- Во-первых, косить нам не придётся, потому что овца лучше любой косилки. Даже шведский король держал овец, а уж какие в Швеции лужайки! Во-вторых, большая экономия. Шерсть - она как золото, она всегда в цене. Вязаные вещи сейчас в большой моде, а пенсионерам покупать пряжу не по карману. И как это я раньше не додумалась! Овца ест мало, доить её не надо - только и знай вычёсывай! Эта Хильдина овца свалилась на нас, как дар небес, я на ней попрактикуюсь, прежде чем заводить своих овец, - радовалась бабушка.
Я сказала:
- Теперь бабуля порадуется, а то она всё время жалуется, что в нашей семье нет ни одного практичного человека!
Дедушка рассмеялся, а бабушка обиделась:
- Смейся, смейся, а тебе самому новую охотничью куртку надо, от старой уцелели только воротник и грудь. А парню на машину не хватает! Вы скоро все у меня просить начнёте!
"Парнем" бабушка называет нашего папу. Жаль, что маму она не зовёт "девочкой", а всё "сноха" да "Тийу". А то было бы здорово: в семье "парень", "девочка", их три дочери и Дева!
Поначалу мы с Хелен тоже восхищались овцой и её доченькой, и когда впервые с бабушкой отправились на пастбище, дали им имена. Подумать только, тётя Хильда держит овец, кормит их, поит, вычёсывает и стрижёт - а имён им не дала. Старую овцу мы назвали Агнией, а её дочь Агнессой. Это Хелен придумала, она где-то слышала, что овец ещё называют агнцами. Но ни Агния, ни Агнесса не откликались, когда мы их называли по именам. Они вообще никак не реагировали, только жевали траву, набивая пасти, а челюсти двигались так, будто зубы у них за щеками (на самом деле ничего подобного, я заглядывала Агнессе в рот). А когда мы захотели познакомить овец с Девой, Агния рванула наутёк с такой силой, что выдрала из земли колышек вместе с цепью, на которую была привязана, и скрылась в лесу. Агнесса, разумеется, припустила вслед за ней. Дедушка долго искал их и наконец нашёл в кустарнике, причём Агния, зацепившись цепью за ветку, едва не повесилась. Так что особого ума от овец ждать нечего. Приятно кормить их хлебом с ладони, но для игр они не годятся.
Одна только мама отнеслась к бабушкиному овцеводству серьёзно. Зима стояла холодная, и ей очень нравились джемперы и вязаные кофты, но не те, которые продаются в магазинах, а особые, очень красивые; отец говорит, что одна такая кофта стоит четверть автомашины. Сама-то мама не вяжет, зато она хорошо умеет читать и благодаря этому знает всё на свете. От городских знакомых и из сельской библиотеки мама принесла целую кучу журналов, в которых есть что-то про вязание, накупила десяток спиц, некоторые тоненькие, как иголки, а некоторые толще моих пальцев, и начала учиться вязать. Мы с Хелен должны были распускать старые кофты - те, которые когда-то были куплены для Хелен, а сейчас и я из них выросла. Вообще-то по справедливости они должны были достаться Имби, но где там - мы кинулись их распускать с такой энергией, что пыль столбом, а затем смачивать пряжу и наматывать на банки, потому что в журнале написано, что так надо поступать со старой шерстью, чтобы она была как новенькая. На книжной полке уже выстроились восемь банок с цветной шерстью, так что для варенья места не осталось.
Ниже в нашей семье ничего нельзя держать, так как Имби целыми днями копошится на полу. Ей всё позволено, хотя она даже ползать не научилась! Глядя на Деву, могла бы брать с неё пример, как надо стоять на четвереньках. Мы с Хелен, не говоря уже о маме, пробовали учить малышку ползать, но Имби по-прежнему передвигается по полу сидя. Одну ногу согнёт и положит под попку, а другой отталкивается, как веслом. Хелен однажды сказала маме, что это ненормально, а я решила, что за такое непослушание надо посадить Имби в тюрьму или хотя бы сдать обратно в родильный дом. Но мама возразила, что она и раньше слышала, будто некоторые дети так и не начинают ползать. Но сидя Имби передвигается быстро и тащит в рот всё, что попадается ей на пути. Один раз мы вытащили из её ротика несколько метров зеленой пряжи. С тех пор мама держит банки с шерстью так высоко, как только может.
Я бы радовалась лету, если бы не три "но": овцы, шерсть и этот младенец. Вечно с ними что-то происходит, все вокруг них суетятся, а мы с дедушкой в эти минуты путаемся под ногами и мешаем всем. Иногда дедушка берёт меня с собой в лес готовить корм для животных. Охотники летом должны заготовить для зверья лиственные веники, потому что если зима окажется холодной и снежной, то косули и лоси в лесу будут голодать. Кто-то ведь и о них должен позаботиться, хотя они не дают шерсти. Возвращаясь из леса, я снимаю одежду, и дедушка поднимает меня на большую бочку, в которой держат ключевую воду, и осматривает, нет ли у меня клещей. Иной раз двух-трех выковыривает. Хелен боится клещей и в лес не ходит: работает в саду, читает или пишет письма подругам.
С утра я не ожидала, что день будет неудачным. Поначалу меня отругали только один раз - за то, что Имби в прихожей лизала подошву дедушкиного охотничьего сапога, а я ей не помешала. Правда, мама спросила, не делает ли Имби чего плохого, но я, видя с каким счастливым лицом ребёнок сидит на коврике и радостно лижет сапог, подумать не могла, что это плохо, ведь от её маленьких зубиков сапогу ничего не сделается. Потом мы с дедом ходили в лес, бабушка приказала нам заготовить веников и посоветовала не слишком торопиться домой, сегодня у неё важный день: она собирается впервые стричь Агнию.
- Пошли-ка отсюда поскорее! - сказал на это дедушка.
Я спросила дедушку, не боится ли он бабушки. Прежде за ним такого не замечалось, но с тех пор, как появились овцы, дедушка стал каким-то опасливым.
Дедушка рассмеялся:
- С чего мне её бояться, мы всю жизнь прожили вместе, и вообще - волков бояться, в лес не ходить! Но, видишь ли, у старушки иногда возникают такие закидоны, от которых, как подсказывает мне жизненный опыт, лучше держаться подальше. Однажды ей взбрело в голову питаться только здоровой и полезной пищей, и мне пришлось тайком бегать в столовую, так как от всяких кашиц и вегетарианских салатов я ослаб, штаны с меня спадали, а в желудке с голодухи постоянно урчало. А сама бабушка от этой пищи отчего-то заметно растолстела: кто знает, может, она тоже кое-что жевала тайком от меня. Прибавка в весе меня и спасла, иначе я кору начал бы грызть или на чужих овец охотиться. Затем ей пришла блажь варить лекарственные чаи, но это длилось недолго: желудок не выдержал! Но я знаю, что сопротивление бесполезно, ничего, кроме скандалов, от этого не будет. Нужно просто подождать, когда у бабушки эта блажь с овцами сама собой пройдёт. Главное, чтобы она во время стрижки не вошла в азарт и пальцы себе не порезала!
Пальцы бабушка не порезала, в этом мы убедились, едва вернулись из леса. Но что-то нехорошее или странное все-таки произошло, потому что когда дедушка спросил, много ли Агния дала шерсти, бабушка загремела горшками у плиты и произнесла только "Уфф!", что, насколько мне известно, ничего не значит. Дедушка подмигнул мне и уставился в тарелку:
- Очень вкусный суп сегодня, прямо тает на языке. Кто варил - ты или сноха?
- Конечно, я, - бабушка явно подобрела, - сноха всё возится со своей пряжей, уж не знаю, что за чудеса она собралась вязать!
Тут вернулся из города папа и сел за стол с таким грустным лицом, как и бабушка, - не посадил меня на колени, не спросил, где мама и Имби.
- Ты, парень, что ли тоже стриг сегодня овец? - спросил дедушка.
- Какие там овцы! - махнул рукой папа. - Со мной самим обращались как с бараном - я был на курсах вождения. Инструктор попался - тот ещё тип! Ничему не учит, не подсказывает, только бранится, да такими словами…
- Ой, папочка, какими словами? - оживилась я, но папа сердито сказал:
- А ребёнку это знать не обязательно! - И с таким остервенением вцепился в ложку, будто гороховый суп варил инструктор.
Тут из комнаты донёсся жуткий грохот и звон, а потом послышался мамин громкий крик и отчаянный плач малышки. Мы бросились в комнату, и папа произнёс несколько слов, которых я прежде не слышала, наверное, их он поднабрался от инструктора. Но на самом деле ничего страшного не произошло. Просто Имби удалось ухватиться за несколько концов пряжи, и все мамины восемь банок с грохотом рухнули с полки. Так вот они вдвоём и сидели на полу, среди осколков и перепутанной пряжи.
- Всё пропало! - вздохнула мама.
Имби, уже было замолчавшая, завопила с новой силой. Но когда папа взял её на руки, она мгновенно умолкла, улыбнулась, схватила папу за нос и довольно закряхтела: "Кяу-кяу".
Собирая спутанную пряжу, мама сказала:
- Связать кофты из шерсти Агнии я, наверное, не успею!
- Ах, да много ли этой шерсти! - сказала бабушка. - Она, шельма, совсем дикая, не дается вычёсывать. Я только чуть-чуть кое-где выстригла, как эта неблагодарная скотина сшибла меня с ног и дала стрекача в лес. И что это за дикая порода такая! Ну, погоди, Агния, только вернись, я тебе покажу!
- Пусть её волки там съедят! - попробовала я развеселить бабушку.
Теперь все накинулись на меня - и злая я, и жестокая, и бессердечная. Наконец дедушка сказал:
- Пошли-ка, Кристийна, на двор! Нас с тобой здесь не понимают!
Сидя на веранде, мы с дедом решили уйти вдвоём жить в лес. Построим землянку, запасёмся грибами и ягодами. У дедушки есть охотничьё ружьё, так что хищников мы можем не бояться. Их шкуры и рога продадим, а на вырученные деньги купим соль, сахар, порох и "фанту". Более тёплые и мягкие шкуры - куньи и лисьи - оставим себе и будем заворачиваться в них, когда наступит зима. А они пусть вычёсывают овец и прядут пряжу - мы будем сидеть в своём уютном жилье у очага и смеяться над всеми овцами в мире. Поделом им!
- Дедушка, дедушка! - ворвалась с криком в сад Хелен, сопровождаемая встревоженной Девой. - Дедушка, скорее возьми ружьё, в лесу бешеная росомаха, как на картинке, которую ты нам показывал! Или енот, или кто ещё - только точно бешеный, людей не боится!
- Это ещё что за новости! - вскочил дедушка с места. - Говори спокойнее, что за зверь?
Хелен, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, рассказала, что она на опушке собирала малину, как вдруг послышался лай Девы. Хелен взглянула - жуткий-страшный-опасный зверь стоял под черёмухой, издавал странные звуки и собирался двинуться к ней. К счастью, Хелен удалось убежать. Но что это за зверь, она не догадалась. В Таллиннском зоопарке таких нет.
- О бешенстве в наших краях пока что не слышно, - задумчиво произнёс дед. - Может, это чья-то собака? Да и дворняги смешанных кровей иной раз бывают такими страхолюдными…
Тут заскрипела калитка, и за кустом сирени показалось что-то серое и движущееся.
- Неси скорее ружьё, что ты медлишь! - закричала Хелен и залезла на скамью.
И тут дедушка рассмеялся. Он хохотал так, что слёзы выступили. Утирал их рукавом и приговаривал:
- Нет, вы только посмотрите! Ох! Позовите бабушку! Гром и молния! Приведите, наконец, бабушку!
Причина для смеха имелась, так как напугавшая Хелен росомаха оказалась остриженной бабушкой Агнией. Но выглядела она так, что не описать, - что-то среднее между панком, енотовидной собакой, дикобразом и овчаркой.
Бабушка сказала:
- Вы только никому не проболтайтесь, что я эту скотину остригла. Эту изуродованную овцу вообще нельзя людям показывать - по меньшей мере, месяц!
И наконец-то мы в этот неудачный день смогли слегка повеселиться!
Почти школьница
Когда мы вернулись от деревенской бабушки в город, мой нос сразу уловил в нашей городской квартире чужие запахи. В большой комнате в вазе был обнаружен побуревший букет, который выглядел, как метёлка гномиков. Понятия не имею, кто из нас купил и собрал эту зловонную бомбу.
В нашей комнате пахло молью, в родительской спальне пылью и только чуть-чуть дорогими духами, которые папа однажды подарил маме и которыми мы с Хелен по малолетству, играя в дождь, опрыскали ковёр. В кухне пахло объедками и гнилью; запах исходил от картошки, покрытой мохнатой плесенью, и засохших рыбьих консервов - это был недоеденный отцовский ужин в те дни, когда он посещал курсы вождения. Мама распахнула все окна, одно за другим. Двери с грохотом захлопывались, оконные стекла звенели от сквозняка, и Дева, зевая, ходила из комнаты в комнату. Папа, чтобы успокоиться, включил радио, и мы с Хелен станцевали "цыплячий танец". В новых деревянных башмаках так здорово танцевалось! Деревенская бабушка купила их на ярмарке перед Ивановым днём и всё лето хранила в секрете, только перед отъездом в город вручила нам. Отец предупредил:
- Только не обувайте их на ноги, они жёсткие, как копыта, вы себе все кости переломаете!
Смешно - а для чего их покупали, как не для того, чтобы обувать? Не на руках же их носить! А танцевать в деревянных башмаках - это такое удовольствие! Я и не догадывалась, что паркет под ногами может так красиво скрипеть.
Сосед снизу, кажется, сообразил, что мы вернулись в город и по-дружески постучал черенком швабры о радиатор. Имби за время пребывания в деревне отвыкла от шума радиатора и захныкала. Мама заткнула уши руками и воскликнула:
- Немедленно прекратите, иначе я сойду с ума или вернусь в деревню!
С ума она, конечно, не сойдёт, она и раньше обещала, но ни разу не сошла. А вот вернуться в деревню может. Поэтому мы скрепя сердце сняли башмаки и надели тапочки. Они, пока ждали нас, совсем скукожились и стали малы.
- Ну вот, опять! - вздохнула мама. - Скоро придётся покупать вам новую обувь каждую неделю. Куда мы придём таким образом?
- В светлое будущее! - заявила Хелен.
- В старину школьники летом сами зарабатывали себе на постолы, - сказал отец.
- Папа, у тебя были красивые постолы? - спросила я.
Папа не ответил, только пробурчал что-то себе под нос.
Хелен сказала:
- Вообще-то пойти в школу в постолах было бы круто - девчонки бы все умерли! Хорошо бы и пёстрые гольфы к ним!
- Гольфы я вам свяжу к зиме, - пообещала мама, и ей можно верить, так как в последнее время она сделала в вязании заметные успехи: у шестого связанного ею шарфа обе стороны уже оказались одной ширины.
- Но я не верю, что наш папа вообще видел постолы, - добавила мама тоном, из которого было ясно, что она всё ещё слегка сердится на папу за мохнатые картофелины. - Я видела постолы только в музее.
Отец прокашлялся:
- Хорошо, завтра пойдём на школьную ярмарку за новой обувью. Скажи, Кристийна, а тапки Хелен тебе уже в пору?
- Не в пору! - ответила я и почувствовала, как краснеют щёки. Тапки Хелен уже не имели никакого вида. - Правый ещё кое-как налезает, а вот левый - ни в какую!
Подумать только - завтра пойдём на школьную ярмарку, будем покупать нужное для школы - и не только для Хелен, как раньше, но и для меня!
Вечером мы планировали пойти на ярмарку всей семьёй, но утром Имби была сильно не в духе, и когда мама измерила ей температуру, оказалось, что у этой недотёпы жар. Температура была не слишком высокой, что-то вроде триста семь и пять, но маме пришлось остаться с ней дома.
- Смотри, чтобы Кристийне одежда была впору, - наставляла мать отца у дверей. - Примерь каждую вещь, ничего не бери "на глазок".
На моей школьной ярмарке запах был лучше и крепче, чем год назад, когда мы покупали только для Хелен. Запах ранцев, фломастеров и новой обуви. Отец достал из кармана список покупок, и мы встали в первую очередь. В жизни бы не поверила, что на свете столько школьников. Не знаю, где они до сих пор прятались, но на ярмарку под Певческую эстраду пришли все и встали перед нами в очередь за письменными принадлежностями. Наконец мы добрались до прилавка, и отец уверенно и важно начал излагать наши пожелания:
- Сорок тетрадей в клеточку, сорок в линеечку. Два дневника, две ручки для начальных классов…
- Бери четыре: больше недели они не продержатся! - поучала его Хелен.
- Хорошо, четыре. Две резинки, шесть тетрадей для рисования…
Чем больше росла куча на прилавке, тем менее уверенным становился голос отца. Когда он закончил: "Два набора гуаши и две кисточки", его голос стал совсем тихим и тонким, как у маленького мальчика.
- Я понимаю, что там, где дети ездят в школу на верблюдах, всё это хозяйство можно ежедневно возить в школу и из школы. Но как вы всё это потащите на себе - ума не приложу, - сокрушался папа.
- Придётся тебе купить машину, - с хитрой улыбкой заявила Хелен. - А ещё купи мне кожаный пенал - вон тот!
- А я не куплю, - рассердился отец. - Вот не куплю - и всё! Нечего каждый год новые пеналы покупать. Вот пойдёшь на работу - тогда и покупай!
И не купил. Хелен разозлилась и сделала такое лицо, будто она нас с отцом знать не знает. Отец запихнул школьные товары в сумку, а бутылочку с чернилами нести велел мне - ещё не хватало, чтобы она раскрылась в сумке и испачкала все новые вещи. Хелен от зависти стала синяя, как чернила, но ничего не сказала. Когда покупали тапки, она рта не раскрыла, только мычала сквозь зубы "мгммм" да "мгм…" и даже спасибо отцу не сказала. И только когда мы покупали школьную форму, её зависть проявилась во всей красе - по её мнению, мне ни одно платье и ни одна блузка не шли. Даже самая узкая юбка оказалась мне велика, зато блузка - в самый раз! Рукава всегда можно подвернуть. Мама говорит, что подвернутые рукава - свидетельство элегантной небрежности.
А ещё я из-за Хелен чуть не осталась без школьной шапки!
- Кто их сейчас носит! - ворчала моя уважаемая старшая сестра, когда я, присев у зеркала, примеряла эту синюю шапку. - Выброшенные деньги - и всё!
Но папа, кажется, догадался, что я вот-вот разревусь, и все-таки купил мне шапку. И она оказалась мне впору, настолько впору, что не захотела слезать с головы.
Хелен посмотрела на меня сердито: "Соплячка!". Но я не обратила на это внимания.
В лифте по дороге на свой этаж я представляла себе, как удивится мама, увидев меня в школьной шапке. Вдруг она меня не узнает? Вот смеху-то будет! Я так развеселилась, что мне немедленно захотелось попрыгать.
- Что ты прыгаешь, вот застрянем между этажами! - прошипела Хелен. И под её злым взглядом я тут же споткнулась, упала на четвереньки, чернильница, разумеется, разбилась - и чернила залили меня с ног до головы.
У Хелен только на носках были чернильные пятна, а у папы на одной штанине. Но оба рассвирепели, как цепные собаки.
Когда мама увидела нас втроём в дверях, она сначала рассмеялась, а потом сердито покачала головой и сказала:
- Ну, вы в своём репертуаре! Живо снимайте всю испачканную чернилами одежду, посмотрим, можно ли её спасти!
Я увидела в зеркале в прихожей своё лицо в синих пятнах, и мне так жалко стало и чернильницу, и себя.