- Значит, так, начальник, понимать: мы, каменщики, строительству боле не нужны? - всё повышая голос, заговорил он. - Выходит, каменщицкой артели, царице стройки, места нет в народных делах, а? По-твоему, выходит - вы в бороне, а мы в стороне? Пятилетний план - народную красу и гордость - другие будут выполнять, другим честь и место, а нас на печку гонишь?..
Голос деда окреп. Рука, накрывшая подкову, напряглась. Баба Таня осторожно тронула его плечо.
- Не распаляйся, не надрывай сердце, - попросила она.
Но дед двинул богатырским плечом, сбросил её руку.
- Неверно, зря горячишься, отец, - сказал Платов Второй. - Каменщикам тоже работа найдётся. Надо каналы для труб в подвалах класть, внутри домов перегородки кирпичные ставить…
- В подвалах? - грозно спросил дед. - А стены с земли до крыши без нас поднимутся? Стены, где каменщик своё мастерство показывает, чтоб ровные и гладкие были, ни на волос не отклонились! Да мы, каменщики, в каждый профилёк, в каждый карниз, в каждый наличник на окне свою душу вкладываем, чтоб красота была! Чтобы люди радовались! А теперь, выходит, не нужна тебе красота?!
- Отец, - ответил твёрдо Платов Второй. - Будет красота. Промышленность научится делать на стеновых блоках всё, что нужно. А наше дело - красиво собрать дом из готовых частей. Каменщики теперь научатся из блоков дома строить, станут монтажниками…
- Нет, начальник, врёшь! Поздненько мне переучиваться! - загрохотал дед Илья, и от его голоса вздрогнули стёкла, а Таиска зажмурилась. - Не застишь солнышко рукой, моя работа нужна! - кричал дед Илья. - Не дорос ты ещё моей трудовой славой распоряжаться! Ты сперва поработай с моё! Согни-ко матушку-жизнь, как я её сызмала гнул! Да ты понимай: не она меня гнула, а я её на свой лад, вот эдак-то…
И тёмные пальцы деда Ильи, как цепкие корни, обхватили подкову, и ногти, твёрдые как ракушки, побелели от напряжения.
Затаив дыхание Илюша смотрел, как дед Илья гнул жизнь на свой лад. Все смотрели. И Платов Второй тоже.
Илюша взглянул на отца. В отцовских глазах, обращённых к деду, Илюше вдруг почудилась боль и тревога, и мальчишеское сердце рванулось к отцу. Но тут же - обратно к деду. И тогда Илюше показалось, что грудь его разорвётся.
На скатерть посыпались чешуйки красной краски. Дед Илья со стуком бросил подкову на стол. И все увидали: подкова согнута.
- Вот так-то… - сказал дед Илья. - Сперва сравняйся в силе-умении с отцами, а потом уж берись нашу жизнь переламывать на свой лад! - И он тяжело опустился на стул.
И баба Таня вышитым платочком стёрла с его лица ручьи пота.
А Платов Второй? Все глядели теперь на него и ждали. Илюша тоже ждал: что скажет батя?
Но тут дедушка Матвеюшка протянул своим тонким задиристым голосом:
- Не-ет! Нынешнее поколение против нашего слабовато.
Платов Второй потрогал красную чешуйку на скатерти.
- А мы не силой рук берём, время не то, - спокойно ответил он. - Нам нынче и богатырская сила мала. Руками ракету меж планет не забросишь. Разум нужен. Однако… (Все за столом увидали, что Платов Второй вдруг усмехнулся, да так лукаво, задорно.) Однако мы с Илюшей считаем, что сила в руках - тоже дело хорошее. Верно, сын?..
И он взял подкову двумя руками за два её согнутых конца. Поставил смуглые руки перед грудью и стал растягивать их в стороны.
Илюша увидал, как под белым шёлком сорочки буграми вздыбились мышцы.
И снова на скатерть слетели огненные чешуйки краски.
- Весь в отца! Платовская порода! - тихо, с уважением сказал дедушка Матвеюшка.
А батя протянул бабе Тане выправленную подкову:
- Положите на место, мама. Маленько мы с отцом её отшелушили, вы уж нас извините.
Руки у бати заметно дрожали. Баба Таня молча взяла подкову и, не глядя, положила на комод.
Илюша ждал: вот сейчас баба Таня обойдёт вокруг стола и своим кружевным платочком вытрет лоб бате, ведь сейчас была его очередь. Но баба Таня не шла. Может, она не видит, что на переносье у бати тоже сидят бисеринки пота?
Илюша дольше ждать не стал. Взобрался ногами на стул и безо всякого платка, прямо горячей шершавой ладошкой взял да и обтёр отцовский лоб. Отец поймал Илюшину руку и улыбнулся ему.
А дед Илья отшвырнул свой стул и пошёл прочь из комнаты.
- Не лютуй, одумайся, - тихо сказала ему вслед баба Таня. - Сын ведь…
Но дед Илья ушёл. И было слышно, как в сенях проскрипели половицы от его тяжёлых шагов и стукнула наружная дверь.
- Мама, - позвал Платов Второй. - Мама, хоть вы-то поймите. - Он снял Илюшу со стула на пол, подошёл к бабе Тане и, совсем как Илюша, прижался щекой к её щеке. - Мама, не я отцу жизнь переламываю, понимаете, не я. Время такое пришло, мама. Сегодня собирать дома по кирпичику - всё равно как спичкой пахать целину.
Но баба Таня ответила:
- Ты мне всё про дома, сынок. А ты бы лучше про отца. О нём ты подумал? У него вся гордость, вся радость - его мастерство. Как он теперь жить будет?
И не стала слушать его ответа, взяла со стола пепельницу с окурками и понесла в кухню.
А Илюше от её слов стало горько-горько. Ему вдруг подумалось, что дед Илья сидит сейчас пригорюнившись на ступеньках крыльца и думает-гадает, как он жить будет. И не такой он представился Илюше, как всегда, - большой, сильный, громкий, - а маленький такой старичок, тощенький, как дедушка Матвеюшка. И ножки у него как палочки, и весь-то он дрожит. А солнце уже заходит, дело к ночи.
Илюше стало невмоготу сидеть тут, в комнате, с гостями. Ему даже не захотелось смотреть сейчас на Платова Второго. Илюша сорвался с места и выскочил через сени на крыльцо.
Деда Ильи не было.
Илюша выбежал за калитку. Сам не зная почему, свернул не к людной площади, а в другую сторону, туда, где кончались дома и полисадники, где улица переходила в зелёный высокий берег.
И сразу увидал: дед Илья стоит над крутым откосом. Опустил седую голову, как плети повесил тяжёлые руки и глядит куда-то недвижным взглядом.
Может, он на тот берег глядит? Там, в стенах телятника, уже закраснелся под вечерним солнцем каждый кирпичик, уложенный его, деда Ильи, руками.
Или он на ту ветлу глядит, что паводком подточило? Вот она сидит в воде, крепко цепляясь за берег. Огненная, словно осенью.
Да нет же! Он смотрит вниз, на реку! Там по розовой воде плывёт лодка. В лодке сидят люди и машут деду Илье, прощаясь с ним.
Илюша пригляделся и узнал давешнего дедова знакомого из колхоза "Светлый луч". Конечно, это он уплывает там внизу на лодке и, прощаясь, машет деду своим полотняным картузом. И тот самый его огромный портфель лежит на корме.
С лодки махали долго, потом перестали махать и уплыли далеко.
А дед Илья - то ли не узнавал своих знакомых? - стоял неподвижно и молча из-под нависших бровей глядел лодке вслед.
И вдруг Илюша услыхал, как дед что-то шепчет. Он различил:
- Шестой… восьмой… тринадцатый… двадцать первый…
У Илюши сердце дрогнуло от тревоги и жалости: дед считает слонов! И давно досчитал до десяти, а всё считает дальше и дальше! Значит, не помогает! Значит, ему очень худо, деду…
Илюша осторожно тронул его руку:
- Деда… Если до ста не поможет, так можно и до тысячи. Только, самое главное, ни одного не пропускай!
- Что? - спросил дед и поглядел на Илюшу так, будто и не увидал его вовсе.
А лодка там, внизу, уже сравнялась с дальним оползнем, стала огибать ветлу, подточенную рекой, и тогда дед Илья вдруг поднял руку и закричал:
- Эге-ге-ге-ей!
С реки ему тоже ответили:
- Эге-ге-ей! - и опять помахали, прощаясь.
А дед зашагал по высокому берегу вслед за лодкой. Лодка плыла, а он всё шёл, будто был привязан к ней невидимым канатом. Шёл, всё ускоряя шаг, махал рукой и кричал:
- Эге-ге-е-ей! Останови-ись!
А за дедом, торопясь, набирая песок в сандалии, не отставая, шёл Илюша.
Там, внизу, затабанили веслом. Лодка повернулась бортом к течению, стала.
Илюша увидел, как председатель колхоза "Светлый луч" поднялся в лодке во весь рост.
- Говорите-е… Илья Иваны-ыч!.. - донесла река Илюше его голос.
- Еду с тобо-о-ой! Погоди-и! Еду-у! Строить буду-у! - ответил дед Илья.
Громко прокатился его голос, и какая-то птаха, испуганная, метнулась из травы в ноги Илюше.
А Илюша крепко обхватил деда Илью обеими руками.
- Не уезжай! - закричал он. - Не уезжай! Или возьми меня с собой! - И слёзы покатились из его глаз.
Дед Илья поднял Илюшу, прижал к своим колючим усам его мокрую щёку. Так, обнявшись, они помолчали долгую-предолгую минуту.
Потом дед Илья опустил Илюшу на землю.
- Нет, - сказал он, и опять Илюше показалось, что слова деда тяжелы, как камни. - Беда бедой, а дело делом. Не возьму. Ступай домой, внучек. Привыкай к отцу.
Глава 14. Кучевые облака
А Илюше не надо было привыкать к отцу. Он привык сразу, ещё там, на берегу Узы, когда у его щеки стучало сердце Платова Второго. Теперь он даже не знает, к кому сильней привык - к деду Илье или к бате?
И так ему хочется, чтобы все они втроём, три Ильи, жили бы да поживали вместе. И баба Таня тоже. Ну и Таиска.
Почему не всегда получается, как хочешь? Если бы Илюша что-нибудь неправильное хотел, а то он хочет правильное! И всё равно не выходит. Неверно в жизни так устроено, нескладно. Когда Илюша вырастет, он это переделает. Чтоб все, кому надо быть вместе, были вместе.
А что у них выходит? Дед Илья в колхозе "Светлый луч". Батя все дни на стройке. Уезжает на заре, возвращается ночью. А иногда и вовсе не возвращается. Потому что стройка объявлена ударной.
Илюша спросил, что такое "ударная". Баба Таня объяснила: значит, самая скорая. Хоть об землю ударься, а сделай в срок! То ли она шутит, то ли всерьёз? Одно уже точно: батя выстроит в срок. Не такой он человек, чтобы не выполнить государственное задание.
В комнатах стало тихо. Даже баба Таня не постукивает каблучками, ходит неслышно, надела войлочные туфли. От этого тоже делалось скучней.
Баба Таня болеет. Она не простудилась. У неё щемит сердце. От грустных мыслей. Илюша догадался: баба Таня скучает по деду Илье.
- Давай позовём его обратно! - предложил он.
Но баба Таня замахала руками:
- Ты что? Он там не гуляет, а строит. Осенью сам вернётся.
Осень - перемен восемь. Осенью Илюша пойдёт в первый класс. Осенью в Новом городе заселят первые дома. Осенью Таиска начнёт ходить в музыкальную школу. Да что сейчас говорить про осень - ещё ни один лист не пожелтел, рябина краснеть не начала.
Чтоб баба Таня не так сильно скучала, Илюша перешёл жить в её спаленку. Он спит теперь на длинной дедовой кровати и, когда просыпается, видит простенок между окнами и на нём картину с тремя богатырями.
Интересно, когда ещё никто не догадался, что ты проснулся, лежать и думать про всякое разное. Например, про этот самый простенок. Под обоями в цветочках и под штукатуркой - сколько там уложено кирпичей? От земли и до крыши. Много, верно. Их сложил давным-давно деда Ильи отец, Илюшкин прадед. Сам слепил, сам обжёг каждый кирпич, сам дом сложил. То-то он удивился бы, если бы ему кран показать. Кран-богатырь взял бы весь этот простенок, как один камешек, поднял бы да поставил!..
"А кто главный богатырь - кран или человек?" - думает Илюша. И решает, что главный - человек, например крановщик, ведь без него кран дома не построит, правда?
Потом Илюша разглядывает трёх богатырей на картине. Он давно знает, как их зовут: Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович. Но Илюша придумал, что они все трое Ильи. В серёдке, на вороном коне, - дед Илья. Даже баба Таня говорит, что похож. Можно ещё ему учеников пририсовать, там много места… Слева, на белом коне, - Платов Второй. Если сбрить бороду и вместо коня подставить мотороллер, будет здорово похож, просто одно лицо. А справа, на гнедом коньке с золотыми стременами, - самый молодой богатырь, в серебряной кольчуге, с острой саблей на боку, с метким луком в руке. Конь под ним точно похож на Илюшиного выдуманного коня.
Три Ильи на картине никогда не ссорятся между собой. Они потому всегда побеждают, что дружные. Плохо, когда богатыри ссорятся.
Так думает Илюша и вздыхает. Баба Таня сразу догадывается, что он проснулся.
- Вставай, внучек, пора!
Приходится ему вставать и браться за дела.
Дел теперь прибавилось. Баба Таня сказала: раз ты Платов Третий - значит, должен быть хозяином в доме. А хозяин - значит, работник.
Илюша бегает в булочную за хлебом. И Таиска там хлеб покупает. Он ходит за крупой и даже за подсолнечным маслом. Не всем доверяют покупать масло, ведь оно и называется "разливное" потому, что его можно разлить. Кроме того, Илюша подметает кирпичную дорожку, продёргивает морковь. И щепки на растопку он заготовляет. А будка для мороженого? Забыли? Это у него самое главное дело.
И вдобавок ко всему он каждый день гнёт подкову. Ту самую, красную. Он прячется за комод, когда баба Таня не видит, и гнёт изо всех сил, двумя руками. Ещё не согнул, пока тренируется.
О подкове он не говорит никому. Даже Платову Второму. Одна Таиска узнала, да и то случайно. Просто она вошла в дом, когда у Илюши случилась авария. Он упёр подкову в стенку, в провод, и до тех пор давил на нее, пока провод не сорвался. А он, этот провод, телефонный.
Да вы ж не знаете всех новостей! Во-первых, у Платова Второго есть мотороллер, красивый, белый с синими боками. Платов Второй на нём уже всех ребят перекатал по десять раз, а Илюшу - без счёта. Во-вторых, в дом провели телефон.
От телефона, баба Таня говорит, радости мало. Даже по ночам Платову Второму звонят, и он сам звонит. Нередко после разговора, хоть среди тёмной ночи, хоть на заре, Платов Второй на мотороллере мчится на стройку.
Илюша спит крепко, а баба Таня слышит всё до единого слова, а наутро говорит соседкам:
- Нет у него ни дня, ни ночи. Моим всем такую работу подавай, чтоб земля под ногами горела. Такая у них порода, платовская.
Илюша не поймёт, то ли она сердится на платовскую породу, то ли гордится ею. Наверное, сердится. Хорошо ещё, что она про подкову не знает.
Эту подкову Илюша гнёт даже во сне. Во сне она сгибается легче. Сегодня ночью он её в штопор скрутил да как закричит:
- Ур-ра!
- Ты что, Илюшенька? - испугалась баба Таня и погладила его по голове. - Привиделось что-нибудь?
Он раскрыл глаза. В окнах стояла темнота. Была глухая ночь, когда все люди спят. Но в спаленке горела лампа. Под ней за столом сидела баба Таня и писала письмо.
- Ты деду Илье пишешь? - спросил Илюша.
- Ему. Спи, милый. Спи, внучек.
В тёмное окно влетали седые ночные бабочки. Они ударялись о лампу и падали на бумагу. Баба Таня осторожно накрывала их рукой, выпускала в окно:
- Лети, глупая!
Но бабочки прилетали опять и шуршали на бумаге.
- Утром я сам опущу в почтовый ящик, ладно? - попросил Илюша.
- Ладно. Спи.
Илюша повернулся к стене. На пёстреньких обоях огромная бабы Танина тень тоже писала письмо. Нос у тени был почему-то длинный, как у Буратино. Илюша фыркнул.
- Уймёшься ты наконец? - потеряла терпение баба Таня. Она чуть повернулась, и нос у тени стал короткий.
Илюша закрыл глаза, но они сразу открылись. Потому что наверху зазвонил телефон. В горнице раздались твёрдые шаги отца.
- Платов слушает! - сказал он.
Бабы Танина тень на стене подняла голову, она тоже слушала.
Платов Второй сперва молчал, потом стал кому-то отвечать.
- Да, трудности есть, - сказал он. - Бетонных блоков нам не хватает, и подвозят с задержками… Да, да. Понимаю, что завод один на два района. Однако без блоков у меня работа стоит. Сроки мне срывают… - Платов Второй опять послушал, снова ответил. - Очень не хватает стройке механизации. Краны есть, спасибо. А вот тракторы только колёсные, слабосильные. Мне обещали ещё два бульдозера… - Он помолчал, сказал: - Ясно, придётся, значит, подождать. - Переспросил кого-то невидимого: - Как у нас с дорогой? Так вот дорожники обещают построить шоссе к августу. Пока стройматериалы идут водой до Нижних Сосёнок, дальше перегружаем на машины, везём старой грунтовой дорогой. Да, пока справляемся. Благодарю вас. Сделаем всё, чтобы доверие оправдать. До свидания.
Илюша услышал, как отец положил трубку на рычаг.
Стало тихо. На стене бабы Танина тень опять склонилась над письмом. Губы у тени шевельнулись.