А как искать перестали, они и ушли? Ловко придумали!
- Они, знаешь, устроили себе в сундуке дом… Книжек набрали… Свечей, воды, всего-всего.
- Эх, Женюшка, нам-то это не годится. Еще кабы летом…
- Отчего?
- Да ведь мы замерзнем на чердаке-то. Там не то что книжки читать, зуб на зуб не попадет. Нет, знаешь, соберем себе все что нужно. Ну, по рубахе возьмем, хлеба захватим, деньги - да и удерем, пока твоей тетеньки нет; а потом, как она приедет да пошлет искать, мы, может, уже верст за сорок будем!
- Я оставлю письмо для мамы.
- Нет уж, золотая, ничего не оставляй. Нам надо так сгинуть, чтобы следа не осталось. Ужо потом, как монашенками сделаемся, ты к ним и придешь, скажешь: "Бог милости послал, спаси вас, Господи". Они-то обрадуются!
- И я им тогда все, все расскажу. Они поймут, что не могла я у тетки оставаться.
- Ну еще бы… Подожди же, я утречком в кладовую заберусь и всего достану. Тебе, значит, штаны, курточку, обеим полушубки, себе найду черненькое платьице, в котором меня сюда привезли… Я знаю, где оно. Коротко, пожалуй, стало? Да ничего, легче идти будет, а потолстеть я ничуточки не потолстела… Я тебя буду Евгешей звать, а ты меня сестрицей. Я уж придумала, что говорить, как до ночлега-то дойдем.
- А где же мы ночевать будем?
- Будем в избы проситься Христовым именем.
В памяти Жени воскресла изба в Пантюхине с ее мухами и тараканами.
- Оля, а тараканы?..
- Чего, тараканы?
- Там в избе много будет тараканов?
- А я почем знаю… Небось, не съедят.
- Лучше ночевать где-нибудь в лесу…
- Ну, уж нет. Волки-то похуже тараканов будут, а мороз-то? И трусиха же ты, где тебе бежать, тараканов боишься!
- Я не боюсь, а противно…
- Надо уж от этого отставать. Ты думаешь, в монастыре тараканов нет? И тараканов, и клопов сколько угодно!
- Какая гадость!
- Оставайся тогда у тетеньки, у нее, видишь, какая чистота! - с сердцем воскликнула Оля.
- Ну, полно, не сердись, давай лучше думать, как пойдем, как все это будет.
- Чего думать. Всего не удумаешь; мало ли, что в дороге бывает. Помолимся Богу да и пойдем. А там уж будь что будет.
Девочки долго толковали, что и как им взять, причем практичная Оля не раз поднимала на смех свою маленькую подругу.
Глава XVIII
Побег
На другой день, пользуясь отсутствием Аглаи Григорьевны, а вместе с нею и всей прислуги, занимавшейся своими делами, Оля перетаскала из кладовой множество одежды и выбрала себе и Жене самое подходящее.
Когда Женя увидела себя в черной куртке и панталонах, она не могла удержаться от смеха: такой она себе показалась маленькой и смешной. Полушубок ей оказался длинен и широк, но Оля уверяла, что это еще лучше, теплее будет. Зимней шапки не оказалось. Вместо нее они выбрали старенький картуз, который прекрасно держался на большом платке Аглаи Григорьевны, завязанном сзади большим узлом.
В этом одеянии, с высокими валенками на ногах, Женя представляла из себя какой-то неуклюжий тюк.
Для себя Оля достала черненькое платье и шапочку, привезенные ею из монастыря, и, повязавшись сверху черным платком, совсем стала похожа на молоденькую монашенку.
Все это девочки запрятали у себя в уголке, и теперь оставалось устроить только котомку, в чем Оля оказалась тоже большой искусницей. Она сшила ее из куска старой клеенки, лежавшей в кладовой, и пришила широкие тесемки, сходившиеся у нее на груди крест-накрест.
В котомку положили две рубашки, простое полотенце, кусочек мыла, хлеба и несколько яиц, похищенных Олей у ключницы. Женя настаивала, что надо взять зубную щетку и порошок, но подруга объявила, что этого нельзя, и сломала даже гребенку, чтобы она имела вид старого обломка.
- А то этак сразу догадаются, что ты не мальчишка, а барышня…
В этих приготовлениях прошло все утро. Девочки готовились к побегу, как к веселой игре, и ни разу не задумались насчет ожидавших их трудностей.
Деньги завернули в несколько тряпочек и положили в самый уголок котомки, причем Оля все горевала, что они не разменяны.
- Ну, да ничего. Будем больше Христовым именем пробиваться, - прибавила она. - Этак-то вернее, а то еще ограбят, как узнают, что деньги есть.
Решено было выйти из дому, как только наступят сумерки и вся прислуга уйдет ужинать в людскую.
- Ты все делай, как я, - учила Оля Женю, - что я, то и ты. Я ведь все это знаю… Из монастыря сколько раз ездила с казначейшей в город.
Выйти им удалось незаметно, и через несколько минут они очутились на почтовом тракте, ведущем в Москву.
Но проезжих по этому тракту было немного. Только под городом попалась девочкам какая-то тройка, да перегнал обратный ямщик, спавший крепко в широких санях.
Снегу было очень много, и чтобы дать дорогу проезжающим, девочкам пришлось своротить прямо в сугроб по колено в снег.
Женя, приученная теткой еще в Англии много ходить, шла довольно бодро. Но тяжелая и длинная шуба стесняла ее движения, и она скоро стала отставать.
- Ты чего? Аль устала? - спрашивала Оля.
- Нет, - отвечала девочка, не желая сознаваться, что ей тяжело идти в непривычной одежде.
Мороз крепчал. Оля, поеживаясь, заметила:
- И холодно же сегодня… Ишь, как вызвездило; ну да ничего, авось до ночлега не замерзнем.
- А где ночевать будем? - спросила Женя.
- Ночевать? Да вот еще пойдем да и попросимся в какой-нибудь деревне. Тебе не холодно?
- Какое… Жарко, даже вот дышать тяжело.
- А ты помалкивай. Вот в избу придем, так и наговоримся.
Девочки прошли еще с версту, но Жене показалось, что они идут уже бесконечно долго. Она шла все тише и тише.
Оля не раз оглядывалась на свою спутницу, но ничего не говорила. В душе она начала уже потрухивать, дойдет ли ее спутница до монастыря.
- Стой! - вдруг крикнула она, обернувшись. - Подожди, вон обоз идет, свернуть надо. Ты присядь, длинный обоз-то, долго ждать придется. Пока посиди.
Вдоль по дороге, действительно, показалась длинная лента обоза.
В то время железных дорог в России еще было очень мало, и все товары и кладь возили на лошадях. Обозы собирались огромные: больше ста подвод. Такой обоз нагонял и наших путешественниц.
- Раз, два, три… - считала Оля проезжавшие воза, где наверху, под большими тулупами, спали возчики. У десятого воза шел, закутанный в тулуп и с поднятым воротником, высокий крестьянин.
- Дяденька, дяденька! - окликнула его тоненьким голоском Оля.
Мужик остановился. Он с трудом отогнул замерзший воротник, и при свете лунной ночи показалось его все обросшее заиндевелой бородой лицо.
- Чего? Кто это? - послышался хриплый простуженный голос. - Чего тебе?
- Дяденька, я в монастырь, с братцем маленьким… Подвези нас немножко… Христа ради, хоть до ночлега.
- Подвезти? Тпру, окаянная! - окликнул он свою лошадь.
Та остановилась, а за ней понемногу и весь обоз.
- Чего там приключилось?.. Дядя Михей, ты чего встал? - послышались голоса, и к дяде Михею присоединилось еще три-четыре фигуры.
- Да вот, просят подвезти.
Тем временем поднялась со снегу Женя.
- Ого, какие разбойники к нам под дорогу вышли! - заговорил веселый молодой голос одного из мужиков.
- Дяденька, спаси вас Господи… Подвезите нас с братом, я за вас сто поклонов положу, родителей ваших помяну, - бойко затараторила Оля. - Мы ведь маленькие, не тяжелые…
- Ишь, какая богомолица выискалась, а я думал разбойники! - продолжал тот же голос. - Дядя Михей, возьмем их. Надо душу спасти, а она ведь поклоны класть будет…
Мужики засмеялись, и девочек подсадили на один из возов.
- Ну, гляди… Только не замерзните грехом, тогда уж нам за вас отмаливаться придется. Ну что? Ладно уселись?… Трогай, дядя Михей!
И обоз тронулся бесконечной черной нитью среди белых снегов.
Женя чувствовала себя как в раю, когда устроилась на сене, покрывавшем сверху кладь. Оля тоже была очень довольна своей выдумкой, и обе девочки, взволнованные и усталые, крепко заснули, обнявшись, под однообразный скрип полозьев.
- Тпру!.. Стой!.. Сюда вали!.. Сюда! - слышались голоса.
- Эй, вы, богомолы!.. Не замерзли там? Вставайте!..
Воз остановился около широко раскрытых ворот большого постоялого двора, где светился огонек, и мужики устанавливали воза.
- Дяденька, дяденька, много ли времени-то будет? - спрашивала Оля.
Ей очень хотелось узнать, долго ли они проспали и далеко ли отъехали.
- Да уж за полночь, девонька… Ну идите в избу, отогрейтесь мало-мало, за тепло не возьмут.
- Дяденька, а мы далеко от города-то отъехали?…
- Ишь, у тебя барыня-то строгая: много ли отъехали, спрашивает! - засмеялись мужики.
- Значит, отчет подай, скоро ли вез!..
- Да полно вам глумиться-то, - остановил их дедушка Михей. - Почитай верст двадцать пять отъехали, девонька, не меньше.
- Ну-ка идите. Веди братишку-то в избу, вишь, как его шатает!
В большой избе, освещенной лучиной, ярко горевшей в светце , было и душно, и жарко. Жене так хотелось спать, что Оля, поспешно сдернувшая с нее картуз при входе в избу и истово помолившаяся на образа, прямо обратилась к красивой молодой женщине, хлопотавшей у стола, с просьбой показать, где бы им с братишкой лечь спать.
- Обмерзли, чай, болезные? Вы чьих будете? Ишь, какой маленький да беленький паренек-то, ровно барчук… Ну, лезьте уж на печку, на мое место, я пока мужиков кормить стану. А ужинать-то не хотите разве?
- Спаси тебя Господи, тетушка, - отвечала Оля. - Есть у нас хлебца, пожубряем маленько да и спать.
- Я спать только хочу, есть не хочу, - сонным голосом проговорила Женя.
Долгое пребывание на воздухе совсем ее опьянило, и она сразу же заснула, как ни непривычно было спать в одежде и на печке, где было и жарко, и пахло чем-то кислым. Оля, желая избежать расспросов, тоже сразу завалилась спать, закусив на печке яйцами и хлебом из котомки.
Глава XVIII
В пути
Девочки проспали долго. Оля хотя и слышала, как вставали обозные мужики, но решила, что вряд ли они согласятся везти их дальше, не узнав доподлинно, кто они и откуда идут. А этого она боялась больше всего. Их могли принять за беглых крепостных и отправить к становому. Поэтому она притворилась, что крепко спит, и мужики, рассчитавшись за ночлег, отправились дальше.
- Вы чьих же будете? - был первый вопрос хозяйки, когда наши путницы встали.
Но Оля так истово молилась утром, такие клала низкие монашеские поклоны, что когда рассказала, что она из монастыря и ведет брата, гостившего у них, к бабушке в монастырь к Троеручице, то все поверили, и когда девочки уходили, накормленные горячими щами и разными горячими пирогами, хозяйка не только не взяла с них денег, но еще сунула пять копеек медью на свечку Пречистой Богородице.
Днем они заходили раза два погреться в избы попадавшихся по дороге деревень, где их опять обо всем расспрашивали; но Оля так бойко рассказывала о монастырской жизни и о том, что они с братишкой сироты, что любопытные вполне удовлетворялись и их очень ласково провожали с пожеланием доброго пути. К вечеру они добрались верст за восемнадцать в большое торговое село, где и направились к постоялому двору.
Здесь вместо молодой приветливой хозяйки оказалась сердитая неразговорчивая старуха, сразу потребовавшая с них деньги вперед.
- Да мы, тетушка, ужинать не будем, - бойко было начала Оля.
- А мне все равно, у нас постоялый двор, даром пущать мы не обязаны, - угрюмо возразила хозяйка.