Мы молчим. И вдруг вылезает новенький:
- А я согласен.
Я чуть не подпрыгнул от удивления. Всего второй день человек в классе сидит и уже вякает.
А Мария Михайловна жутко обрадовалась.
- Я так и знала: найдется хоть один ученик, который не постесняется признать правду. Только что-то я тебя раньше не видела. Ты новенький?
- Новенький.
- Откуда приехал?
- Из Ленинграда.
- Тогда понятно, - говорит Мария Михайловна. - Ленинград - это город высокой культуры.
- А наш поселок, значит, низкой культуры? - спрашивает Батон.
- Когда говорят о городе, - отвечает Мария Михайловна, - то прежде всего имеют в виду его жителей. Если вы позволяете себе бить девочек по голове, то, очевидно, вы - люди низкой культуры.
Я сижу и вижу, что все смотрят на меня. Смотрят как на человека низкой культуры. А Илларион этот Желудев, выходит, человек высокой культуры. Я подумал, что раз у меня такая плохая культура, то нужно бы этому Иллариону после уроков пару раз врезать. Но вслух я этого не сказал.
Я спросил Иллариона:
- А в твоем прекрасном Ленинграде девочек не трогают?
- Трогают, - отвечает Илларион. - Но я считаю, что это нечестно. Мы вообще к ним несправедливо относимся.
Тут девчонки загалдели все разом:
- Они вообще много воображают!
- И обзываются!
- И в футбол нас не принимают!
- Еще бы вас в футбол принимать! - возмутился Батон.
- Не хуже тебя сыграем, - отвечает Наташка Кудрова.
- Тихо, тихо, - говорит Мария Михайловна. - Не надо так кричать. Я надеюсь, что мальчики все-таки кое-что поняли.
- Ничего они не поняли, - говорит Наташка. - Я, знаете, Мария Михайловна, просто мечтаю, чтобы девочек принимали в секцию бокса. Тогда пусть бы попробовали мальчишки руками размахивать.
Пока весь этот крик шел, я сидел и думал. Сначала - про Наташку: зачем она пальцами барабанит и карандаш катает? Может, это у нее месть такая за то, что ее в секцию бокса не принимают? Но при чем тут я?
В секции я не занимаюсь, и вообще у нас нет такой секции. Наташку я никогда не трогал и только сегодня первый раз стукнул, да и то легонько. В моей жизни она роли никакой не играет, и что ей от меня нужно, непонятно.
Потом я стал думать про новенького. Может, он и в самом деле считает, что к девчонкам мы относимся несправедливо. Но вякать при всем классе у него права нет. Потому что вышло, как будто у нас все ребята дураки, а он один умный. И еще потому, что он новенький. Он ничего про нас не знает. Он даже сапог еще себе не купил, в ботинках по лужам шлепает, а уже вякает.
Я говорю Кольке:
- Дадим Иллариону после уроков?
- Не стоит, - отвечает Колька.
А Илларион этот, хоть он и высокой культуры, как будто почувствовал: не успели мы после звонка портфели собрать, а его уже нет.
Вышли мы с Колькой на крыльцо, смотрим, куда он делся. За нами выходит Наташка. Остановилась возле нас и стоит.
Я спрашиваю:
- Ну, чего встала?
Она говорит:
- Ничего, - и улыбается, как матрешка.
Я говорю:
- Знаешь что, Кудрова, хоть ты в моей жизни роли не играешь, но если ты еще будешь карандаши катать, то я уж тебя не пожалею.
- Попроси как следует, тогда не буду.
- Что это значит: "как следует"?
- Догадайся!
- Почему это я должен догадываться и просить?
- Ничего ты не должен, - говорит Наташка.
- Ну и иди отсюда.
Улыбаться Наташка перестала и смотрит на меня так, что прямо в глазах у нее написано, что я человек низкой культуры.
- Буду катать, - говорит Наташка.
- Получишь.
- Хоть убей, все равно буду, - говорит Наташка.
Колька слушает, и я вижу, что он ничего не понимает.
- Какие карандаши?
- Ты тоже не слышал?
- Нет, - говорит Колька.
- Она карандаши катает под партой. Специально так, чтобы мне одному только слышно было.
Наташка засмеялась.
Потом она спрыгнула с крыльца и побежала по улице.
Я стою и не понимаю, что это ей вдруг так весело стало. Смотрю, как она бежит по улице, и вдруг увидел Иллариона. Он уже ушел далеко. А не заметили мы его сразу потому, что он шел вдоль забора, где не так грязно. Там он на свои ботинки не два пуда грязи наберет, а на полпуда меньше.
- Вон человек высокой культуры, - показываю я Кольке.
Бежать мы за ним не стали. Просто пошли побыстрей. Нам все равно, мы идем прямо по лужам. А Илларион выбирает места, где посуше. То прямо идет, то вбок прыгнет - ходом коня.
Но вот Илларион вышел на асфальт и зашагал нормально.
В общем, догнали мы его у самого пятиэтажного дома, как раз где Колька живет и Илларион тоже, потому что им там дали трехкомнатную квартиру.
- Стой, - говорю я, - дело есть.
Илларион остановился у самой парадной. Посмотрел на нас спокойно. Я даже подумал, что не удирал он от нас, а просто ушел пораньше, да и все.
- Какое дело?
- Насчет высокой культуры, - говорю я. - И насчет низкой тоже.
- А я тут при чем? - спрашивает Илларион. - Я про культуру ничего не говорил. А за свои слова про девчонок я отвечаю. Могу и сейчас повторить.
- Тут не в девчонках дело. Дело как раз в ребятах. Ты нашего класса не знаешь. Ты вообще еще никого не знаешь. Откуда ты взял, что мы несправедливые? У тебя есть право целый класс обвинять?
- Никого я не обвинял, - отвечает Илларион. - Сказал, что думаю.
- Сейчас я тебе тоже скажу, что думаю, - говорю я. - Давай только отойдем отсюда.
Илларион посмотрел на меня, подумал - как-то очень спокойно, будто и не понимает, что он сейчас получит.
- Драться я не буду.
- Да и мы драться не будем, - говорю я. - Дадим тебе по паре банок - и пойдешь домой к маме.
- Вы, может, и дадите, а я не могу.
- И не надо, - говорю я. - Мы ведь тебя зовем, чтобы тебе отвесить, а не чтобы ты нам. Или у тебя коленки слабые от высокой культуры?
- Мне запрещено драться.
- Мама запретила или папа?
- Я боксом занимался в Ленинграде. И у меня разряд.
Колька засмеялся:
- Да ты нас не пугай.
- Я не пугаю. Просто боксерам запрещено драться. Вы меня можете бить, а я вас нет.
- Ты правда, что ли, боксер? - спрашивает Колька.
- У меня юношеский разряд.
- Покажи значок.
- Он дома.
- Что же нам с тобой делать? - спрашиваю я.
- Не знаю, - говорит Илларион.
Я стою и думаю, что все получается как-то странно. На вид Илларион такой, что и не пару, а десять банок выдержит. С таким даже приятно подраться. Особенно мне. Потому что из наших ребят со мной никто один на один не справится. Но если Илларион вправду боксер, то он должен быть сильнее меня. А выходит, что он как будто слабее девчонки. Та хоть сдачи может дать.
Для проверки я все-таки ткнул Иллариона кулаком в грудь. Вполсилы. Но попал я не в грудь, а в ладонь, которую Илларион успел подставить.
Он ничего не сказал. Побледнел только.
Я говорю:
- Колька, а он и вправду боксер.
Только я это сказал, из парадной выходит женщина. Смотрит на нас и улыбается, как будто мы ей самая родная родня.
Я сразу догадался, что это мать Иллариона.
Она говорит:
- Здравствуйте, мальчики. Ларик, я вижу, у тебя уже здесь друзья появились?
Я думаю: пожалуется или нет? Если пожалуется, то лучше ему было в наш поселок не приезжать.
- Это из нашего класса, - говорит Илларион.
- Вот и хорошо! - Она как будто еще больше обрадовалась. - Идемте к нам все вместе обедать. У нас как раз все готово.
Мы с Колькой стоим и даже сказать ничего не можем от удивления. Что это мы к незнакомым обедать пойдем? Особенно после того, как я Иллариону хотел банок надавать.
Наконец я сообразил.
- У нас тоже все готово, - говорю. - Мы домой пойдем.
Но она нам даже дорогу загородила. Прямо толкает нас в парадную.
- Ларик, что же ты стоишь, приглашай своих друзей.
Илларион говорит тихонько, чтобы она не услышала:
- Идите, она вас все равно не отпустит.
И мы пошли, вот что удивительно. Потом я, когда этот случай вспоминал, подумал, что пошли мы просто от удивления. Мы ждали, что она за Иллариона будет заступаться или он сам будет ей жаловаться, а нас в гости позвали.
Правда, она нас еще за руки тянула.
Квартира у них такая же, как у Кольки, только вся заново обклеенная и на одну комнату больше. В передней было так чисто, что я долго искал, куда бы поставить портфель, и засунул его за ящик под вешалкой.
Мы с Колькой сразу заметили боксерские перчатки, которые висели на стене. Значит, не врал Илларион.
- Вас как зовут, мальчики?
Мы сказали.
- А меня Валентина Павловна. Идите на кухню, мойте руки, и пойдем в столовую.
Я говорю:
- В столовой сейчас перерыв.
Она засмеялась.
- Проходите в эту комнату. Ларик, покажи мальчикам, где мыло, полотенце и все остальное.
Идем мы на кухню, а у меня ноги как будто сами к двери поворачивают - удрать хочется. Просто сам удивляюсь - до чего мне неудобно.
Илларион идет впереди, и вид у него тоже не очень-то веселый. Ткнул он пальцем в боковую дверь и говорит:
- Здесь уборная.
А я весь какой-то нервный. Как будто внутри у меня что-то натянулось. Вроде бы и сказать что-то надо, а чего, не знаю. Заглянул за дверь и говорю:
- Хорошая уборная.
Колька засмеялся. Илларион тоже прыснул. И всем нам стало полегче.
Но оказалось, что легкость эта временная.
Пока Илларион показывал нам свой разрядный значок и грамоты от спортшколы, пока мы примеряли его перчатки, все было ничего. Я даже подумал, что зря мы собирались надавать ему банок. Может быть, он не хуже нас, только у него мозги в другую сторону работают.
Но потом Валентина Павловна позвала нас обедать.
На столе была белая скатерть. Это мне сразу не понравилось. У нас белую скатерть мать накрывает, только когда гости. Пока гости не придут, мне даже к столу подходить не разрешают, хотя потом гости все равно эту скатерть заляпают.
Мы сели, и я вижу, что Колька потихоньку отодвигается вместе со стулом, чтобы скатерть коленками не запачкать.
Валентина Павловна начинает разливать суп, а я вижу, что на столе стоит лишняя тарелка. Ну, думаю, сейчас главный инженер придет, только этого еще не хватало.
Валентина Павловна кричит:
- Наташка!
И из комнаты, в которой мы не были, выходит эта самая Наташка.
- Наташа, - говорит Валентина Павловна, - сестра Ларика. А это Витя и Коля - друзья Ларика.
Я вообще на девчонок внимания не обращаю. И на эту Наташ… То есть я хочу сказать, что до этой Наташи мне тоже дела никакого нет. Она стоит себе и меня разглядывает - меня почему-то одного, а на Кольку не смотрит. А я на нее смотрю и чувствую, будто у меня внутри холодок какой-то. Прическа у нее вроде как у Женьки Спиридонова, только у нее получаются не лохмотья, а нормально. Прическа мне тоже до лампочки. Мне вообще все равно, кто как одевается. А уставился я на нее потому, что на ней был пояс. Широкий кожаный пояс с двумя рядами дырочек и заклепками. О таком поясе я мечтаю уже сто лет, еще с прошлого года. Мне этот пояс для ножа нужен - для рыбацкого ножа в ножнах, который я нашел около причала.
Наташа усмехнулась, дернула подбородком и спрашивает:
- Ты чего на меня так смотришь, Витя?
Сказала она это так, будто она не девчонка, а моя мама.
А я почему-то растерялся и говорю:
- Здравствуйте.
Все засмеялись. Наташа говорит:
- Привет, Витя.
И все опять засмеялись, и даже Колька.
Валентина Павловна говорит:
- Наташка, не дури.
Наташа пожала плечами и села за стол. Пояса мне уже не видно, и я перестал на нее смотреть.
Пока ели суп, я только об одном и думал: как бы на скатерть не капнуть. Лицом прямо в тарелку влез, чтобы от тарелки до рта ближе было.
На второе были оладьи.
Валентина Павловна поставила на стол вазочки с вареньем, со сметаной и с маслом.
- Ребята, кто с чем хочет, берите сами.
Наташа говорит:
- Витя с вареньем любит, да, Витя?
Я на нее не смотрю.
- Спасибо, я наелся, больше не хочу.
Наташа - опять:
- Витя, не спорь с мамой. Она у вас с осени преподавать будет.
- И у вас, между прочим, тоже, - говорит Валентина Павловна.
- Представляю, какие ты мне отметки будешь ставить.
- Какие заслужишь, - говорит Валентина Павловна. - Сегодня, например, за поведение ты больше двойки не заслуживаешь.
- Разве я плохо себя веду?
- Неважно, - говорит Валентина Павловна.
- А в чем?
- Сама знаешь.
Наташа замолчала. А я сижу и соображаю. Почему Валентина Павловна будет у нас преподавать, мне не понятно. Но Наташе она сказала "у вас тоже". Значит, Наташа будет учиться в нашей школе. Можно постараться у нее пояс на что-нибудь выменять.
После обеда мы с Колькой сразу заторопились.
Валентина Павловна проводила нас до двери, а Ларик спустился вниз.
- Твоя сестра будет в нашем классе учиться?
- Нет, она в девятый переходит.
- У нас же нет девятого.
- С осени здесь будет десятилетка. Вы разве не знали?
- Нет, - говорю, - не знали. А твоя мама учительница?
- Русский язык и литература, - отвечает Ларик.
- А как же Мария Михайловна?
- Она на пенсию уходит. Разве вы и про это не знали?
- Не знали, - говорю. - Это ведь ты все знаешь. А мы мало знаем.
Тут Колька говорит:
- А где твой портфель?
Смотрю - нет портфеля. Так я торопился уйти, что портфель у них дома забыл.
Побежал назад, позвонил. Дверь открыла Валентина Павловна. В руках у нее мой портфель.
- Спасибо, - говорю, - до свидания.
- Пожалуйста, - говорит Валентина Павловна. - Подожди, не беги. Есть у меня один к тебе вопрос. За что вы Ларика бить собирались?
- А вы откуда знаете? Валентина Павловна засмеялась:
- Я же на вас из окна целых пять минут смотрела.
- Да нет, мы так просто, - говорю я.
- Я хочу тебя предупредить: Ларик с вами драться не будет.
- Я знаю. До свидания.
Я сбежал по лестнице. Внизу Колька разговаривал с Лариком. Когда я подошел, Колька говорил:
- Завтра после уроков приходи на берег. Там лодка смоленая. Найдешь.
- Приду, - сказал Ларик и протянул Кольке руку.
Потом он протянул руку мне. Я сунул ему ладонь, и он ушел.
- Ты еще, может, весь класс позовешь? - говорю я Кольке.
- Не нужно было тогда к ним заходить.
- Вот бы и не заходил.
- А ты зачем пошел?
- Сам не знаю, - говорю.
- Вот и я не знаю, - говорит Колька. - Я пока за столом сидел, вспотел даже. Но Ларик ведь не виноват, он нас не звал.
- Какой еще Ларик? Илларион, что ли?
- Не строй из себя дурачка, - говорит Колька. - Обыкновенный Ларик. Наташин брат. Понял теперь?
- При чем тут Наташа?
- Значит, при чем, - говорит Колька.
Когда Колька ушел, я еще долго стоял на месте и думал о Наташе. То есть не о ней, конечно, а об ее поясе. Я прямо уже видел, как мой нож в ножнах висит на этом поясе. А пояс висит, конечно, на мне.
ВСЕ НАДО И НАДО…
Весной, хотя день длинный, его не хватает. Все время что-то надо.
Учиться, например, надо. Весной мы отметки исправляем, чтобы к концу года они получше были. Тройки - на четверки, четверки - на пятерки. Один только Батон ухитрился тройку на двойку исправить. Приставал, приставал к учительнице географии, она его вызвала, а он, оказывается, не тот параграф выучил.
Кроме учебы нашему классу разные дела подбрасывают. Восьмой не трогают, он выпускной. Шестые и пятые - мелюзга. И получается, будто мы одни во всей школе.
Три дня, например, после уроков мы разбирали кирпич и доски, складывали их в штабеля, переносили мешки с цементом в сарай.
Получилось это так.
Один раз в конце урока Иван Сергеевич подозвал всех к окну и показал на двор.
- Угадайте, что там лежит?
Ничего нового мы не увидели. Лежали там мешки с цементом, груды кирпича и доски.
- А чего? - сказал Батон. - Ну, кирпич… Уже два дня валяется.
- В том-то и дело, что валяется. А валяется там, друзья, спортивный зал, четыре классных помещения и столовая.
- А им лишь бы сгрузить, - сказал Батон. - А что валяется - наплевать.
- Это верно, - согласился директор.
- Дождь пойдет - пропадет цемент.
- И это верно.
- В сарай бы сложить.
- Хорошо бы, - сказал директор. - Только как? Собрание, что ли, провести на тему: как доставить цемент в сарай?
- Перенести.
- Ну, тогда собрание на тему: кто бы перенес?
- Это мы запросто, - сказал Батон.
- Собрание? - спросил директор.
- Да чего вы все про собрание! Перенесем запросто.
- Об этом я не подумал, - сказал директор.
Вот так мы и поработали.
А мешочки, между прочим, по пятьдесят килограммов. По одному их только директор и физрук носили, а мы по четверо, на носилках.
Дома весной тоже дела хватает.
Отец затеял крышу перекрывать резиновым шифером.
Мать ему говорит:
- Зудит у тебя, что ли? Крыша еще не старая.
Но отец у меня жутко любит все переделывать.
- Современный материал, сто лет простоит.
- Мы сто лет не проживем. Обдерешь ты сейчас крышу, а если дождь?
- Мы с Витьком за два вечера сделаем. Правда, Витек?
Это значит, что мне еще два дня на крыше сидеть.
У отца свое "надо", у матери - свое.
- Вы бы лучше огород под картошку вскопали.
- Пора кончать с огородом, - говорит отец. - Нам картошки десять мешков - за глаза. По осени - купить. И с коровой пора кончать. Горбишься ты с ней всю зиму: то хлебом, то картошкой подкармливаешь. Покупай лучше молоко в совхозе. По деньгам если посчитать - то же и выйдет. Живут же в городе без огорода - не умирают.
- А где их взять, деньги?
- Заработаем.
- Ты сначала заработай. А то только и слышишь: "Дай, дай!" Этой сапожки, этому мопед. И у тебя вроде желания имеются…
- Имеются, - говорит отец. - Давно пора подвесной мотор купить.
- Где же ты на все это деньги возьмешь?
- Так корову-то мы продадим.
- А навоз я с твоего мотора буду брать?
- Огорода не будет, так и навоз не нужен. Посади там лучок всякий, редиску, огурцы - и хватит.
- Понятно, - говорит мать. - О закуске ты беспокоишься. Если уж ты так переломиться боишься, то мы и сами вскопаем. Верно, Витек?