Однако у штурвала уже стоял вице-старшина Колкин. Надвинув на лоб бескозырку, он что было сил свёл брови и грозно смотрел вперёд, словно видел перед собой эскадру противника. Вдруг он наклонился к медному рупору и тихо, но отчётливо прошептал:
- Полный ход! Отдать швартовы! Торпеды на товсь!
Между тем сверху доносился голос офицера.
- А этот мостик, - услышал Дуся, - предназначен для командующего эскадрой. Тот корабль, на котором находится командующий, называется флагманским. И мостик тоже называется флагманским. К нему притягиваются взоры всех кораблей эскадры - недаром же он расположен высоко над палубой. Отсюда море видно ещё дальше, обзор шире.
Дуся поспешил наверх.
На следующем мостике на узких площадках, казалось висевших в воздухе, были размещены зенитные автоматы.
Дуся придвинулся к самому краю мостика, но, взглянув вниз, невольно отпрянул и цепко ухватился за ограждение: палуба была так далеко внизу, что ему показалось, будто он повис где-то между небом и морем.
- Не робей - привыкнешь! - заметил офицер. - Нашим морякам приходится нести вахту и повыше.
Выше находился сигнальный мостик.
- Отсюда матросы передают боевые приказы и сигналы на другие корабли: днём - разноцветными флагами, ночью - огнями, - сказал офицер.
Так вот они где стоят, эти удивительные моряки-сигнальщики! Их мостик похож на большое гнездо, поднятое к самому небу. Как приятно смотреть отсюда во все стороны, только не под ноги, а в море! Тогда совсем даже не страшно.
Чайка, лениво расправив крылья, пролетела совсем рядом, - были ясно видны красные перепонки на её лапках, поджатых к животу.
Подул ветерок, и Дуся услышал шорох корабельного флага. На мачте правее мостика и почти на одном уровне с ним билось и трепетало знакомое полотнище с широкой синей полосой внизу, с красной звездой, серпом и молотом над нею. Казалось, флаг этот звал в далёкий зеленоватый простор моря.
Покрытое мелкой зубчатой волной, оно словно лучилось под солнцем. Вдруг далеко, у самого горизонта, взметнулась белая пенистая груда, глухой удар прошёл по воде, и чуткое тело корабля вздрогнуло.
- Что это? - тревожно обратились к офицеру сразу несколько человек.
- Мины рвут. Тут ещё до сих пор не море, а суп с клёцками, - очень серьёзно сказал офицер и осторожно погладил свои маленькие чёрные усики.
Когда спустились обратно на палубу, к Дусе протискался Япончик, дёрнул за рукав и поманил за широкий раструб вентилятора.
- Чего ты? - спросил Дуся.
- А вот того ты! - рассердился Япончик. - Ты что же, подвести нас хочешь?
Дуся, не понимая, испуганно смотрел на приятеля.
- Про воротник я тебе говорил? Из-за тебя нас здесь матросы салагой звать будут. Пойдём!
Он потянул Дусю за руку, и тот невольно последовал за ним. Они сошли вниз по железному трапчику и оказались в узком коридоре. На Дусю пахнуло теплом и запахом машинного масла, вокруг него что-то сильно гудело.
- Не бойся, это воздух гудит, - сказал Япончик, - вентиляторы такие. Мы в самом низу были. Тут до дна ещё знаешь сколько!
- Куда же мы идём? - спросил Дуся.
- Давай, давай поскорей, тут близко.
Сделав два-три поворота, они очутились в небольшом отсеке, где тускло горел свет и по стенам белело несколько умывальников.
Япончик быстро накинул дверной крючок и, ловко вскарабкавшись на одну из раковин, снял с переборки продолговатую дырчатую коробку, издававшую сладковатый запах.
- Давай воротник! - заторопил он Дусю и сам помог отделить воротник от фланелевки.
Затем Япончик посыпал на воротник из банки и начал сам усердно и быстро стирать его под краном.
Через несколько минут всё было готово, и они как ни в чём не бывало выбрались снова на верхнюю палубу. Дуся чувствовал только хлористый запах и некоторую неловкость от мокрого воротника, касавшегося шеи и холодившего плечи.
У грот-мачты уже никого не было. Дуся и Япончик бросились в носовую часть корабля. На огромной палубе виднелись только одинокие фигуры занятых своим делом матросов.
Мальчики, запыхавшись, огибали башню орудия, когда перед ними внезапно очутился старший помощник. Дуся остановился как вкопанный, а Япончик мигом скользнул за брезентовые пожарные чехлы, вывешенные для просушки.
- Куда так спешите, молодой человек? - услышал Дуся. Широкая рука легла ему на плечо. - Э, да ты, брат, уже вымок где-то. За борт, что ли, упал?
- Нет, я не упал, - пробормотал Дуся, оглядываясь, но бежать уже было поздно. - Это - так просто, - сказал он на всякий случай.
- Чего проще, - согласился офицер, - чем ждать, пока воротник сам вылиняет! Что ж ты молчишь? Может, струсил немножко, а? Испугался?
- Немножко испугался, - сказал Дуся и вздохнул.
- Давно на флоте? - спросил офицер строго.
Но Дуся увидел в его прищуренных глазах весёлые, добрые искры.
- Не очень… - сказал он. - Мы тут с одним мальчиком вместе приехали, да он сейчас простудился.
- Только прибыли и уже бывалыми казаться хотите? Откуда ж ты сам?
- Из Кронштадта, - ответил Дуся.
Хотя он больше помнил жизнь в Ярославле, но сказать про Кронштадт ему очень хотелось.
- Вот как! Да мы с тобой земляки, выходит! - обрадовался старший помощник. - Как фамилия?
- Парамонов, - сказал Дуся тихо.
- Парамонов? - переспросил офицер. - Парамонов из Кронштадта? Постой, постой… отец твой на Баренцевом море служил?
- Служил, - сказал Дуся и еле слышно добавил: - Погиб он.
- Да, погиб… это верно - погиб… - задумчиво проговорил офицер, с каким-то новым вниманием вглядываясь в лицо Дуси. - Вот, братец ты мой, какая история выходит. Ну-ка, пойдём со мной, поговорим.
Он повернулся и пошёл к люку. Дуся двинулся за ним.
- Беги! - донёсся шёпот Япончика.
Но Дуся даже не остановился: в ушах его звучал голос моряка, и что-то в этом голосе было такое, что заставляло мальчика покорно идти за этим человеком. Он вслед за офицером спустился по вертикальному трапчику в полутёмный железный коридор.
- Вот и моя хата, - сказал старший помощник, останавливаясь.
В темноте щёлкнул ключ, и железная дверь каюты раскрылась перед Дусей.
- Прошу пожаловать, - сказали ему.
Как всякому мальчику его лет, Дусе очень хотелось побывать в каюте военного моряка. В другой момент он порадовался бы случаю очутиться здесь, теперь же он лишь с робким любопытством поглядывал по сторонам.
Большое, вделанное в переборку зеркало, фаянсовый умывальник, платяной шкаф, койка, аккуратно заправленная мягким байковым одеялом, рабочий стол красного дерева, над ним металлические часы, барометр, сбоку книжная полка, на полу мягкий ковёр, в углу диван, обитый кожей, - всё это размещено красиво, экономно, от всего веет чистотой, строгим порядком и каким-то особенным, деловым корабельным уютом.
Офицер снял фуражку, вытер платком гладко бритую голову и загорелую морщинистую шею и, расстегнув китель, сел в кресло, указав Дусе рукой на диван.
- Стало быть, моряком решил стать? - спросил он.
- Да, - пробормотал Дуся, всё ещё не справляясь со своим смущением.
- Правильное решение. Отец твой отличным был моряком, храбрым офицером!
Вот уже третий раз за эти дни Дуся слышал о своём отце от людей, которых он никогда раньше и не видел, но которые, оказывается, знали его отца и, как он мог уже заметить, относились к нему с глубоким уважением, даже любовью. Вероятно, этот человек тоже слышал об отце. Может быть, он сам бывал с ним в морских походах и сражениях.
- Вы моего папу знали? - спросил он.
Моряк помедлил с ответом.
- Нет, - сказал он, - лично я его не знал, хотя мог бы знать. Я тоже в Кронштадте живал и на Баренцевом служил, но вот встретиться не пришлось. Слышал же я о твоём отце много. С его именем связаны очень памятные страницы наших морских сражений и побед. Вот подрастёшь - узнаешь. Я надеюсь, что из тебя тоже выйдет хороший моряк - в отца. Как ты думаешь?
- Я попробую, - тихо сказал Дуся.
- Попробуешь? - переспросил капитан второго ранга. - Ну, добро, пробуй, только чтобы без промаха. А я погляжу, как у тебя дела пойдут.
Он погладил Дусю по стриженому затылку и отпустил.
Оказалось, что обе группы нахимовцев уже закончили осмотр корабля и вернулись на палубу. Япончик и Пруслин сидели на кнехте у борта, а Терехов и Терёхин устроились на маленьком возвышении рядом с орудийной башней. Там ещё было немного места, и Дуся собирался примоститься с ними рядом. Но в это время появился Стрижников. Все тотчас встали.
- Сидите, сидите, - сказал капитан-лейтенант. - Впрочем, - продолжал он, прищурясь, - знаете, что тут под вами? Тут же люк порохового погреба!
И "папа-мама" сделал такое страшное лицо, что Терехов и Терёхин, собравшиеся было опять сесть, невольно вскочили и съёжились. Все засмеялись, и Дуся с облегчением подумал, что Стрижников весёлый и добрый человек; больше он, наверное, не будет спрашивать, кто был на озере во время грозы.
- У кого есть вопросы - можете задавать! - громко объявил Стрижников.
Но весёлая искорка всё не потухала, и ребята не сразу настроились на серьёзный лад.
- Спроси, где тут рында-булиня, - зашептал Пруслину лукавый Япончик.
- Спрашивай сам, - отмахнулся от него Пруслин.
- Рында-булиня тут есть? - крикнул Япончик и спрятался за Рогачёва.
- Может быть, рында? - серьёзно спросил молоденький офицер, с которым они поднимались на капитанский мостик. - Рында, - пояснил он, - это сигнальный колокол, в который отбивают склянки, а рында-булиня - конец, за который дёргают для удара.
- Я знаю, - вставил Япончик, - это самый короткий конец на корабле.
- Задавайте вопросы посерьёзнее, - сказал Стрижников. - Кстати сказать, умело дёрнуть за рында-булиню - это тоже искусство. Попробуйте-ка сами отбивать склянки - сразу у вас ничего не выйдет: тут нужна пружинистая, натренированная рука. На корабле всё требует тренировки и опыта.
- А какое тут самое главное оружие? - блестя глазами, спросил вдруг Серб-Сербин.
- Самое главное? - переспросил капитан-лейтенант. - Вы что же, хотите обязательно самое главное?
- Так точно, товарищ капитан-лейтенант, - серьёзно сказал Серб-Сербин. - Я думаю, главный калибр тут главное, - добавил он, показывая рукой на громаду орудийной башни, простёршей над палубой свои мощные стальные стволы.
- Пойдёмте-ка, я вам покажу главное, - Стрижников порывисто повернулся и зашагал вдоль борта.
Все в некотором недоумении последовали за ним.
- Торпеды, что ли, самое главное? - пробормотал крепкий рыжеголовый Рогачёв.
Но "папа-мама" миновал шкафут и направился к кормовому срезу.
- Наверное, новое какое-нибудь оружие появилось, - громко зашептал вице-старшина Колкин.
Но Стрижников подошёл к неприметному стальному каземату бортового орудия и остановился.
- Читайте, Парамонов! - приказал он.
Волнуясь, Дуся прочёл вслух выбитые на броне слова:
- "27 апреля 1942 года, во время массированного налёта вражеской авиации и артиллерии, на крейсере возник пожар, угрожавший взрывом порохового погреба. Командир этого орудия Фёдор Петров, не пощадив жизни, бесстрашно сбросил за борт горящие снаряды и тем спас корабль и своих товарищей. Имя героя навеки внесено в список экипажа крейсера "Революция".
- Вот оно, наше главное оружие, - с какой-то почти суровой строгостью сказал "папа-мама". - Самоотверженность, отвага, преданность Родине!
Он медленно снял фуражку, и нахимовцы, следуя его примеру, обнажили стриженые головы.
В торжественной тишине отчётливо прозвучал сигнал горниста. Где-то вдали он смешался с мелодией оркестра, игравшего на берегу, и стих, растаяв в морском просторе.
Отрадное, гордое сознание своей причастности к флоту проникло в сердца молодых моряков, и готовность быть верными суровым и прекрасным законам боевого товарищества отдалась в душе каждого из них чистой и сильной волной.
* * *
Перед тем как покинуть корабль, все они выстроились на палубе.
Капитан второго ранга тепло попрощался со всеми и чуть заметно подмигнул Дусе, как бы желая сказать: "А с тобой мы, брат, теперь знакомы. Смотри же не подкачай".
Нахимовцы звонко и дружно крикнули "спасибо" и по висящему над водой трапу спустились на катер.
Прошло ещё несколько минут - и красивый силуэт крейсера отодвинулся вдаль и, казалось, покачивался на морской зыби.
Мачты и трубы отчётливо выделялись ещё на зеленоватом фоне предвечернего неба, а могучие башни орудий уже как бы слились с корпусом корабля и одной собранной стальной глыбой возвышались над морем.
НЕОЖИДАННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
Утром Дуся почувствовал себя одиноким. Ему не хватало Тропиночкина. Он так привык к нему и так хотел поскорее рассказать про всё, что было на корабле! Неужели Тропиночкин по-настоящему заболел? Старшина Алексеев говорит, что в лазарет сегодня нельзя пойти. Почему? Разве это справедливо? Ведь болеть всегда так скучно. И потом, Тропиночкин, может быть, думает, что про них всё узнали?
Между тем сразу после завтрака на озере начались шлюпочные соревнования, и все отправились к пирсу.
Со станции прибыли два автобуса с гостями и артистами. Щеголеватые, подтянутые нахимовцы старших рот обсуждали ход спортивных соревнований, предупредительно уступали дорогу приезжим и со сдержанной вежливостью отвечали на вопросы о жизни лагеря.
Ни Раутского, ни Метелицына не было среди них. На открытой веранде клуба, невидимый за деревьями, играл вальсовые мелодии духовой оркестр.
Япончик предложил пойти посмотреть лакированную машину, на которой в лагерь приехал генерал, но Дуся отказался.
В смутном, тревожном раздумье он отошёл в сторону от других и, прислонившись к дереву, стал смотреть на озеро. Мелкие тёмно-синие волны гуляли теперь у острова. Он походил на свежую, зелёную клумбу и уже не казался Дусе таким загадочным, как раньше. Берег озера у пирса почти совсем опустел: все направились наверх, и там сразу стало шумно и очень весело. Между стволами деревьев было видно, что приехавшие гости взялись за один конец каната, а нахимовцы, в большинстве новички, - за другой и в шутку стали перетягивать канат. Полный пехотный генерал с красивой седеющей головой весело подавал команды. Ему мешала одышка. Было жарко, и он всё время утирал лоб платком. К Дусе доносились крики и дружные взрывы смеха.
Вдруг кто-то положил ему руку на плечо. Дуся обернулся - перед ним стоял Метелицын.
- Здравствуйте, - пробормотал Дуся робко.
Метелицын, не отвечая, внимательно посмотрел вокруг.
- Вас кто-нибудь заметил тогда? - спросил он глухо.
- Не знаю, - растерянно признался Дуся. - Мы думали, что нас никто не заметил, а капитан-лейтенант Стрижников говорил - заметили.
Метелицын молчал, и тёмные глаза его из-под широкого лба смотрели угрюмо и озабоченно.
- Это, может быть, и не нас заметили, - тихо сказал Дуся.
- Да уж, не нас! Кого же? - Он опять тягостно замолчал. - Шлюпку тоже в кустах нашли, - сказал он мрачно. - Теперь Раутскому отвечать придётся.
- Раутскому?
- Ну да. Он же был дежурным по пирсу, ему и отвечать. Это, брат, серьёзное дело - казённое имущество не уберечь.
- Так ведь как же… - начал было Дуся.
- Вот так же! - сказал Метелицын. - А если про вас узнают, так ещё хуже будет: тут в прошлом году девочка одна утонула из пионерского лагеря. С тех пор у нас особенно строго. Сейчас они думают, что шлюпка была не привязана и её отогнало ветром. А если узнают, начальник училища этого так не оставит.
- Может быть, не узнают, - уныло проговорил Дуся.
- Узнают или не узнают, а всё равно придётся сказать, - неожиданно заключил Метелицын. - А иначе придётся Раутскому за всё отвечать. У него за всю службу ни одного замечания не было. Что же мы, его подводить будем?
- Как же быть-то? - растерянно спросил Дуся, удивлённый таким неожиданным поворотом дела.
- Вот так и быть: в случае чего вы ни слова не говорите про Раутского. Скажите, что это всё я один делал. Понятно? В сущности, ведь он действительно ни при чём. Понятно?
- Понятно, - повторил Дуся, чувствуя, однако, какую-то неясность в душе.
- Ты так и приятелю своему скажи. Ясно?
- Тропиночкину? Он заболел. Его в лазарете оставили.
- Вот тебе раз! - Метелицын нахмурился вновь. - Должно быть, простудился на озере. Теперь особенно круто всё повернётся.
- Неужели круто? - совсем огорчился Дуся.