* * *
Они спали на соседних койках, и у них была общая тумбочка - одна на двоих. И если утром Виктор запаривался и едва успевал подшить подворотничок и заправить койку, он всегда мог попросить Глеба, чтобы тот почистил ему пуговицы на гимнастерке, а если опаздывал Глеб, он точно так же мог рассчитывать на Виктора. Но все-таки они тогда были только соседями по койкам и не больше, хотя во взводе все считали их друзьями.
Оба они, и Виктор и Глеб, служили в учебной роте электромехаников-дизелистов, и Виктору совсем не нравилась его новая специальность. Вообще службу в армии он представлял себе по-другому: маневры, атаки, мощное "ура", грохот танков, дымовая завеса, парашютные десанты, а тут приходилось, совсем как в школе, сидеть по восемь часов на занятиях и получать отметки, а потом дежурить на маленькой передвижной электростанции, следить, чтобы не падало напряжение, да вовремя смазывать двигатель - вот и вся забота.
В нескольких километрах от их части размещалась школа младших авиаспециалистов, и по ночам оттуда докатывался грохот прогреваемых моторов - даже смягченный расстоянием, он заставлял басовито дрожать и позванивать оконные стекла в казарме. Как-то будущие авиамеханики пригласили своих соседей к себе в гости, на экскурсию, и тогда Виктор впервые увидел вблизи реактивные истребители. Они стояли возле огромного ангара, намертво пришвартованные стальными тросами к бетонным плитам. Когда запускались двигатели, по телам истребителей пробегала нетерпеливая дрожь, вокруг стоял грохот, горячий ветер взметал пыль, и казалось, самолеты вот-вот оторвутся от земли. Но им уже никогда больше не суждено было подняться в небо: это были учебные истребители, на них авиамеханики обучались своему делу.
Иногда ночью у себя в казарме Виктор просыпался и прислушивался к отдаленному тревожному гулу. А однажды он увидел, что Глеб тоже не спит и слушает. Они переглянулись, посмотрели друг на друга так, словно у них с этого момента появилась общая тайна.
На другой день Виктор впервые по-настоящему разговорился с Глебом, и Глеб рассказал, что давно уже мечтает стать летчиком-испытателем. А Виктор признался, что тоже не раз подумывал об этом, но один как-то не мог решиться, а уж вместе-то, конечно, вместе другое дело, вместе веселее…
Они проговорили в этот вечер до самого отбоя, они обсуждали, как будут вместе готовиться к экзаменам и как будут вместе тренироваться: "У летчиков должна быть железная воля и железная выносливость, теперь знаешь, как на это смотрят!" - и вспоминали всякие случаи из жизни летчиков-испытателей…
Обычно, как и все солдаты, Виктор засыпал моментально, стоило только прикоснуться щекой к подушке, но в этот вечер он долго не мог уснуть: он уже видел себя в кабине сверхзвукового самолета, представлял, как, волнуясь, следят за ним с земли, представлял, как идет он по аэродрому усталый и сосредоточенный - человек, привыкший к риску и трудной работе…
Еще через день Глеб составил план занятий и тренировок - он всегда все делал обстоятельно, и эта его обстоятельность уже в то время раздражала Виктора, но поссорились они в первый раз все-таки не тогда, а значительно позже, А сначала, пока стояла сухая и ясная осенняя погода, они вместе с Глебом бегали вокруг казармы, и прыгали через скакалку, и занимались на брусьях и перекладине. А по вечерам, перед отбоем, они по-прежнему уединялись где-нибудь в углу казармы, возле пирамиды, и говорили, говорили о будущей своей жизни… И уже сами эти разговоры радовали Виктора, волновали и будоражили…
И все-таки они поссорились. Поссорились глупо, из-за пустяка.
В этот день Виктор очень устал на занятиях, и у него не было никакого желания браться за учебник алгебры или идти тренироваться на перекладине, ему хотелось просто отдохнуть, как отдыхали остальные солдаты, немного отдохнуть, только и всего… Он ходил и потряхивал, гремел коробкой с шашками, приглашая кого-нибудь сразиться. Но желающих не было. И как раз в этот момент на пороге комнаты политпросветработы появился Глеб. Он уже успел переодеться в синий, давно выцветший тренировочный костюм и теперь искал глазами Виктора.
- Глеб! - весело крикнул Виктор. - Садись, сыграем!
- Нет, - сказал Глеб, - мы же…
- Разок только, - перебил его Виктор, - один раз сыграем и пойдем. Ну давай!
Он упрашивал Глеба, тянул его за рукав к столу, но тот упорно твердил свое "нет".
- Подумаешь! Мастер спорта! - обидчиво сказал Виктор.
У него сразу испортилось настроение. Получалось, вроде бы у Глеба есть сила воли, а у него - нет… Но в конце концов, имел же он право хоть один вечер отдохнуть нормально!
Потом, уже позже, после отбоя, когда они лежали на своих койках, Виктор сказал шепотом Глебу:
- Никогда не надо становиться рабом своих принципов. Понял?
- Советую это изречение срочно записать в твою копилку мудрости, - так же шепотом ответил Глеб.
Он еще насмехался! Он намекал на тетрадь, в которую Виктор выписывал всякие понравившиеся ему мысли из прочитанных книг. Как-то он дал эту тетрадь почитать Глебу, дал по секрету, только ему одному, вовсе не для того, чтобы тот теперь острил и издевался…
Виктор обиделся и закрыл глаза, сделал вид, что спит. Но на самом деле он лежал и думал, что бы такое поязвительнее ответить. Но ничего так и не смог придумать. И сам не заметил, как заснул.
На следующий день в личное время солдата он опять не пошел тренироваться - сел играть в домино. Назло Глебу.
А потом начались дни один тяжелее другого. К вечеру Виктору хотелось лишь добраться до табуретки и посидеть спокойно, вытянув ноги, чувствуя, как отдыхает все тело. Какие уж тут тренировки…
Только Глеб по-прежнему вечерами переодевался в своей выцветший костюм и вертелся на перекладине и прыгал через скакалку. Виктору казалось даже, что делает он это нарочно, чтобы позлить его. Попрыгав так с полчаса, Глеб возвращался в казарму, шел в умывальник, раздевался до пояса, мылся, с наслаждением растирался полотенцем и потом, если оставалось время, садился читать. Маленький, худощавый, с мокрым, взъерошенным ежиком на голове, в такие минуты со стороны он выглядел довольно потешно…
А Виктор играл в домино и философствовал:
- Я еще со школы не переношу таких, которые до всего задним местом доходят, высиживают. Я, бывало, в школе на уроках все на лету схватывал, никогда даже в учебники не заглядывал. Я лично так считаю: если у человека есть способности, так уж есть, а нет - так нет, тут уж ничего не поделаешь…
- Верно, верно ты говоришь, - отвечал его постоянный партнер Саша Лисицын, - только зачем ты, скажи на милость, все "азики" ставишь, не видишь, что ли, что я на "азиках" еду?..
…Подошла к концу осень, выпал первый снег, и Глебу из дома прислали багажом лыжи, набор лыжных мазей и даже самый настоящий спортивный секундомер. Лыжи были красные с голубым, не то финские, не то польские, конечно, во всем полку ни у кого больше не было таких лыж.
"Чемпиона из себя изображает, - думал Виктор, - мало ему лыж в полку…"
Теперь Глеб больше не прыгал через скакалку, не вертелся на перекладине, а по вечерам, отпросившись у сержанта, брал свои красно-голубые лыжи, брал свой пижонский секундомер и уходил из казармы. Возвращался он чаще всего недовольный и делал у себя в блокноте какие-то пометки, записывал какие-то цифры…
И этот блокнот, и секундомер особенно раздражали Виктора, и он обрадовался, когда на полковых соревнованиях Глеб занял только пятое место. И хотя Глеб старался не показывать, что расстроен, от Виктора скрыть это было не так-то просто: он ясно видел, как вытянулось от огорчения лицо Глеба.
Разговаривали они теперь все реже.
Но по ночам Виктор по-прежнему просыпался от далекого грохотанья двигателей и ругал себя за безволие, и утешал себя тем, что человек он со способностями, стоит ему только взяться, и все будет в полном порядке, и давал себе слово приняться за тренировки и занятия со следующего понедельника, обязательно, во что бы то ни стало, непременно со следующего понедельника…
Но наступал понедельник, и еще один, и еще, а ничего не менялось.
И вот как-то в воскресенье случилось неожиданное происшествие.
Утром, после завтрака, Глеб, как обычно, взял лыжи и ушел на тренировку. Вернулся он только к вечеру. Он был весь в снегу, и лицо у него было тоже белое как снег. Морщась, он опустился на табуретку и вытянул правую ногу. Солдаты сразу окружили его, но он ничего не мог толком объяснить. Просто он сам не понимал, откуда вдруг возникла эта резкая боль в бедре.
Виктор помог ему дойти до санчасти.
- Допрыгался, - ворчал он, - все в чемпионы небось метишь?
- Плох тот спортсмен, который не мечтает стать чемпионом, - добродушно ответил Глеб, - так, кажется, написано в твоей тетради?..
* * *
Глеба выписали из санчасти через шесть дней. А еще через неделю разрешили ходить на лыжах.
- Только, разумеется, осторожно, - сказал врач. - Никаких тренировок и соревнований. Пока только прогулки. Иначе это может кончиться для вас очень печально. Понимаете?
- Да, понимаю, - серьезно ответил Глеб.
За ту неделю, пока пустовала койка Глеба, Виктор уже успел соскучиться по нему, вся его злость как-то незаметно выветрилась, и, когда Глеб вернулся в казарму, он искренне обрадовался.
В следующее воскресенье они вдвоем отправились на лыжах в тайгу, к зимовью. До зимовья было километров десять, и именно здесь обычно тренировался Глеб. За последние дни снега почти не было, лыжню, проложенную Глебом, лишь слегка припорошило.
Стояла пасмурная погода, в лесу было светло и тихо. И чем дальше они уходили по просеке в тайгу, тем сильнее захватывало Виктора ощущение свободы и беспредельности - такое он испытывал раньше только в море, когда заплывал далеко от берега. Вокруг были лишь вода и небо, и плылось так легко, словно море само несло тебя…
Виктор увлекся и не заметил, как оторвался от Глеба, ушел далеко вперед.
- Ну, нажимай! - крикнул он. - Чего ты там?
Глеб по-прежнему шел неторопливым, размеренным шагом.
- Нельзя, - серьезно сказал он. - Врач запретил. Ты же знаешь.
- Врач, врач… Ты больше врачей слушай! Они наговорят! Ну, давай догоняй!
Но Глеб упорно не ускорял шага.
И вдруг вся прежняя злость, все раздражение разом вспыхнули в Викторе. А он-то еще пошел сегодня вдвоем с Глебом специально, чтобы снова поговорить о лётной школе, об их общих планах!
"Вот черт, до чего же трясется над собой! Врач не разрешил. Врач не советовал. Только о себе и думает".
Больше он не оборачивался. Он добежал до зимовья, вошел в небольшую нетопленую, давно покинутую людьми избушку и здесь решил дожидаться Глеба. В крошечном, наглухо замерзшем оконце он продышал глазок и тогда увидел далеко среди деревьев маленькую фигуру, медленно продвигавшуюся по просеке.
И вот тут-то и пришла ему в голову эта дурацкая мысль: разыграть Глеба. Вернее, в тот момент она вовсе не казалась ему дурацкой. Наоборот, она представлялась ему ужасно остроумной, оригинальной, забавной - вот смеху-то потом будет!
Дальше все произошло очень быстро.
Когда Глеб вошел в избу, Виктор уже лежал на лавке, неловко скорчившись, и стонал. Отвернувшись к стене, он кусал губы, чтобы не рассмеяться раньше времени. При этом он то вытягивал ноги, то поджимал их к самому животу, потом начинал шарить рукой по бревнам стены, вдруг приподнимал голову и снова опускался на лавку.
- Что с тобой? - испуганно бросился к нему Глеб. - Витька, что с тобой?
Виктор пробормотал что-то нечленораздельное. Теперь он обхватил руками живот и тихо постанывал.
- Витька, да подожди… Да что с тобой? - повторял Глеб. - Вить, ну поднимись, слышишь?..
Виктор не отвечал и только мотал головой. Недаром еще в школе он считался первым мастером симуляции - ему ничего не стоило избавиться от любой контрольной.
- Вить, что же делать, а, Вить?
Глеб попробовал поднять его, но - куда там! - Виктор был и выше и тяжелее; самое большее - Глеб мог бы протащить его на себе шагов пять, от силы десять…
Чуть приоткрыв глаза, Виктор наблюдал за Глебом. Тот в нерешительности стоял посреди избы.
- Вить, ну потерпи немного, - повторял он, - потерпишь, ладно?
Потом он вдруг кинулся к двери. Виктор слышал, как тяжело бухнула наружная дверь, почувствовал, как морозный воздух ворвался в избу.
Он полежал еще немного, потом осторожно встал и на цыпочках подошел к окну.
Возле избы Глеба не было.
Виктор выскочил на крыльцо и тогда уже в отдалении увидел мелькающую среди деревьев фигуру Глеба. Тот вовсю работал палками и бежал не оглядываясь, как на соревнованиях.
- Глеб! - крикнул Виктор. - Глеб! Подожди!
Ему стало не по себе. Он совсем не хотел, чтобы эта шутка, этот розыгрыш заходил так далеко.
- Глеб! - крикнул он еще раз. - Глеб!
Но Глеб не слышал.
Еще несколько секунд Виктор видел, как то появляется, то скрывается за деревьями темная фигурка, потом она исчезла совсем.
"Ладно, аллах с ним, пусть пробежится. Хуже не будет, - сказал себе Виктор, стараясь подавить беспокойство, и стал не торопясь надевать лыжи. - Кто ж его знал, что он сорвется, как бешеный…"
Он надел лыжи и не спеша пошел назад к казарме по той самой лыжне, по которой только что пробежал Глеб.
Виктор не успел пройти еще и четырех километров, когда услышал впереди урчанье автомобильного мотора и сразу вслед за этим увидел зеленую санитарную машину, неуклюже переваливающуюся с боку на бок. Он сразу узнал ее, потому что это была единственная санитарная машина в их части, на ней обычно отвозили больных в госпиталь. Машина остановилась, и из нее выскочил фельдшер - ефрейтор Паша Громов.
- Красильников, что это с тобой?
- Да вот… - неуверенно сказал Виктор, - приступ какой-то был… Сейчас полегчало…
- Ну ладно, садись в машину, - облегченно вздохнул фельдшер, - а то мы уже перепугались… То один, то другой…
- Я и сам перетрухал, - уже смелее сказал Виктор, - знаешь, какая боль!
Он подумал, что потом, когда-нибудь позже, обязательно расскажет ребятам, как ловко разыграл Глеба, вот все обхохочутся!
- А друг твой опять в санчасти… - неожиданно сказал фельдшер. - Добегался. Плохо ему.
- Да брось! - сказал Виктор.
Ему вдруг пришла в голову нелепая мысль: может быть, Глеб каким-то образом догадался о розыгрыше и теперь в свою очередь в отместку решил разыграть его, Виктора.
- Брось, - повторил он. - Не может быть.
- Чего не может быть, - равнодушно отозвался фельдшер, - сам увидишь…
…Потом Виктора осматривал врач, мял ему живот, задавал какие-то вопросы, и Виктор машинально отвечал на них, а сам все время думал о Глебе.
- Вероятно, приступ аппендицита - доносились до него слова врача. - Если повторится еще раз, придется оперировать. А пока вы свободны. Идите благодарите своего товарища.
У входа в палату Виктор в нерешительности остановился. Он со страхом представил себе, как увидит побледневшее, с запавшими глазами лицо Глеба…
Но Глеб выглядел как обычно, казалось даже, что он просто по ошибке попал сюда, на больничную койку.
- Ну что, все в порядке? - спросил он. - Жив?
- Жив… - сказал Виктор, отводя глаза. - Врач говорит, приступ аппендицита…
- А я знаешь, как бежал! - сказал Глеб. - Знаешь, как бежал! Здорово ты меня напугал - на тебе ведь лица не было…
Виктор молчал.
- Послушай, Вить, ты можешь взять мои лыжи…
- Да брось ты! - сказал Виктор. - Будешь еще бегать как миленький!
- Не знаю, - серьезно ответил Глеб. - Врач говорит, что пока ничего неизвестно. Так что, пожалуй, это была моя последняя дистанция, - добавил он, усмехнувшись, - жаль только время я не засек - наверняка рекорд пропал…
"Я должен сказать ему правду, - подумал Виктор. - Только не сейчас. Не сегодня. В следующий раз".
Но и в следующий раз, и через следующий, и через-через следующий Виктор так и не мог решиться рассказать Глебу о своей шутке.
А вскоре пришел приказ: Виктора и еще нескольких человек из роты переводили служить в другую часть.
Утром в день отъезда Виктор зашел к Глебу проститься.
- Не забывай, - сказал Глеб. - Обязательно напиши. Что и как.
- Ладно. Напишу, - сказал Виктор. - Ясное дело, напишу.
С тех пор он больше не видел Глеба.