-Когда я был там, большая часть войска уже переправилась на правый берег Аракса. Ещё день и оно всё переправится. Большая часть у персов конные. Есть и колесницы и страшные такие звери, с двумя горбами… Не знаю, как они прозываются… Я видел таких, два лета назад, в Ольвии. Оба берега Аракса покрыты горящими кострами и нет им числа.
-Значит, не пугали меня персидские послы, - задумчиво проговорила Томирис. – Огромную армию собрал царь Кир... Огромную.
Она добавила ещё что-то, но Скилур не расслышал. В царском шатре повисло молчание. Наконец царица тихо произнесла:
-Ступай... И готовься, скоро в поход, - Скилур кивнул головой и уже направился к выходу, как царица его остановила: - Передай страже, чтобы нашли моего сына и немедленно послали ко мне. Ты слышишь, не мешкая.
Выйдя из шатра, Скилур передал повеление Томирис страже, а сам поспешил к своей жене и сыну.
Спаргапис явился быстро, как будто специально дожидался приглашения матери. В отличие от Томирис или от отца, сын не любил драгоценности и был одет как простой воин. Он презирал всё греческое или персидское и признавал только то, что добывал в бою или снимал с убитых врагов.
Остановившись у входа, сын снял шлем и длинные, волнистые волосы, наследство от отца, свободно рассыпались по плечам. Мать давно не видела своего сына, поэтому соскучилась по нему и с любовью смотрела на воина, стоявшего перед ней.
Спаргапис был на голову выше матери, и широк в плечах. Слегка раскосые глаза внимательно следили за матерью. А тяжёлый, квадратный подбородок говорил о строптивом характере молодого царевича.
Последний год он гостил у своих сестёр, в дальних кочевьях. Только опасность, надвинувшаяся на всё племя скифов-массагетов, да призыв матери, заставил его вернуться назад. Теперь он стоял перед ней молодой и неугомонный и переминался с ноги на ногу. За время разлуки они отвыкли друг от друга и не знали как себя вести. Нужных слов не находилось и они стояли и молчали.
Неожиданно Томирис вспомнила, как маленький Спаргапис притащил домой волчонка. Она тогда страшно перепугалась, но отец, Спаргапит, велел ей не трогать внука. Он вырастил, выпестовал волчонка, а когда тот вырос в матёрого зверя, сам отпустил его в степь. Не было у внука царя в тот момент в глазах слёз. Когда сын возмужал, то всё свое время стал проводить среди воинов, разделяя все трудности походов. В ответ за это, они полюбили молодого царевича. Когда он убил своего первого врага, то и приняли в своё сообщество. Спаргапит очень пристально следил за ростом популярности внука среди воинов. Понимая, что когда-нибудь это пригодится.
Вражеская стрела, а затем и болезнь, в одночасье, подкосила скифского царя Спаргапита. Томирис на время отослала Спаргаписа из кочевий. Она берегла его и не хотела взваливать на ещё не окрепшие плечи, заботы о царстве. Хотя тогда, после смерти Спаргапита, многие хотели выкрикнуть царём его внука, настолько он им был люб. Царица-мать воспротивилась этому, и они тогда расстались не совсем хорошо. Сын не хотел уезжать, но она настояла на своём. Томирис умела быть жёсткой, когда того требовали обстоятельства. Сын не простил ей этого, и за много лет не прислал ей ни одной весточки. Только через верных людей Томирис узнавала о возмужание сына. Но вот настало время, кода сын должен встать рядом с матерью, и она призвала его. Он явился сразу, как будто ждал её этого зова.
Сейчас Спаргапис стоял перед ней и не знал, что сказать Томирис.
-Великая беда наступает на наши степи, – первой нарушила молчание Томирис. – И я призвала тебя, сын, чтобы ты помог мне. Мне и всему племени массагетов... Одной мне не выстоять.
-А отец? - вскинул глаза царевич.
-Отец погряз в пьянстве и разврате, - жёстко ответила царица. – Он не вмешивается в дела управления царством. Всё своё время Ариант проводит в шатрах греческих блудниц. Он окружил себя льстецами и забыл дорогу в мой шатёр.
За этим ответом крылась боль и отчаяние. Она хотела, чтобы сын понял – она одна, совсем одна. И он её понял.
-Я помогу тебе... мама.
Слово было сказано, и она бросилась к нему и прижала его непокорную голову к своей груди. Потом они долго беседовали, не замечая как летит время. Уже совсем стемнело и рабы внесли светильники. Свечи слегка чадили, издавая тонкий, едва уловимый аромат.
У коновязи послышался громкий говор. Кто-то препирался со стражей. Полог откинулся и в шатёр, покачиваясь, вошёл отец Ариант. От ветра, влетевшего с улицы, пламя свечей взметнулось, причудливые тени заметались по стенам.
-Что же ты, сын? – Отец раздвинул руки и пошёл навстречу к сыну. – К матери зашёл, а про отца и забыл. Не хорошо это, не по сыновьи.
Спаргапис встал, не зная как себя вести. Отец подошёл ближе обнял его. От отца пахло вином, благовониями и ещё чем-то чужим, что сразу возвело стену между сыном и отцом. Томирис сидела рядом и не вмешивалась. За то время что Спаргапис не видел отца, он очень изменился. Ариант обрюзг, появился огромный живот, под глазами пролегли тени, признак бессонных ночей и неудержимого пьянства. И сам он стал весь какой-то не родной и чужой. Спаргапис вспомнил, как в первый раз отец посадил его на невысокую лошадку и дал проехать круг. Не было тогда счастливее человека во всей степи, чем маленький Спаргапис. Сейчас отец стал другим, и сыну он стал неприятен.
-Что же ты, отец, не помогаешь матери? - Спаргапис отстранился и недовольно посмотрел на отца. – Опасность надвигается на наши кочевья, а ты...
-Ах ты... Ты что?... Ты кого вздумал учить? - Ариант мгновенно вышел из себя. Он стал шарить рукой по поясу, в поисках меча. Но с оружием запрещалось входить в царский шатер, и меч остался у стражи. Сын с улыбкой смотрел на эти телодвижения пьяного отца.
Томирис хлопнула в ладоши. Вбежала стража и остановилась у входа.
-Отведите Арианта в его шатёр. Он устал и хочет отдохнуть, - распорядилась она.
Муж и отец, сверкнул очами, но ничего возразить не посмел. Он резко, так что потухла половина свечей, развернулся и в сопровождении стражи вышел из шатра.
-Ты всё видел, сын, - после долгого молчания произнесла Томирис. – Вот поэтому ты мне нужен. Кроме тебя мне опереться не на кого. Жрецы плетут свои интриги. Знать свои. А я одна, посередине.
Они опять помолчали. Потом царица встала, прошлась по шатру. Повернулась к сыну, настороженно следившему за матерью глазами.
-Завтра все массагетские племена выступают против персов. Ты возглавишь их. Так я решила и так будет.
Глаза Спаргаписа зажглись радостью. Он припал на одно колено, поцеловал край одежды царицы.
-Поднимись, - Томирис подняла сына, произнесла, глядя прямо в глаза: - Если поход будет удачным, то ты займёшь моё место. Воины ещё не растеряли свою любовь к тебе. И с их помощью ты усмиришь непокорных и станешь царём... Но это в том случае, если мы одержим верх над царём Киром. А это будет нелегко. Как мне доложили лазутчики, он собрал огромную армию и уже движется в нашу сторону. Поэтому будь благоразумным и, не медля, выступай навстречу... А я буду тебя здесь дожидаться. Всё, ступай, и готовь войско. Время не терпит.
Поклонившись, Спаргапис покинул шатёр матери. Томирис опять осталась одна.
Одиночество её длилось недолго. Полог опять раздвинулся, и показалась голова воина. Глаза Томирис зажглись огнём, и в них засверкала любовь. Она кинулась к нему навстречу.
-Любый. Где же ты пропадал столько времени? Я истосковалась вся.
-К тебе пробиться невозможно, - Атей поцеловал ей руки. – Только ночью это мне и удалось.
Томирис, лаская возлюбленного, вспомнила, как они встретились.
...Тогда Томирисс не спалось. Всю ночь она ворочалась, не в силах сомкнуть глаз. На рассвете вышла из юрты, приказала подать её любимого, вороного коня. Стражник, подведший ей коня, был молод и красив. На его груди под кольчугой перекатывались бугры мышц.
"Кажется, его зовут Атей" – подумала она тогда и приказала ему следовать за собой.
Она привязалась к нему и полюбила сильно, страстно, пылко. Так как только могла любить она одна, не боявшаяся ничего на свете. Атей тоже боготворил её и называл своей царицей...
С той поры минуло уже много лет, а чувства их не охладели. Атей почувствовал, что Томирис сегодня не такая как обычно. Спросил:
-Тебя что-то волнует?
-Не хорошее предчувствие гложет мне душу, - пожаловалась она. – Хотя гадатели и предсказали победу, но что-то тревожно мне.
-Когда войско выступает? – спросил Атей.
-Завтра, поутру. Сын поведёт и да сопутствует ему удача. Пусть поможет ему бог Арей, великий покровитель всех воинов.
-Спаргапис? – в голосе Атея послышалось удивление.
-А что тебя удивляет? Он мой сын. А значит продолжатель моего дела, и моего отца Спаргапита.
Только к тому времени, когда стан начал просыпаться, влюблённые смогли расстаться. Атей незаметно выскользнул из шатра и растворился среди люда, который заполонил пространство перед царским шатром. Все ждали, что царица выйдет и скажет последнее, напутственное слово войску, выступающему в поход.
И она вышла. Как всегда строгая, одетая в царственный наряд, в высоком головном уборе, обсыпанном драгоценными камнями. Телохранители, все в начищенных до блеска латах, выстроились полукругом, оттесняя подальше людей и образуя гигантский круг. В центре круга остались только сын Спаргапис, и она – царица всех массагетов Томирис. Оглядела притихшую толпу и сказала, обращаясь как будто к сыну, но в тоже время и ко всем.
-Скифы, - голос её звенел. – Великая беда подступила к самым границам наших кочевий. Мидянский царь Кир, ненасытный в своей алчности вознамерился покорить свободные скифские племена и подвести их под свою руку. Такого не было никогда и не будет впредь, чтобы скифские племена кому-нибудь платили дань. Вся степь откликнулась на наш призыв, и разные племена прислали своих воинов... Мы выстоим в этой битве. Ведь каждый воин, вскормленный матерью-землёй, становится непобедим. Тот, кто не вернётся с этой битвы, будет пировать за одним столом с богами, и станет вровень с ними... Великая Табити с нами и она поможет своим детям одолеть грозного врага.
Последние слова царицы потонули в криках воинов. Они стояли, потрясая оружием и готовы были хоть сейчас ринуться в кровавую битву. Томирис дала знак, и войско стало строиться. По мере построения полки вытягивались из долины и исчезали среди холмов. Каждое племя, проходившее мимо царицы, издавало свой боевой клич. Она всё стояла и смотрела в ту точку горизонта, где исчез во главе передовых сотен, её сын.
"Главная доблесть персов – мужество"
Геродот (V в. до н.э.)
Часть 3
План лидийского царя
На следующее утро персидские воины с удивлением обнаружили, что скифские всадники с противоположного берега ушли. Ещё вчера весь берег был усыпан вражескими лучниками в кожаных безрукавках, а сегодня ничто не напоминало об их присутствии. Царица массагетов Томирис не обманула и отвела своих воинов дальше в степь.
Когда об этом доложили Киру, он задумался. Что это было на самом деле? Выполнение обещания или заманивание врага подальше в свои земли? Чтобы там, в таинственных и бескрайних степях, где расстояния измеряются ходом коня за день, растянуть войско царя царей и уничтожить? В любом случае, доверять безоглядно, этим варварам не следовало. Уже один раз мидянское царство поверило скифам, их лживым помыслам, и оказалось на двадцать восемь лет под их гнётом. Тогда только хитрость царя Киаксара позволило избавиться от ига степняков.
Кир умел оценивать деяния предков и извлекать из них уроки. Поэтому он не кинулся слепо на тот берег, а велел разослать дозоры, на дневной переход коня. Полетели по приказу царя конные дружины на тот берег. Выискивая и вынюхивая скифских всадников, но ни кого не обнаружили. Посланные возвращались и приносили благие вести. Увидев персидских всадников, варвары уходили дальше в свои степи и терялись среди барханов. Целый день персы без устали рыскали в землях массагетов. Как хищные волки, в поисках добычи они проверили каждый куст, каждую лощину, но всё было тихо и спокойно в великой степи.
Скифы отошли на три дня от берега полноводной реки, и путь вперёд свободен и открыт. Слушая такие донесения, царь хмурился, наматывая на палец подкрашенную хной бороду. Что-то терзало его, сдавливало грудь, не давало успокоиться. Он искоса посматривал на своих военачальников и молчал. Они нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая решения царя. По их виду он догадывался, что они готовы хоть сейчас ринуться на тот берег и кинуться вслед скифам. А он медлил. Один только верный Гарпаг молчал, ни чем не выдавая своего нетерпения.
-Что скажешь, Гарпаг? – царь вперил в военачальника немигающий, тяжёлый взгляд. – Пора переправляться на тот берег? Не готовят нам варвары ловушку?
Умудрённый опытом воин пригладил бороду и степенно ответил.
-Великий царь! Если ты решил выслушать раба своего, то я, ничтожный, осмелюсь сказать своё слово. – Гарпаг помолчал, осмотрелся вокруг. Царь нетерпеливо сдвинул брови, и Гарпаг поспешил закончить свою мысль: - Если мы и дальше будем находиться на этом берегу, то никогда не узнаем какого цвета шатёр у царицы варваров Томирис. А варвары не узнают, каково остриё наших мечей и копий. Я считаю, что надо со всей осторожностью переправляться на тот берег и вступить в земли массагетов. Тем более дозорные воины доносят, что скифов поблизости нет... Вот моё мнение... Я всё сказал.
Гарпаг сел. После этих слов сомнения царя понемногу стали рассеиваться. Он привык доверять своему старому полководцу и знал, что тот редко ошибается.
Кир отдал приказ о начале переправы. Задвигалось, зашевелилось огромное войско, как будто тело исполинского животного. Всё пришло в движение, и десятки тысяч ног вспенили спокойные до этого воды Аракса. Повинуясь приказам, носильщики устремились к берегу с лёгкими плотами. Более тяжёлые плоты, предназначенные для колесниц, уже покачивались на волнах, готовые принять первый груз. На кораблях, посреди реки, лучники нацелили острия своих стрел в сторону противоположного берега.
К царю царей подскакал конный вестовой. Он спешился, припал на одно колено и доложил, что первые сотни достигли того берега, и закрепились на нём. Кир и сам уже видел развивающийся стяг на противоположном берегу. Царь стоял в окружении военачальников и телохранителей и наблюдал за переправой войска. Всё новые и новые полки подходили к берегу, переваливаясь через прибрежную насыпь, и скатывались к воде. Пешие воины шли, закинув за спину ассирийские, покрытые кожей, щиты, с копьями в руках. Поножи и широкие пояса сверкали на солнце так, что было больно смотреть.
Воины шли, вытирая на лицах грязный пот и с нетерпением ожидая момента, когда смогут достигнуть речной прохлады. Всадники вели в поводу, почувствовавших влагу, и от этого нетерпеливых, коней. Катились страшные колесницы, сдерживаемые умелыми руками возниц. То в одном месте, то в другом слышался неожиданный вскрик, и в разные стороны летели кровавые куски мяса. В толчее, которую создавали десятки тысяч людей, кто-нибудь да попадал под смертельные ножи. На секунду движение прекращалось, но потом возобновлялось вновь. Воины обходили кровавое пятно на песке и людская лава катилась дальше.
Этот поток вооружённых людей был неудержим. Казалось, что вся Азия пришла к берегам Скифии, желая раздавить её своей мощью.
В числе первых воинов, которые взошли на плоты, чтобы причалить к противоположному берегу, была и сотня Араша. Десять рабов, набранных из покорённых народов, управляли плотом, на котором расположилась полусотня Араша. Два чернокожих надсмотрщика-нубийца, то и дело хлестали плетьми по оголённым телам, подгоняя. Рабы боролись с течением, но все равно плоты понемногу сносило в сторону. Справа и слева плыли другие сотни из тысячи Мазареса. Сам военачальник остался на берегу, зорко наблюдая за погрузкой воинов. Араш стоял у самого края плота и всматривался в противоположный берег. Сотник торопился и временами подгонял рабов. Он хотел быть первым из тех, кто ступит на противоположный берег. За это, он знал, его ждёт награда из рук самого повелителя.
Он оглянулся по сторонам. Вся водная гладь, насколько хватало глаз, была покрыта тысячами плотов с людьми, колесницами, верблюдами. Гул от множества голосов стоял над рекой и мириады брызг были подняты в воздух. Вся его сотня уместилась на двух плотах, а привычные ко всему лошади плыли следом, вспенивая воду. Араш увидел как слева один из плотов, разъехался, плохо скреплённый, и люди оказались в воде. Многие из них потонули, но десятку полтора удалось спастись, и они мокрые и жалкие благодарили своих спасителей. Араш подумал, что строителей, которые вязали этот злополучный плот, ждёт кол или клетка со львами. И это справедливо. За каждый проступок надо отвечать. Так воспитывались персы, ещё с тех времён, когда лазили в козлиных шкурах по горам в далёкой теперь уже Парсе. Того же они требовали и от покорённых народов.
Противоположный берег приближался. Араш крикнул, и засвистели бичи надсмотрщиков быстрее обычного, а рабы, напрягая бугры мышц, из последних сил налегли на вёсла, срывая кровавые мозоли на усталых руках. Ещё одно усилие, и плоты, мягко ткнувшись в прибрежный песок, остановились. Не успели рабы поднять из воды вёсла, как воины начали соскакивать на землю. Они выводили из воды мокрых, фыркающих лошадей и строились в боевые порядки. Как только последний воин покинул плот, он отчалил, направляясь обратно, за новой порцией.
Закончив построение, сотня Араша как вихрь поднялась на высокий берег и рассыпалась цепью. Араш жадно всматривался во враждебный берег, выискивая врага. Вокруг стояла тишина, и никто не кинулся на персов, стараясь опрокинуть их обратно в воду. Не доверяя своему чутью, Араш направил воинов в разные стороны. Расставив людей, удовлетворённо оглянулся. Он всё-таки сделал это и первым взошёл на вражеский берег. Стяг, со знаками его тысячи, победно развивался рядом. Следом поднимались воины из других тысяч, и с завистью поглядывали на удачливого сотника.